Кролик обновлено 17. 06. 05

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Москва. Лето. Жара. Лавочка на одном из пыльных бульваров. На лавочке сидит расслабленный человек. Он пьет холодное пиво и читает книгу. Ему хорошо. Напряжение рабочего дня отступает с каждым новым глотком, с каждой прочитанной страницей. Человек улыбается, иногда он даже смеется. Книга захватила его целиком.
На лавочке рядом с человеком сидит старушка. Она вяжет. Ее губы непрерывно шевелятся, считая петли. Хорошая старушка, она даже не ворчит по поводу постоянно дымящейся сигареты в руках у человека.
Через некоторое время появляется молодая пара. Они тоже устраиваются на лавочке и принимаются обсуждать свои планы на предстоящие выходные. Их роман наверняка еще в самом начале. Это видно по тому, как парень смотрит на девушку. Он постоянно ловит ее взгляд, стараясь при этом не выпускать ее узкие ладошки из своих рук. Девушка мило щебечет, расписывая парню достоинства предстоящего времяпрепровождения.
Полная идиллия. Хорошо.
Всего лишь на секунду я оторвал взгляд от книги. Всего на секунду… Но этого оказалось достаточно. Еще через мгновение я забыл и о книге, и о пиве. Сигарета сама выпала из моих рук.
На пыльном газоне, прямо напротив моей лавочки, как ни в чем ни бывало разгуливал черный крольчонок. Солнце просвечивало сквозь его большие уши, и потому они казались розовыми. Маленький черный кролик с розовыми ушами деловито обнюхивался и пытался найти на этом загаженном газоне что-то нужное и понятное только ему одному. Казалось, его не смущает ни шум проносящихся за ограждением бульвара машин, ни весь этот огромный каменный город, находившийся вокруг. Со знанием дела крольчонок продолжал уверенно скакать по газону.
Мой взгляд метнулся по сторонам. Где-то здесь должен был находиться хозяин кролика. Однако бульвар был почти пуст. Редкие прохожие не обращали на зверушку никакого внимания. Мои соседи по лавочке продолжали заниматься своими делами.
Абсурд! В центре города по газону скачет кролик, а никто, буквально НИКТО, не обращает на него никакого внимания. Неужели никто его не видит?!
Кролика никто не видит! Никто… кроме меня… Эта мысль солнечным ударом обрушилась на мою и без того не совсем здоровую голову. Холодный пот, несмотря на жару, выступил на лбу. Как-то сразу задрожали руки, сбилось дыхание и потемнело в глазах. Господи! За что?!
Так вот, оказывается, как это бывает… Раньше я думал, что люди сходят с ума в силу каких-нибудь экстраординарных обстоятельств. Оно и понятно, трудно удержать крышу, когда ни нервы, ни психика не в силах переварить сразу столько всего и обязательно плохого. Но чтобы так… тихо, средь бела дня, в центре большого города, ни с того, ни с сего…
Помниться, одной девочке по имени Алиса тоже явился кролик. Но он был белым и ужасно спешил… Этот же явно никуда не торопился. Навряд ли он собирается показать мне дорогу в волшебную страну. К тому же я уже давно не ребенок и отвык верить в сказки. Вместо них у меня теперь куча надуманных, выкормленных собственными потом и кровью, проблем, которыми я живу, и решение которых составляет основу моего существования.
Внезапно вспомнив о пиве, я потянулся к бутылке, отхлебнул и зажмурился. Истерический смешок сухой колючкой подкатился к горлу. И никакой это не кролик! Это же «белочка»! Да-да, самая обыкновенная «белочка»! Допился… Некоторые, например, видят зеленых человечков или даже крокодильчиков, а у меня кролик, маленький черный крольчонок с розовыми ушками… Прелестно! Поздравляю Вас, молодой человек! Теперь Вы настоящий алкоголик!
Почему-то сразу вспомнилась одна история. Я прогуливался по городу в компании одной крайне очаровательной девушки. Как оказалось, она панически боялась машин, поэтому, когда мы собрались переходить дорогу, девушка судорожно вцепилась в мою руку и настояла на том, чтобы мы дождались таки зеленого сигнала светофора. «Ты хочешь дождаться зеленых человечков?», - спросил тогда я и засмеялся собственной глупой шутке. Как мне тогда было смешно! А теперь… теперь мне почему-то совсем не до смеха…
Проклятый кролик все скакал и скакал по газону. Ему было совершенно наплевать на то, что пару секунд назад своим появлением он буквально разбил жизнь вполне счастливого человека. Тихая ненависть солнцезащитными очками закрыла мои глаза. Да что там ненависть! Еще через мгновение я был уже просто в ярости. Мерзкое животное, я не позволю тебе вот так просто взять и разрушить все, чего я так долго добивался! Знаешь, что я сейчас сделаю? Я тебя придушу! Сверну к черту твою черную башку с розовыми ушами, а потом пинком отправлю твою тушку прямо под колеса проезжающих машин!
Я уже собрался было встать с лавочки и привести свой скоропалительный приговор в действие, как вдруг… Ох уж мне эти «вдруг»!
В конце бульвара в сопровождении хозяина появилась огромная овчарка. В ту же секунду девушка, оставив парня на лавочке, рванулась к крольчонку, подхватила его на руки и вернулась на место. Зверенышу это явно не понравилось. Он сучил своими длинными черными ногами и пытался вырваться. Девушка ласково старалась его угомонить…
А я… Да что там говорить! Я был раздавлен, просто уничтожен… Кролик существует! Его вижу не только я! Мало того, у него есть хозяин, вернее прелестная хозяйка. Я встал с лавочки и, пошатываясь, пошел вниз по бульвару. Через пару шагов меня накрыл дикий хохот. Ноги подогнулись, и я сел в пыль.
«Господи! А вроде приличный молодой человек!». Это старушка. Бывшие соседи по лавочке опасливо косились в мою сторону. А я все смеялся и смеялся и никак не мог остановиться… Сидел в пыли посреди бульвара и ржал, как дурак… Как самый счастливый на этом свете дурак… Потому что кролики существуют!

Глава 1. Кролик в большом городе.

