Она начинает. Она говорит, говорит

Она начинает. Она говорит, говорит,
Как будто незрелая лампа в прихожей горит –
Всегда одинакова, буднична, вечно желта.
Так длится одна из двухсот восемнадцати глав
Дорожного чтива. Так хнычет на хлеб нищета.

Он стонет в ответ: my love!


Она продолжает – она рождена продолжать.
Ее монолог как всегда не дожат, недосжат;
Гримаса прилипла к лицу, обжила выраженье.
Она различает приветственный кукиш небес,
Но делает вид, что узрела Господне движенье.

Он тоже узрел: o’yes!


Она изучает науку течения слез.
Она заявляет всерьез, что рыдает всерьез,
И даже уходит всерьез, но серьез далеко –
Значительно ближе засиженный мухами рай.
Скисает вино. Простоквашей тошнит молоко.

Он гонит волну: don’t cry!


Она замолкает, потом подается вперед,
И верхнюю ноту за тоненький хвостик берет,
И, черную точку вогнав ему в левое ухо,
В лицо непрофессиональную чушь верещит.
Продюсеры в ужасе. Тенор лишается слуха.

Он чешет башку: O shit!


Она молчит. Повисает глухая тьма.
Суфлер стреляется. Зритель сходит с ума.
The end  застревает в глОтке – как мятный ком.
Она молчит. Наливается соком плоть.
Божок немоты устает наконец молоть
Раздвоенным языком.

Взвывает хор. Облетает сад камней.
Она спускается в зал и идет ко мне,
И шелест дыханья не поспевает за телом.
Все чаще бьется птица в моей груди.
Мотор стрекочет. И в воздухе загустелом
Я слышу свое «Уйди!!».