Кулуарный синдром

Шкидченко Виктор Николаевич выдвигает Веле Штылвелда в лауреаты Нобелевской премии. Вам судить и оставлять записи в настоящем электронном подписном листе, почтеннейшие дамы и господа!
* * *
Забиться в аутсайдеры нелепо.
Взорваться бы… Да только не пора.
Эпоха поэтического НЭПа –
в поэзии – ни пуха, ни пера!
Как будто получившие подножки,
упали те, кто выписан светло…
"Испанские" с шипами босоножки
по душам чик! И – жри-ка, воронье!
Скостили их духовные застежки,
лодыжки исковеркав до мозгов.
И больше нет душевной неотложки:
пиар, угар и шабаш пошляков.
* * *
Пиар печального сезона –
объели устрицы клаксон –
где не хватило им озона,
клаксон повел на обертон.
И глаз лучистые подтяжки
изъели женских лиц паштет,
и душ покрученные плашки
сорвали прошлый пиетет.
И разговорная бравада
перелопачивает СПАМ,
на полигоне слов – не надо! –
взорвался ядерный бедлам
Своя Невада многоточий
и Оклахома запятых,
и мир, который полномочен
уполномочивать живых!
* * *
Сотревога губ и недуг
женских глаз.
Кто однажды в жизни не был –
тот в ней – пасс!
Кто однажды жить не бросил –
тот не жил,
кто в душе увидел осень –
тот отжил…
* * *
Гриф – секретно,
в сердце – боль,
кругосветна, – как пароль,
круговертна, – как печаль,
повсеместна, – как эмаль:
прикипела, приросла,
притерпелась, умерла.
* * *
Чем больше проживает человек,
тем больше он – изделие от века,
тем больше он – душевная калека,
тем больше он – река без берегов.
* * *
Черты лица устанут и уснут,
и женщины с закрытыми глазами
опять в судьбу вчерашнюю войдут,
и станут управлять сегодня нами…
* * *
Бандан на крыше. Крышу рвет.
Под крышей – бред несовпадений,
но удивляется народ
и преисполнен страстных мнений.
И пересортица глубин
ее земного интеллекта
взрывает штамм, в котором мир –
ее души пустая рента…
* * *
В четверть обертона лгут полутона.
Грустные мадонны вяжут у окна.
За окном – столетья, под окном – цветы.
Новь тысячелетья в смальте доброты.
В спазме доброхоты мечутся икрой –
им урвать охота праздник неземной.
Тягостные лица, камерный финал:
на душе – зарница, а в душе – провал.
Високосно небо пенится в глаза:
– ЗРЕЛИЩА И ХЛЕБА! – Слышны голоса…
* * *
От бандана до платка –
подпупочного, в подвязке –
чудь рассказывает сказки
на прищелке языка…
Шелк-пощелк – про то и это,
про постельное: о, пять –
без костей, как арбалетом, –
не дают пацанке спать!
До утра ее сношают…
В отношении пружин –
нет кручин, не унывают,
ритм у них всю ночь один.
А она – поэт при этом –
поэтесса, черт возьми!
Захлебнуться б ей миньетом,
чем со сцены бред нести!
* * *
(Прочитано на закрытии 3-го фестиваля русскоязычной поэзии БЕРЕЗИЛЬ им. Леонида Николаевича Вышеславского 29 июня 2003 г., г. Киев)

Уехать стареть в Португалию.
Дань моде? Наитие?! Свинство?
Одни уезжают в Италию,
другие – в молитв триединство.
А третьи, вольготно и заживо
хоронят свой образ в ночи,
заштопав печаль свою наживо
при отблеске талой свечи.
При оттиске прошлого лета,
стреляя в судьбу с арбалета.
* * *
Да заведи себе кота,
и мышь носи в подмышках,
и кот их вылижет тогда,
и, между прочим, слишком.