В этом городе кроликам живется неважно. Обычным кроликам черной масти с длинными ушами. Уши у них и в правду очень большие и на солнце просвечивают розовым. А еще они (уши) все очень хорошо слышат, и поэтому, когда кролик выходит из дома, он обычно затыкает их наушниками. Что значит, кролики не ходят по городу с плеером и наушниками в розовых ушах? В вашем городе, может, и не ходят, а в нашем – так запросто. Ну да ладно, во избежании недоразумений буду писать нашего Кролика с заглавной буквы, а ваши пусть и остаются со строчной, ибо с маленькой буквы жить всегда легче. Правда, «простые» кролики редко встречаются в крупных городах, разве что по прихоти очень красивых девушек, но об этом уже было… было, да прошло…
С тех пор кролик подрос и стал Кроликом. Однажды хозяйка не уследила за ним, и ему пришлось начинать самостоятельную жизнь. Не то чтобы он был сильно рад этому факту: большой город таит в себе массу опасностей. Пока ты маленький, тебя может обидеть и обыкновенный дворовый кот. Причем обидеть, это мягко сказано. Он тебя просто сожрет, скотина, и даже косточками твоими не подавится. А уши выплюнет, потому что уши едят не все, опять же приплоду, который скоро появится, надо с чем-то играть. Играть и становиться такими же славными охотниками, как их облезлый папа. Может, у кого-то это и вызвало бы пароксизм умиления, но вот только наш Кролик считал иначе.
Вернее вначале он и считать-то не умел. Так, прыгал просто: раз-два, раз-два. А потом жизнь научила его по правильному прыгать. Неужели не знаете, как это? Да вот так: и-раз, и-два, и-три… ну и так далее… Где-то около миллиона и сам Кролик сбивался и переставал считать. Что делать – город, смог, экология, курение опять же… Дыхалка не та…
Вот только не надо сейчас вспоминать про зайца, которого курить можно научить! Не надо! Во-первых, зайца можно научить не только этому, раз уж на то пошло, а во-вторых, речь сейчас не о зайцах, а о кроликах, вернее об одном-единственном Кролике.
Это он так про себя думал. Мол, я один-единственный на этом свете такой, весь из себя милый, пушистый и замечтательный. Ну и ничего страшного, что с белизной как-то не вышло. Не беда ведь, правда? Шляются по нашему городу и более странные существа. А я вот Кролик – личность, не лишенная таланта и обаяния. У меня, считал Ушастый (Это его фамилия, если кто не понял. А что? Все, как у людей.), даже, страшное слово, харизма имеется. Только вот когда Кролика просили показать эту самую харизму, он безмерно смущался, и его уши наливались рубиновым светом. Все восхищенно ахали и думали, что это-то и есть его кроличья харизма, но Зверь (это его ник в Интернете) точно знал, что харизма – это совсем не прилив крови к определенным частям пушистого тела. Это что-то, ну, абсолютно другое. Ну, вот когда заходишь в помещение, а там все каааак давай падать с эргономичных кресел, да кааак давай сами собой в штабеля укладываться. Зачем это нужно, Кролик не знал, он как-то и не думал об этом, но в городе считалось, что с харизмой далеко пойдешь.
А Кролик ходить не умел, да… Он умел только прыгать. Вот так посидит на одном месте, обожрет травку вокруг, да и перепрыгнет куда-нибудь, где солнца побольше, да травка позеленее. Такой был наш Кролик, не-по-сто-янн-ый. И-раз, и-два, и-три… ну и так далее, до миллиона.
Все в городе прямо таки мечтали добраться до этого миллиона. И ходили слухи, что кому-то это удавалось. Вот только живьем их никто не видел, но за оградой бульвара, там, где уже совсем не было никакой травы, и поэтому Кролик туда никогда не прыгал, иногда проносилось что-то блестяще-гремяще-давяще-быстрое, и наш Зверь слышал, что вот в таких-то штуковинах и находятся те, кто допрыгал до миллиона. Ушастый однозначно не понимал, зачем надо передвигаться с такой скоростью, тем более там, где и травы-то никакой нету, а есть только то, что сильно воняет, и поэтому решил, что прыгать до самого настоящего миллиона ему и не надо. Там же с голоду помереть можно! Кролик прыгал на свои 600 «зеленых» в месяц и в ус не дул. А что? Все кролики любят всё, что зеленое. Да и до 600 за месяц Кролик напрыгивал без особого труда, и что самое главное никогда не сбивался со счета.
Вот ведь, скажите вы, удалась жизнь у лопоухого! И будете не правы, ибо жизнь в большом городе для кроликов – далеко не сахар, тем более, что грызуны сахар этот на дух не выносят. Ведь всем в городе известно, что сахар портит зубы, и чтобы от него спастись, есть только одно верное средство – жевать жвачку. А жвачку жует кто? Правильно, коровы! Пейте, дети, молоко будете здоровы… Ой, куда-то меня не туда понесло. Вот и Кролика от молока тоже всегда несло. В общем, не складывались у него отношения с коровами. В городе травы мало, а тут такая дура! Ага, а еще в городе было много лошадей, хотя речь сейчас и не о них совсем. Речь о сахаре, вернее о том, что жизнь в большом городе не только для Кролика была не этот самый пресловутый сахар.
Правда, иногда встречались на пути Кролика некие рафинированный барышни, и случалась у Зверя с ними прямо таки зверская любовь, но об этом Ушастый пообещал рассказать только своим внукам и только тогда, когда они уже минуют пубертатный период и смогут оценить рассказ по достоинству. Кролик представлял себе, как долгими зимними вечерами он будет сидеть у камина, окруженный толпой отпрысков, курить трубку и вещать из кресла качалки. Он мечтал рассказать, что любовь не так проста, как пресловутый корнеплод (НЕ БРЮКВА!), что всем известная повернутость кроликов на сексе – это миф, что в этой жизни есть много всего не менее, а, наверное, даже более важного…
Увы, тут мечты нашего Кролика вынуждены были прерваться. Как я уже говорил, Ушастый всегда прыгал по городу в наушниках. Это спасало его от ненужной, как он считал, информации. В наушниках Кролик чувствовал себя ЗАЩИЩЕННЫМ. Это-то ощущение его и подвело. Замечтавшись, Зверь и не заметил, как его переехало нечто блестяще-гремяще-давяще-быстрое…
Вокруг плохо пахло…

Глава 2. Хоррор и штампы.

