За чашкой утренней горечи

Среди дней беспокойного движения,
 не по направлению,
а лишь только ради самого движения,
 бывают мгновения.
 Они случаются
 ранним дождливым утром
(там ты сидишь за чашкой теплой горечи
иль тихим звездным
(условия не обязательны)
 вечером.)
 Тогда ты внутренне спокоен,
в голове бродит мысль,
 что, слоняясь раньше по направлениям,
 (вниз или вверх по Манто стрит)
об этом состоянии,
и быть может о самой жизни,
 ты мечтал.
 В лужах расходятся круги
и ломается в отражении серое небо.
Ты молчалив.
Печален и внутренне наполнен.
Мир зрачка кажется выпуклым.

***

Среди множества людских фигур, что прочерчивает на фоне переулков утро (в нем так много от октября, если заострить внимание на дожде и холоде отражения ветра в лужах),
 в семь часов - уже намного после восхода, но не раньше появления солнца над сутулыми домами - лишь только оранжевое пятно, довольно размытое вначале, из-за ряби стекла,  рабочей тужурки дворника (когда-то в лет семнадцать я писал о его любви к учительнице), только его фигура и имеет смысл. Здесь больше наполненности, чем во всем последующем дне, что ждет тебя движением без направлений. В движении метлы из ореховых прутьев больше смысла, чем во всей твоей сегодняшней жизни. Так кажется. Но, глядя со стороны, твое тело столько же греет) руки небожителей, как эта чашка мокко (черный кофе, корица, взбитые сливки, сахар в стеклянных вазочках), когда при  появлении солнца на высоте крыш они снимают оранжевые тужурки и, повесив на спинки стульев, пьют в небесных кофейнях тепло горечи и что-то пишут в своих тетрадях сидя у окна. Ты проникаешь в них клетками сна.