И кот на свой мяу-язык
переведет без лени
мышонка тихий грустный крик,
и вспрыгнет на колени.
И между ног заметит кот
лохматую подмышку.
Но там, скажу вам, видит Бог,
ловить не станет мышку!
* * *
В книжной лавке аптекарь весы
позабыл. И ушел, не прощаясь,
усмехаясь лукаво в усы, –
дескать, знаю, что сделал, – не каюсь!
Дескать, взвесьте на фунт чепухи,
а на два – незатейливых грез,
и получите – чудо-стихи
с эликсиром от горя и слез.
А потом – по полстрочки, по чуть,
по чуть-чуть, по чуть-чуточке – бац!
Вы отыщете правильный путь,
и достигните счастья не раз…
Ведь на взвешенной мерке весов
каждой буковке будет дана
необъятная мера часов –
парадигма любви и огня.
* * *
2 июля 2003 года
* * *
Древо Жизни и Древо Знания –
три печали да две тоски…
От Любви идет покаяние,
а провидцам – стирай носки.
А ростки переплетенных вечно
двух Деревьев сжимают глас.
И живем мы порой бессердечно,
а порою не любят нас.
И из веток священных скинию
мастерим впопыхах в саду,
там, где оба дерева в инеи
индевеют в земном бреду.
Им и холодно, и неведомо:
что к чему – отчего – зачем??
Древо Жизни не знает, где оно?
Древо Знания знает с кем!
Оба дерева извиваются
на лучистых земных корнях.
Оба кронами поклоняются –
Богу ль, вечности ль, просто ль так?
* * *
Вот опять оступаются в сторону,
вот опять опускаются ниц
полуангелы, полувороны,
человечьих не зная лиц…
Ни старушечьих, ни младенческих,
ни отверженных, ни святых,
ни рождающих в муках, – женских,
ни чужих и ни дорогих…
Полуангелы, полувороны,
им бы только души клевать…
И кричит душа во все стороны, –
только некому унимать.
* * *
Застыло лето в переулке дней
и разразилось молнией и градом, –
и грянул гром парадом-канонадой,
и стало словно на душе светлей.
Шинель не взял, в взял обноски  шорт
и прошагал по лету в самоволку, –
чем так прожить, чтоб никакого толку,
то лучше бы сожрать озонный торт.
И выпустить из тела эндорфины,
и с ними, на сретении огня
качаться на лазурной паутине
мгновенно просыхающего дня.
* * *
Шлагбаум ночи подыскал слова
и повелел мне сон читать предлинный,
как свиток древний Магелат Эстер –
Эсфирь, и та явилась бабой Фирой –
прабабкою моей.
Давным-давно,
лет сорок, как ее похоронили,
она зашла за мною в этот сон,
смотря с икон, увы, не иудейских,
(икон не признавали иудеи),
и предложила мне пожить еще
лет двадцать пять.
Затем придет вторично:
забрать – освободить меня и мир…
* * *
Недозаглавные буквы,
псевдозаглавные годы –
мечет котенок бумажку, –
нет на ней писанных строк.
Не написал я – хозяин! –
нечто ему в утешенье:
дескать, по жизни ты, киска,
видеть не будешь сапог.
Выдать велят интендантам
антиблошиную пасту
также –дежурную мышку,
вискас и миску воды.
Вот и довольствуйся, кошка,
а для кота – даже слишком…
Вискас запьешь ты водичкой,
на хрень коту сапоги?
Но по привычке всегдашней,
будешь тянуться немножко,
будто ты сбросил сапожки
ровно на десять минут…
Но, побегут твои годы,
и сапоги-скороходы
даже внучатам кошачьим
в доме моем не найдут…
Не Бармолей я и даже
не людоед одиночка,
так что подсиживай, братец,
птичку за рамой окна.
Но иллюзорная птица
в доме моем – иностранец.
Так и состаришься, киска,
без фрикасе воробья…
3-6 июля 2003 г.
* * *