Вокруг было темно и очень плохо пахло. Так всегда бывает, когда ваши дела на вкус и цвет – настоящее дерьмо. Запах боли и беды разливался вокруг, словно пары керосина. «Ага! Дело пахнет керосином!» – подумал Кролик и открыл глаза. Сказать, что он ничего не увидел, это значит не сказать ничего. На самом деле Кролик увидел НИЧЕГО. Густая, как хорошо приготовленный кофе, темнота дышала вокруг. Она, эта темнота, пульсировала и изредка сворачивалась в спирали. Голова у Кролика закружилась, и он зажмурился из всех сил. Резкая вспышка красноватого света ударила в мозг. Стало больно. «Значит, живой!» – шарахнулась мысль. Кролик перегнулся за край, и его вырвало…
Вцепившись дрожащими лапками в край, Кролик попытался пошевелить ушами. В трудных ситуациях это ему всегда помогало, но видно на сей раз дела его были хуже некуда. Уши не шевелились. Им явно что-то мешало, не давало простора для такого обычного в повседневности движения. Душа Кролика ушла в пятки.
- Так, пятки на месте… хоть это успокаивает. Где я? Что со мной? Я жив? Или я уже умер? Неужели всем кроликам на том (или уже на этом) свете отрезают уши? Если уши отрезают, значит, я в аду… А может еще нет? Может ЭТО еще не ад, а так… всего лишь обыкновенное кроличье чистилище?..
Вопросам в маленькой черепушке явно становилось тесно. Они сталкивались, путались, сплетались, старательно перемешивались, сминая и без того сжиженный мозг зверюшки. Лапки как-то вяло пытались ощупать край, который из самого обычно края постепенно превращался в Край или, чего уж греха таить, в самый настоящий Рубеж. Пока это было единственное материальное доказательство того, что вокруг существует хоть какая-то реальность.
- Матрица… Релоад… Я так и не посмотрел, - всхлипнул несчастный. До премьеры фильма оставалось всего 16 дней. Хотя в Штатах, если бы Кролик мог позволить себе такую роскошь, он мог бы посмотреть фильм всего-то через 9 дней. Горькие слезы брызнули из глаз бедолаги, потом задумались и медленно, выжигая на черной шерстке кровавые следы, покатились по щекам.
Правда, и со щеками творилось что-то неладное: они вроде как были, и слезы их как бы обжигали и выжигали, но в то же время щеки Кролика обнимала некая субстанция, которая мешала слезам свободно скатываться и пропадать в этой непереносимой темноте. Эта, судя по всему, зловредная субстанция конденсировала слезы где-то очень недалеко от глаз. Она набухала, и через некоторое время Кролик ощутил под своими глазами самые настоящие мешки. Набухшие, а потому тяжелые, они давили на мордочку несчастного животного. Кролик открыл рот и завыл в голос.
Вы когда-нибудь слышали, как воют кролики? Вот и я не слышал, но в этом, с вашего позволения, вое было только тоски, что сердце не разорвалось бы только у самого профессионального вервольфа или у какого-нибудь вампира, да и то только потому, что все вампиры уже давно мертвы, а в странного Лестада с сопливым Луи верит разве что помешанная на нездоровых сексуальных отношениях между мужчинами Эн Райз. Отчаянный кроличий вой рванул в темноту, заставляя ее усиленно завихряться. Темные волны понеслись в пустоту, и уже казалось, что там-то они и сгинут, как вдруг волны вернулись и с утроенной силой обрушились на скорбного Кролика. Острый приступ клаустрофобии охватил Ушастого.
- Я в гробу! Через некоторое время здесь кончится кислород, и я умру в страшных мучениях!
Призрак Гоголя встал перед глазами перепуганного насмерть зверька. На Гоголевском бульваре всегда была самая лучшая в городе трава.
- Потом меня откапают. У меня будет свернута шея, а потомки…
Мысль о потомках вызвала новый приступ самых настоящих горючих слез. Когда ваши дела пахнут керосином или бензином, что в нашем случае абсолютно без разницы, слезы не могут быть иными, нежели горючими. Будь у Кролика хоть одна спичка, он бы с радостью устроил из этой темноты самую что ни на есть Преисподнюю: с вечным огнем, грешниками на сковородках и рогатыми чертями в качестве надсмотрщиков, благо слез - хоть отбавляй. Было бы тепло, светло и понятно, но Ушастому отказали даже в такой малости. Ему предстояло умирать, причем умирать медленно. А самое главное, что никто (то есть абсолютно НИКТО!!!) не мог ему хоть чем-нибудь помочь.
- По одиночке мы приходим в этот мир, такими же одинокими мы его покидаем, - всплыло вдруг. – Говорят, что перед смертью перед глазами проносится вся твоя жизнь.
Кролик попытался сомкнуть веки, однако это ему удалось не сразу. Вначале пришлось отжать литра три слез, которые словно нефть из вновь обнаруженной скважины все фантанировали и фантанировали. Зловредная субстанция, набухая, начала распространяться по всему небольшому кроличьему телу…
- Я понял! Это плесень! Я уже гнию, причем гнию заживо! Теперь понятно, откуда этот ужасный запах смерти! О, я бедный! О, я несчастный! – воскликнул Кролик театральным шепотом, стараясь сохранить как можно больше кислорода.
Тут-то Жизнь и развернулась перед Ушастым. Словно плохо снятое кино, смонтированное в дым пьяным режиссером, она предстала перед грызуном во всей своей неприглядной наготе. Жизнь открыла ему глаза на правду. Да что там на правду! Она показала ему Истину, и истина эта была отнюдь не в вине. Она… Она была в том… в том, что… в том, что в этой жизни Кролик был глубоко несчастен и одинок.
Да-да! А вы как думали? Что же, если Кролик такой милый и пушистый, да еще и с харизмой, вы думаете, у него не было проблем? Как же вы ошибаетесь! Всё с самого начала сложилось очень и очень плохо.

Автобиография

Я родился в самой обыкновенной кроличьей семье. Это вам не семья Рокфеллера или какого-нибудь Гейтса. И хотя моя мама утверждает, что при рождении с меня сняли первую (видимо, и последнюю в моей жизни) рубашку, высшие силы, наверное, позабыли вложить в мой, тогда еще совсем беззубый, рот серебряную ложечку. Родители, не обнаружив у меня вожделенного столового прибора, тут же во мне разочаровались. Об этом они говорили громко и часто, оправдывая свои, иногда многодневные заплывы в иную реальность. Как только меня отняли от груди, они поспешили забыть о своей роковой ошибке, и дальше мне пришлось пробиваться самому.
Кое-что вы уже знаете, но это никоим боком не умалят тех трудностей, которые мне пришлось пережить. Вы думаете, это легко быть игрушкой в руках у избалованной жительницы столичного города? Эх! Да что вы знаете об этом! Никакой свободы… даже в мыслях! Постоянная необходимость сохранять раз и навсегда приобретенный образ милой и почти плюшевой игрушки. Шаг вправо, шаг влево приравнивался к побегу. Прыжок на месте… Ну да вы и сами догадываетесь, что это было. Если бы не ветреный характер моей хозяйки, которая привыкла вместе с кавалерами избавляться от всего, что могло бы хоть как-то напоминать ей о них, у нашей истории не было бы продолжения.
В общем, еще не достигнув пубертатного периода, я оказался выкинутым на помойку, где было полным полно голодных и весьма невоспитанных дворовых котов. Я мог запросто стать их жертвой, мог пойти по кривой дорожке, спиться или стать наркоманом, но что-то внутри упрямо твердило мне о моей особой миссии в этом мире. Ведь я не мог прийти сюда просто так! Ведь правда? Вы же все верите в это! Каждый из нас приходит, чтобы исполнить свою, сугубо уникальную, роль. Вот и я верил, а потому боролся. Боролся за счастье, за место под солнцем, за банальную жизнь, наконец.
Я научился быстро бегать, заговаривать зубы, прыгать через голову, ходить по трупам (в конце концов, это всего лишь земля). Получив столь котирующееся в этом мире высшее образование, я приобрел индульгенцию на снобизм. Я заставил ваш мир, хоть и по мелочи, считаться с собственным мнением! Но даже когда меня распирало от гордости за себя, любимого, я всегда оставался одинок. «Не доверяй никому, и тогда ты не испытаешь боли!» – эта незамысловатая фраза стала моим девизом. Если бы кролики носили щиты, то я бы не постеснялся написать ее на своем. Я бы написал ее кровью поверженных врагов, ибо моя страсть к пафосу была сродни половому инстинкту.
Одиночество в толпе подобных – это, наверное, самое страшное изобретение современной цивилизации. Я не хотел его, но я ужасно боялся быть использованным. Унизительная ассоциация с туалетной бумагой никак не давала мне покоя. Вот они, звери вокруг меня: мои друзья, мои враги. На самом деле, это акулы! Они появляются и начинают закладывать круги. В начале эти круги широки, и издалека оскал хищных зубов можно принять за улыбку, но потом круги сжимаются, и у тебя не остается никаких сомнений в истинных намерениях прожженных хищников.
Когда-то я верил, что не все они одинаковы, что есть на самом деле в этом мире хоть одна душа, которую можно любить просто так, и она, эта душа, ответит тебе взаимностью. Но каждый раз, когда я пытался верить в эту утопию, я оставался у разбитого корыта, сердца или у чего-нибудь еще, но непременно разбитого. Заращивая трещины и испытывая боль, я научился не доверять, не доверяться никому. Мирный грызун становился матерым хищником. Не знаю, существуют ли в этом мире кроличьи акулы, но то, что я одна из них, теперь - несомненно. Я сильный и гордый, а стало быть, я свободен и могу делать все, что захочу. Я заплатил вам за это собственной кровью. Имею право!
Но, Бог мой!!! Неужели вам так трудно… просто любить меня… ни за что… просто так… ведь я… я же такой хороший… был… И вот теперь, когда я уже умер, всем вам, пришедшим на мою могилу будет безмерно стыдно за то, что  вы были так невнимательны со мной. Уж теперь-то вы все оцените по достоинству, и с трепетом в голосе будете рассказывать внукам, что когда-то были знакомы с таким замечательным, талантливым и безусловно ярким кроликом, как я. Теперь вы все всё поймете, но для вас это ВСЁ будет уже поздно… А я… я буду лежать в своей могиле и олицетворять оскорбленную невинность. Ибо только ваш грешный мир мог настолько меня испортить… Я бы столько всего еще успел… я бы столько всего еще вам дал, но вы… вы запихнули меня живым в гроб и поспешили засыпать его землей… И вот теперь я умру… умру в страшных, небывалых для вас, мучениях… я стану мучеником, и сам Господь откроет мне свои объятия на небесах! Ведь кто же еще этого достоин, если не я!

Яркий и абсолютно белый свет ударил по глазам Кролика. Он на мгновение ослеп, а когда зрение вернулось к нему, Ушастый увидел над собой огромную полосатую голову, которую венчал радужный нимб.
- Я твой преданный раб, Господи! – заорал Кролик.
- Он бредит! Видно, еще не отошел от наркоза, - громом раскатился незнакомый голос. Эхо ударилось в больничные, белые от кафеля стены, и несчастный Кролик потерял сознание.


Глава 3. Кетчуп и майонез

Приходить в сознание – это, я вам доложу, не самое приятное, что может случиться в вашей жизни. «Тук-тук! Я твой друг! С потолка – вода!» Как всегда, во всем виноваты соседи. Это они заливают вашу крышу. И никому не интересно, что для них это, может быть, и пол, но для вас-то это КРЫША!!! Потолок покрыт мутными разводами, и вы, лежа в кровати, прикидываете в уме, во сколько вам обойдется очередной гребаный ремонт. А может все оставить так, как есть? Узоры заплесневелого грибка на потолке создают неповторимый дизайн вашего местообиталища, и непонятно при этом, почему столь экзотичные, почти кислотные, разводы считаются в нашем обществе столь неприличными. И тут же на помощь приходит «хорошая крыша летает сама…», а как прикажете летать, коли у вас весь потолок в грибах, причем ни разу не расширяющих сознание, а наоборот, сужающих это самое сознание в одну маленькую мутную точку.
- Кап! – Сказала крыша. – Кап-кап! Я протекла, и ты должен мне помочь. Я не знаю, как, но должен!
- Иди на!.. - Это была первая реакция на столь возмутительные требования. – Сама протекла, сама и выбирайся. Не надо меня впутывать… Не надо… Неужели не видишь, что мне и так… без тебя… Ох! Уже встаю… Да иду я, иду… Ну, перестань, ну, не надо… Я сейчас все сделаю…
Медленно, со страшным скрипом открылись глаза. Сетчатка нехотя, по принуждению, приступила к восприятию… Светло. Какой-то придурок обложил стены кафелем. Ну, где, интересно, вы видели, спальню с кафельными стенами? А что это пищит в углу? Ритм… родной до боли… ритм… Пип-пип, пип-пип… Под него не потанцуешь, но почему-то очень приятно осознавать, что этот ритм есть. Что-то говорит тебе, что теперь все в порядке. Пока пищит… Пип-пип… Пип-пип… Пип-пип… Живой!
- Живой! Оклемался! – Надо мной склоняется огромная голова. Она оранжевая, в черную полоску. Что там говорили про зеркало души? Вы когда-нибудь видели это зеркало с вертикальными зрачками? Смутные сомнения в собственной «живости» посещают больную голову, но сейчас не до этого. Пип-пип… Пип-пип… Пип-пип… Ритм захватывает, он заставляет…
- АААААААААААААААА! – Крик новорожденного.
- Тише-тише! Теперь уже все хорошо! Ты живой! Все будет хорошо…
Верю, не знаю почему, но верю. Даже этой страшной полосатой харе с вертикальными зрачками верю, потому что очень хочу… Все будет хорошо! От этой мысли тепло и больно одновременно.
- Обними меня! Мне холодно… - Большие резцы словно созданы для того, чтобы громкое клацанье шарахалось от одной кафельной плитки к другой.
- Дурачок! – Тяжелая мягкая лапа ложится на голову, и я вижу клыки. Оскал у этой рожи будь здоров! Этакий сожрет, и не подавится…
- Дурачок! – повторяет рожа, и я понимаю, что и вправду… Дурачок…
- Господи! – шепчу я. – Я старался… я старался быть хорошим, но они… они не умеют любить, Господи… Меня никто не любит, Господи!
Маленькой черной тельце, замотанное в бинты на манер египетской мумии, сотрясли рыдания.
- Эх, да что ты знаешь о любви?! – Старый Тигр заботливо поправил на Кролике одеяло. – Вот послушай! Это старая и длинная история. Поэтому ты просто расслабься и послушай… Давно это было, ох, как давно! Я тогда был еще слишком молод и, наверное, глуп, как и ты сейчас…

На сцене темно, только ярким пятном выделяется экран работающего телевизора. Рядом с телевизором стоит диван, на котором с трудом, но можно различить силуэт сидящего человека.
Дикий, похожий на звериный, крик боли разрывает пространство. В глубине сцены открывается дверь. За дверью светло. Через некоторое время в проеме появляется человек. Его шатает. Он прислоняется к косяку и начинает нервно отряхивать свою одежду. Через некоторое время вновь появившийся человек входит в комнату.
- А! Вот и ты! Иди сюда скорее, не то пропустишь самое интересное! – Сидящий на диване оборачивается к пришедшему. Вернее не так… Сидящий оборачивается к Пришедшему. У этих людей нет имен, потому что нам они ни к чему. Мы не хотим знать, как их зовут и кто они такие. Нам это совсем, вовсе даже не интересно.
- Иди скорее! – повторяет Сидящий. – Сейчас ее убьют! Пожалуй, это самая сильная сцена из фильма. Помнишь, как в «Звонке». Только не в американском, конечно… В японском, в первой части, помнишь?
- Отстань со своей ерундой! Не до того мне сегодня! – Пришедший скидывает плащ на пол.
- Господи! Ну и что опять случилось? Очередной кризис личной вселенной? – Сидящий с досадой останавливает видео, экран телевизора становится синим. Лица персонажей приобретают неживой землистый оттенок.
- Ты опять! Ты опять, да?! Ты думаешь, я прихожу к тебе, чтобы выслушивать всю эту дрянь? Ты, наверное, считаешь мою жизнь слишком безоблачной, чтобы не отравлять ее своими ядовитыми замечаниями?! – Пришедший выдерживает паузу. Безусловно, он знаком с системой Станиславского. – Однако сегодня я вынужден буду тебя разочаровать. Сегодня у меня все хорошо, даже слишком хорошо. Так не бывает! И потому ты будешь жестоко разочарован.
- Ого! Это что-то новенькое! И что же у нас случилось?
- Сегодня я встретил Её.
- Стоп! Кого это её?
- Ты никогда не слушаешь того, что я тебе говорю… Никогда! Ты всегда думаешь только о себе! Ты жуткий эгоист, в то время как я…
- Ну, это мы уже слышали, и неоднократно. Ты будешь рассказывать, или мы сразу разойдемся?
- Ты никогда не можешь выслушать меня до конца, а еще называешь себя моим другом. Помнится, как-то по пьяни ты даже заявил мне, что любишь меня… Мы даже…
- Ну и что?
- Я почти поверил тебе… Тогда… Теперь-то я знаю, что… Хотя теперь, именно теперь все это уже не важно! Как я уже сказал, сегодня я все-таки встретил Её…
- Ну, так рассказывай! И кто она?
- Ты всегда перебиваешь! Я не смогу рассказывать, если ты будешь все время меня перебивать, я ничего не смогу тебе рассказать. Ты так отвратителен в этом своем эгоизме, в этом своем перманентном самолюбовании. Можно подумать, что ничего в этом мире не происходит без твоего участия. Можно подумать…
- Ты опять?
- Что опять?! Сегодня я пришел рассказать тебе о самом важном событии в своей жизни. А ты ведешь себя, как свинья!
- Хорошо! Я веду себя, как свинья. Это поможет твоему рассказу, или я опять буду вынужден весь вечер выслушивать твое нытьё?
- Я не ною! Я пришел поделиться сокровенным, а ты… Эх ты! – Пришедший садится на пол. Он плачет.
- Э! Да ты пьян в стельку! Может кофе? – Сидящий встает с дивана. – Подожди немного. - Сидящий уходит в темноту. Через некоторое время он возвращается с двумя чашками кофе. – Вот тебе! Может, это хоть немного приведет тебя в чувство.
Некоторое время Сидящий и Пришедший молча пьют кофе.
- Ну и как? Ты уже достаточно пришел в себя? – Сидящего явно раздражает сложившаяся ситуация.
- Я и так в себе, и если тебе что-то не нравится, то я могу просто уйти.
- Как знаешь. Если ты хочешь что-то мне рассказать, то я готов тебя выслушать. Если же нет, то тебе, наверное, и в самом деле лучше уйти. Я не могу сегодня разговаривать с тобой в подобном тоне.
- Ты никогда не готов говорить о моих проблемах.
- Так у тебя проблемы? Я думал сегодня все хорошо. Ты сказал…
- Да! Я сказал! Я сказал, что сегодня все хорошо! Неужели тебе так трудно смириться с этой мыслью?!
- Тебе лучше уйти…
Сцена на мгновение погружает в мрак. Затем луч софита выхватывает из темноты Пришедшего. Сейчас он один. Его одежда в беспорядке. Он обхватывает голову руками, его шатает из стороны в сторону. Затем он поднимает голову вверх и начинает истерически смеяться. В правом верхнем углу сцены появляется портрет девушки. Это слайд. Девушка одета в белое платье, у нее темные распущенные волосы, в которых запуталась ромашка. Пришедший опускается на колени и протягивает руки к девушке. Вновь звучит тот самый дикий крик, и Пришедший пытается заткнуть себе уши.
- Это сон! Это всего лишь сон! Так хорошо не бывает! Просто не может быть! Я самый счастливый человек на свете! – Пришедший закрывает лицо руками. Он плачет.
- Нет, бывает! – раздается женский голос. Пришедший вздрагивает. Второй софит освещает Девушку, которая стоит в противоположном конце сцены. Она одета в точности, как на фотографии. Даже ромашка все еще в ее волосах. – Милый! Иди ко мне! Все хорошо, все уже хорошо! Я с тобой, и нам больше никто не нужен, ведь мы – это уже целый мир…
- Да-да! Я помню!
- Хорошо! Тогда почему ты плачешь?
- Я скучаю! Я очень скучаю по тебе!
- Но почему? Ведь я с тобой. Я всегда с тобой!
- Так не бывает!
- Я уже сказала тебе, что бывает. Неужели ты не веришь мне?
- Но я… Но мне… - голос Пришедшего срывается.
- Забудь! У нас с тобой все хорошо! Ведь так? Я люблю тебя, а ты любишь меня. Мы можем, мы просто должны быть счастливы.
- Но ты…
- Тссс! Не будем об этом! Настоящая любовь не имеет границ, ведь так?
- Да! Конечно! Я люблю тебя! Я очень люблю тебя! Я переверну этот мир, если ты захочешь!
- Не надо! Какой же ты глупый! – Девушка улыбается и обнимает Пришедшего. – Зачем переворачивать мир? Им, тем, кто живет по Законам, все равно это не нужно. Они не поймут. Их это напугает. А у нас с тобой есть целая вселенная. Только наша вселенная.
- Я знаю, но почему, когда я не вижу тебя, мне так одиноко?
- Ты слишком зациклен на их ценностях. Просто смотри шире. Ведь они нам не указ.
- Но я…
- Тсс! Неужели ты хочешь стать таким же, как твой друг?
- Нет.
- Вот и славно! А сейчас мне уже пора…
- НЕ УХОДИ!
- Не могу, милый, ты знаешь – мне уже пора…
Свет гаснет. Сцена погружается в темноту.
- Я все-таки расскажу тебе о Ней, хотя ты, скорее всего, и не заслуживаешь этого. – Пришедший сидит на диване. Рядом с ним Сидящий. Перед ними работающий телевизор. В их руках по чашке кофе.
- Ну, наконец-то! Мне уже казалось, что ты никогда этого не сделаешь.
- Твое любопытство не делает тебе чести…
- Мы опять будем обсуждать меня, или ты все-таки расскажешь?
- Расскажу, хотя ты…
- Опять… - в голосе Сидящего звучит неприкрытая досада.
- Ну ладно! Я сказал ЛАДНО! Можешь больше не фыркать. Я расскажу тебе… про Неё… Помнишь месяц назад, я говорил тебе о письме одной чудачки, которая вдохновилась моими стихами в Сети и почему-то решила, что мы с ней это одно и то же?
- Помню.
- Ну, так вот. Я ответил на Её письмо. Она снова написала мне. В общем, у нас завязался самый настоящий виртуальный роман. Тогда я подумал: почему бы и нет? Ведь любовь в Сети – это всего лишь игра. Не так ли? Почему бы и мне не сыграть, решил я. Вот у тебя-то эти игры проходят просто на раз. А я чем хуже? Тем более, что еще в первом своем письме она написала мне о том, как любит меня. Все это, конечно, смешно, но у меня в тот момент случился очередной кризис самооценки, и мне просто необходима была подпитка извне. Да, я повел себя как эгоист, но не тебе осуждать меня за это! Между прочим, в отличие от тебя, я был искренен. И не надо мне тут твоего сарказма!
- С чего ты взял?
- Ты думаешь, я не вижу? Хотя это неважно… Переписка продолжалась целый месяц. Мы писали друг другу каждый день, потом два раза в день, потом почта перешла в режим ICQ. Я понял, что влип, что мне очень хочется увидеть Её в реале. И… О, чудо! Она сама, первая, назначает мне свидание. В Сокольниках.
- Странное место для свидания.
- Мне тоже так показалось. Но ведь Она совершенно не такая, как мы. Ты бы этого никогда не понял…
- Куда уж мне!
- Оставь! Это было чудесно! Мы гуляли по безлюдным аллеям, пинали опавшие листья, пили пиво из одной бутылки. Этого не объяснить, хотя даже такой бесчувственный человек, как ты, должен был испытывать в своей жизни нечто подобное, ведь так? Хотя опять же – неважно! Мне было хорошо! Очень хорошо! Нет, ты не понимаешь, это было по-настоящему ХОРОШО!
- Ну… А потом?
- Господи! Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме секса? Да! Потом мы поехали к ней. Огромная коммунальная квартирка на Ленинском. Вся комната заставлена кактусами. Старое пианино. Двухъярусная кровать. У Нее есть ребенок. Правда, я его никогда не видел…
- И зачем тебе вешать себе на шею бабу, да еще и с чужим ребенком?
- Прекрати! Ты не понимаешь! Похоже, тебе сильно не повезло в этой жизни. И именно поэтому ты вытворяешь все эти безобразия. А я… Я полюбил! Как мальчишка… Как будто в первый раз… Руки дрожали, дыхание сбилось… Первый раз я кончил прежде, чем вошел в нее…
- Ну, ты даешь!
- Циник! А Она была так нежна. Мы начали все снова. И тогда я понял, что значит заниматься любовью… Не трахаться, как это обычно делаешь ты, а заниматься любовью… Тебе не понять разницы… А потом… Потом случилось странное…
- Что еще? Она достала наручники и приковала тебя к батарее?
- Нет. Она спросила, люблю ли я ее. Я ответил, что да, люблю. Тогда Она спросила, насколько я люблю Её. Я ответил, что больше жизни.
- Оригинал!
- А Она спросила, больше чьей жизни? Твоей или моей? Я спросил, какая разница? Она ответила, что большая. Я не понимал. Я не хотел понимать. И тогда она попросила…
- Сделать кунилингус?
- Да пошел ты! Она попросила УБИТЬ Её! Я был в шоке. Я отказывался, а Она объясняла… Она говорила, что, если я и на самом деле люблю Её так, как говорю, то не могу быть таким эгоистом. Что я должен доказать ей свою любовь и убить Её.
- Надеюсь, ты послал ее? Теперь я понимаю, почему ты так надрался…
- Нет, не понимаешь… Я… Я убил Её! Я УБИЛ ЛЮБОВЬ ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ! – Пришедший вскочил с дивана и зажал уши. – Она так кричала… Она ТАК кричала! И это был самый величайший оргазм во вселенной! Я доказал Ей, что люблю. Я кончил вместе с ее последним вздохом. Кетчуп с майонезом. Настоящая любовь – это всего лишь кетчуп с майонезом…
Вновь звучит тот самый дикий крик. Сцена погружается в темноту. Огромный экран телевизора. Идет самая Добрая Передача в мире: «Сегодня на Ленинском проспекте было совершено зверское убийство…» Голос диктора заглушает песня группы «Звери» «Просто такая сильная любовь…»

- Ты еще не знаешь! – лапа Тигра опустилась на забинтованную голову Кролика. Стало тепло и спокойно. Что-то внутри затихло и приготовилось. Кролик понял, что дела его идут на поправку, что он жив. Где-то на периферии билась мысль о несовершенстве мира, но мир был реален, он существовал, и Кролик был его частью…

Глава пока 4 (на самом деле ее номер далеко дальше) Мертвый сезон (кусок кроличей жизни)

- Твоя жизнь похожа на этот стакан с латэ! Видишь, внизу молоко, посередине кофе, сверху пенка. Никому не интересно, как ты будешь это пить – перемешаешь или вытянешь слои через трубочку, добавишь сахар или нет, выхлебаешь еще горячим или будешь ждать, пока остынет. Это никому не интересно, это твоя жизнь. Интересно другое: что будет, когда стакан опустеет? Ты когда-нибудь думал об этом?

Думал – не думал, какая тебе, к черту, разница? Ты вообще кто? Откуда взялся? Кто ты такой, чтобы задавать мне все эти вопросы? Напротив меня за деревянным столом сидит мерзкий старикашка и, хитро прищурившись, смотрит мне в глаза. Тоже мне, дед Щукарь, мать твою!

- А ну-ка остынь! Ты лучше вокруг посмотри. Здесь хорошо, между прочим.

Ну надо же! Еще и учить меня будет. Однако оглядываюсь: светлые стены, на них черно-белые фотографии старого города, какие-то кованые штучки, плетенные из травы косички, полки, чашки и кофемолки, кофемолки, кофемолки… Кофейня, не иначе! Опа, опаньки, опапулечки! Что ж я тут делаю? Насколько мне помнится, быть я должен вовсе не здесь, а вот где? Память моя, зараза подлая, делает вид, что знать меня не знает, ведать не ведает. Чиста, как подгузник младенца после визита Верки Сердючки. "Вы все еще кипятите? Тогда мы идем к вам!" Это еще откуда? Тоже не помню, но, похоже, они все-таки приходили. Выстирали или постирали. Это уже без разницы. Здесь не помню, и вот там – тоже.

Ладно, к черту подробности! Город какой? В смысле, а я-то сам кто и что здесь делаю? Тихонечко продолжаю осмотр и натыкаюсь на зеркало. Большое такое зеркало в нише. Оттуда на меня смотрит помятое лицо с мешками под глазами. Длинные сальные патлы убраны за уши. Видать, накануне погулял не по-детски, товарищ! Ручонки вона как трясутся. Теперь вот сидишь тут, кофе отпаиваешься. Надеешься, что поможет. Зря, тебе, родной, уже никакой нарколог не поможет…

- Что-нибудь еще? – девушка появилась внезапно, как гаишник на обочине "пьяной дороги", улыбается мне, как старому знакомому. – Вам как обычно? А гость ваш что закажет?

Гость мой стало быть и есть этот старикашка. Час от часу не легче. Еще и платить ведь надо, а я ну абсолютно не в курсе, есть у меня деньги или как обычно берегу карманы от растяжения и преждевременных дыр.

- Платить всегда надо. Сам знаешь. Но сегодня, так и быть, я угощаю. – Старик морщит свою брюкву в некое подобие улыбки. – Принесите-ка нам, Катюша, то, что он тут обычно пьет, только мне без колы этой. Ни к чему мне отрава заморская, лучше лимончику и еще один эспрессо двойной…

Ишь разошелся, будто дома у себя раскомандовался. Не нравится он мне, ой, не нравится. Глазки маленькие, так и зыркают из-под зарослей седых. Он-то небось эти заросли бровями зовет.

- На-ка, паря, хряпни своего хересного. А то смотрю, не в себе ты еще. Беречь надо организм свой. Какой-никакой, а храм, как ни крути, вместилище души, прости Господи. Латэ-то пока отодвинь в сторонку. Горячо еще, да и разговор о нем у нас еще впереди.

Нехотя подчиняюсь. В чем-чем, а в логике ему не откажешь. Хересный мне сейчас куда как нужнее будет. Сосредоточенно разминаю лимон, заливаю колой, делаю долгий глоток. Теперь и поговорить можно.

- Готов, смотрю? Ну, тогда слушай. Ты сейчас лучше не вспоминай ничего. Ни к чему это. Все одно ничего не получится. Только время у нас отнимешь, а у тебя его не так чтобы много. Я пока по-хорошему предупредить пришел. В следующий раз… Впрочем и об этом попозже…

- Вы что же, пугать меня пришли? Только вот мне не страшно почему-то. Что с меня взять-то? Я вон даже не знаю, есть ли у меня денег хоть сколько-нибудь, так что пугать меня все равно, что ежей…

- Дурак ты, паря! – смеется. – А не боишься ты зря. Есть вещи и поважнее денег, да только забыл ты про них.

- Сами же говорили, что вспоминать бесполезно, так чего напрягаться?

- О таком умные люди не забывают.

- Так то люди, а мне что-то подсказывает, что не по адресу вы сейчас обращаетесь.

- Поймал, Ушастый! Видишь, память к тебе уже потихонечку возвращается. Значит, и разговор у нас пойдет. Виноват ты, паря, кругом виноват. Расслабился совсем. А дело, между прочим, стоит.

- Какое такое дело? Что-то не припомню я, чтобы промеж нас дела какие были…

- А ты кофе выпей! Глядишь, и припомнишь чего. – И стакан с латэ ко мне двигает.

Эх, а про кофе-то я и забыл уже. Пора производителям моей памяти претензии по полной программе предъявлять. Через общество защиты потребителей. Совсем там мышей не ловят, а я тут мучайся от перманентной амнезии. Хуже, чем в сериалах бразильских. Не удивлюсь, если окажется, что по ходу пьесы у меня и ребенок где забытый да потерянный имеется…

- Да нет, - говорит старик. – Детей у тебя, слава Богу, нет. Намучились бы с тобой. А мир – штука хоть и непонятная для некоторых, но справедливая.

- Между прочим, - парирую я, - читать чужие мысли неприлично. Это ж все равно, что к человеку в сортир ломиться!

- Твои мысли у тебя на лбу написаны. Их только слепой не увидит. Так что претензии свои себе же и оставь. На твоем месте я бы не испытывал мое терпение, а слушал бы в оба уха, пока я тебя за них же и не оттрепал!

- Тоже мне дед Мазай, - фырчу я в ответ.

- Ну, пока можешь и так звать. Я не против. Ты лучше скажи, вопрос мой помнишь? Или повторять придется?

Странно, но вопрос я помню. Глупый такой. Что на него ответишь?

- Уж ты постарайся. От этого много что зависит. – я уже почти привык, что говорить мне совсем не обязательно.

- Да чего тут думать-то? Тут от желания все зависит: захочу еще кофе – попрошу Катю, она и принесет. Не захочу – попрошу счет, расплачусь да домой пойду.

- Логично. Только не в твоем случае.

- Это как же? Чем этой мой случай от других отличается?

- А ты попробуй! Сам все и увидишь. – Опять брюкву свою морщит. Да, не голливудская у Мазая улыбка. Пакостная она.

- Чего ж тут пробовать? Кофе я больше не хочу, хересного тоже. Не та компания, знаете ли. Хотя счет обещали оплатить, и на том спасибо. Пойду я уже. Пока-пока!

- Пока-пока! – деда уже чуть ли не трясет от смеха.

Пожимаю печами, встаю со стула и направляюсь к выходу. Открываю дверь, а там… Мамочки! Всемирный потоп, не меньше. Как там было? Разверзлись хляби небесные? Вот что-то вроде этого и происходит. Да мы чай не сахарные. До дому доберемся, там и обсушимся. Тем более, что сегодня и горячую воду дать обещали… О как! Память-то почти вернулась. Знаю, куда ехать, что меня там ждет. Все знаю. Глупый старикашка, запугать пытался, а я с бодуна чуть и не поверил. Надо будет с Катей поговорить, чтобы не подсаживали ко мне больше за столик сумасшедших. Мне своих тараканов хватает.

Гордо оборачиваюсь на старика и шагаю наружу. Ничего сверхестественного. Только дождь этот… В трех шагах не видно ничего. А у нас автопилот! Сначала налево, там в галерейке спрячемся, потом в переулок еще раз налево, потом направо в улочку, а там и до метро всего ничего остается. Сказано – сделано. Маршрут отработан до последней трещины в асфальте. Исполняю два поворота налево, один направо… и утыкаюсь в дверь кофейни. Что за фигня?! Ну, не может такого быть!

Ладно, нам и повторить не слабо будет.

Раза на три меня хватило. Потом упертости как-то поубавилось. Да и глупо это стоять под дождем, когда родная, теплая и светлая, а самое главное сухая кофейня - вот она. Вхожу, чавкая вдрызг промокшими ботинками, а дед все на том же месте сидит. И не надоело ему улыбаться? Брюкву-то не свело?

- Ну что, убедился? Мертвый сезон, паря, не обманешь. Плакать будешь – все равно не выпустит.

- Что еще за хрень такая, мертвый сезон ваш?

- Да ты садись! Куртку вон на спинку повесь, пусть обтечет. А сезон не обижай! Он Мертвый! И он тебя не звал. Ты сам приперся и завис тут. Можно подумать, нужен ты здесь кому. Только мешаешь всем…

- Кому это я мешаю?

- Я же сказал – всем мешаешь! Здесь, знаешь ли, живых не держат…

- То есть как это – живых? А я что, мертвый что ли?

- В том-то и дело, что живой, только расслабился. С жиру и возомнил о себе черт знает что. А тебя ждут, между прочим. И давно ждут.

- Кто ж меня так ждет и самое главное где?

- Это тебе виднее: кто, что да где. Не моя это забота. Я тебя отсюда удалить должен, и я это сделаю, понял?

- Как же это вы меня отсюда удалите, если Мертвый сезон никого не выпускает?

- Много вопросов! Дело пора делать. На вот, почитай пока. – и протягивает мне листок из школьной тетрадки в клеточку. – Читай-читай! И вспоминай все… по-настоящему…

Разворачиваю листок, почерк знаком до боли. Читаю:

Знаешь, завтра выпадет первый снег… и, наверное, сейчас уже поздно что-либо говорить, но впереди еще целая ночь, и я могу успеть… мне надо успеть, сказать, объяснить, надо быть уверенным, что ты все знаешь… сейчас, пока еще не поздно…

Завтра все будет иначе, земля в одночасье поседеет, подернется тонкими хрусткими лужицами льда. Я выйду из квартиры, спущусь на первый этаж. Мой палец замрет на кнопке домофона. Это так просто - нажать, толкнуть дверь и сделать шаг вперед. Туда, на улицу, где уже выпал первый снег. Знаешь, он красив, этот снег… Но почему-то внутри все протестует, тело зябко съеживается, бронхи сжимаются в ожидании морозного воздуха, и мне очень не хочется туда, пусть даже там светит солнце и начинается новый день. Я хочу остаться здесь и сейчас, подняться домой, быстро раздеться и юркнуть в теплый полумрак постели и забыть, что время не остановилось, что оно никогда не останавливается…

Время… Почему-то начинаешь его замечать только тогда, когда оно работает против тебя. Можно сколько угодно раскидываться, игнорировать, забивать, но однажды ты понимаешь, что поезд, который движется по кольцевой циферблата, уже ушел, а ты остался смотреть вслед последнему вагону, и все, что у тебя есть, это старая разбитая колымага, которая с грехом пополам еще куда-то едет, едет медленно и недалеко. Она-то уж точно не привезет меня к тебе… только от…

И, знаешь, это так больно, но я улыбаюсь, потому что знаю, что ты сейчас там, в теплом вагоне, проводница принесла тебе горячий чай с лимоном. Ты отодвигаешь занавеску и радуешься тому, что впереди. У тебя еще все впереди…

Я улыбаюсь, потому что чувствую эту твою радость, чувствую твою свободу. И все-таки мне больно, а когда боль становится невыносимой, я придумываю сказку. Это так просто – обмануть себя. Вот сейчас я выйду за дверь и поеду к тебе. Здесь меня уже ничто не держит, здесь без тебя все совсем не важно. А там, где в округе ни души на сотни километров, стоит наш маленький домик. В гостиной горит камин, на кресле валяется кусачий клетчатый плед, и ты меня ждешь. Мы будем пить глинтвейн из керамических кружек, а у наших ног будет лежать огромный лохматый пес. Наш пес. И больше никого…

Стоп! Ты, наверное, тоже знаешь, что если чего-то пожелать очень сильно, то оно обязательно исполнится. Рано или поздно, так или иначе. А ведь я даже не знаю, какие сказки живут в твой голове. Извини, у меня было так мало времени. Я не успел ничего спросить, а уже все случилось. И теперь мне надо обязательно отпустить тебя, потому что поздно, слишком поздно, потому что обречено, потому что первый снег выпадет уже завтра, и у меня осталась всего одна ночь до его прихода…

Завтра я выйду из квартиры, спущусь на первый этаж. Мой палец нажмет кнопку домофона, я толкну дверь и сделаю шаг вперед, в лицо ударит яркий солнечный свет. И я пойду из дома по хрустким замерзшим лужицам. И мне не будет холодно, мне не будет больно, мне будет легко и светло… потому что

Я…

ТЕБЯ…

ЛЮБЛЮ…


Не люблю я мелодрам, знаете ли, но иногда и мне их не избежать. Это ведь мое письмо, вашу мать! Откуда? Как? От чего бежал, к тому и вернулся, так что ли? Нет уж, хватит с меня соплей этих розовых, штампов банальных, ахов-охов. Мне здесь хорошо! Я здесь останусь! Здесь отличный кофе, всегда светло и сухо. Катя опять же улыбается. А там что?

- Там жизнь. Ты, паря, тут и так задержался. Давай вспоминай уже: и-раз, и-два, и-три!

Старик распахивает дверь. Рядом с крыльцом покачивается лодка. Я сажусь. Мазай отталкивается шестом.

- А теперь главное – не оборачивайся! В другой раз я таким добрым не буду. И заканчивай, давай, уже со своими амнезиями. Не способ это. Придет время и так все забудешь.

Дождь хлещет по длинным черным ушам, шкурка стремительно намокает. Кролика охватывает дрожь. Пора возвращаться. Такой уж день, такой сезон, такая жизнь… пора…

А продолжение следует...