Настоящая История Горделивого Графа Пичуги и Старика Бычехуева

    Старик Бычехуев был крут. Он сидел в зловонной куче гниющих креветок и его перло. Насколько он помнил, так было всегда. Но иногда перло круче, чем в иные дни.
    Старик был знаменит тем, что во времена своей юности был знаком с графом Пичугой – известным меценатом и покровителем странствующего рыцарства. Рассказы о богатстве графа и о его привычке топить деньгами баню в каждый первый четверг октября превратились в легенды, а имя графа давно уже стало нарицательным.
     Говорили, что граф и его лучший друг, которым и был  Бычехуев, постоянно ловили рыбу в соседнем болоте. Это занятие не приносило им удовольствия, но пополняло запасы на кухне, поскольку скудеющие средства не позволяли им покупать рыбу, пойманную мужиками. Мужики, зная о состоятельности графа, держали в округе такие цены, что однажды полностью разорили князя Юса Упова, имевшего неосторожность пробыть в местной гостинице три дня.      
     Рыбачили они довольно странным способом: граф снимал штаны и погружал свой зад в тину, а Бычехуев размахивал осиновым прутом, прыгал на одной ноге и читал псалмы. Рыба, обескураженная таким гнусным поведением, (хотя доподлинно не известно, что делал граф в тине) капитулировала и всплывала к верху брюхом. Бычехуев собирал ее в ржавое ведро, вытаскивал из тины графа, который к тому времени входил в экстаз, и вместе они шли в поместье, где придавались пьянству и разврату.
     А еще Бычехуев писал стихи, и однажды осенью они с графом решили издать их. Пичуга достал из берестяной коробочки пук ассигнаций и, прихватив несколько маленьких белых графинов, они с Бычехуевым отправились в город.
      Вернулись они дней через пять лежа на телеге, груженой аккуратно перевязанными стопками книг, и напевая заплетающимися языками модную парижскую песенку. За ведро водки мужики сгрузили Бычехуева и графа в дом, а  книги в сарай, где они и лежали до самой весны, пока граф, пребывая в состоянии глубокого похмелья, не наткнулся на них.  Он разодрал обертку одной из пачек и прочел на верхней книге: «Педофилическая Поэзия. Соч. Бычехуева и графа Пичуги. Издательство купца второй гильдии Евлампия Компроматова. »  Раскрыв книгу, он прочел первый стих, который назывался «Комариное утро»:

                В тяжелой доле наслаждений
                Я видел много комаров.
                Они гудели от сомнений
                И наломали много дров.

                Их стайки весело порхали
                Над темным лугом без травы.
                И долго бы они жужжали
                Если б  не сдохли от жары.

     Граф застонал и с криком выбежал во двор. Бычехуев только что проснулся и глядел с балкона на нелепые телодвижения заблудившейся коровы, рога которой торчали из кустов крыжовника.
- Бычехуев! – заорал граф, потрясая книгой. – Послушай!-
и стал читать следующий стих. Он начал его почему-то с середины, но читал с выражением, приложив руку к сердцу.

                И в темной комнате охотился за Вами.
                И падал, разбивая в кровь свой нос.
                Но Вы одна, одна стерва такая;
                За  это Вам поставлю я засос.
               
      После прочтения графом последней строчки с Бычехуевым сделалось дурно и он свалился с балкона в навозную кучу. Этот стих он написал после неудачного соблазнения дочери дьяка Святобеспутной Церкви Иммануила Ипохондрова, которая будучи девицей тучной и рябой произвела в голове Бычехуева переворот, названный им впоследствии «богословной куртуазией». Соблазнить мадмуазель Ипохондрову так и не удалось, но дьяк, узнав о кознях Бычехуева, три раза вылавливал его в состоянии подпития и бил  нательным крестом, говоря при этом оскорбительные для слуха Бычехуева слова.
     Знакомство с графом Пичугой плохо отразилось на облике старика Бычехуева – он выглядел гораздо моложе своих лет, а это, естественно, вызывало зависть и недовольство людей, ведущих здоровый образ жизни.  Но внутренний его мир оказался прочней и все моральные устои, приобретенные в детстве, юности и зрелом возрасте, крепко держались и даже эволюционировали на коре его потрепанного мозга.
    Переняв от графа привычку проматывать все, что находилось под рукой (свое это или чужое для Бычехуева не имело значения – несколько лет он провел в обществе господина со странной революционной фамилией «Плеханов», после чего марксизм стал близок ему, а особенно те его постулаты, которые говорили об общей собственности; и только это обстоятельство в биографии Бычехуева смущало консервативного графа Пичугу),  старик пользовался огромной популярностью среди мужиков, так как в периоды  мотания они разорили  не одно питейное заведение.
     По той же причине его не любили женщины, которые частенько наведывались к старику и кидали в него хлебные корки в надежде, что он станет их есть. Но поскольку старика все время перло, то в еде он не нуждался, чем еще больше злил женщин.
     Когда мотать стало нечего - старик Бычехуев разорился и занял свое место в зловонной куче. Со временем он привык и забыл прошлое. Ему нравилась его куча, только здесь он чувствовал себя защищенным. В те редкие случаи, когда Бычехуев выбирался в свет, он тосковал и постоянно думал о своей куче. Он считал, что у каждого должна быть своя куча гниющих креветок.
     Иногда его посещал призрак графа Пичуги, который после смерти поселился в соседней березовой роще и через год научился петь не хуже местных соловьев, чем очень гордился и даже бил морду другим призракам за то, что они не умели ничего, кроме самосозерцания.
- Уроды! – кричал им граф, вытирая руки о рваные штаны. – Вы так ничему не научились! Бездари! – И заливался трелью, поражающей прохожих, своей виртуозностью.
    Старик Бычехуев подолгу разговаривал с графом. Они часто вспоминали свою молодость и ругались из-за уже мертвых женщин.
- Ты простой, как два стебелька в поле, - говорил графу старик, - ты увел у меня двадцать прекрасных крестьянок – это я могу простить тебе. Но зачем ты соблазнил мадмуазель Ипохондрову, мерзкий прелюбодей?  Она была так непорочно полна…  - и Бычехуев изображал слезы, хотя никогда в жизни не плакал.
   Следует отметить, что Пичуге действительно удалось соблазнить дочь Иммануила Ипохондрова, чем он очень гордился, и даже заказал себе крест, где вместо распятого Иисуса была обнаженная фигурка мадмуазели Ипохондровой.            
    Граф злился на речи старика Бычехуева, а поскольку он не умел ничего, кроме как петь соловьем, то он снова свистел, мешая свист с отборным матом, которому его научил Бычехуев.
    Так они проводили свое время. Люди уважали старика за его неприхотливость и мудрые изречения, которыми он иногда баловал жителей окрестных деревень. Так, любимыми его словами  были: «Простите Бога за то, что он дал вам жизнь – он не знал, что вы ее не достойны».
    Постепенно слава о мудрости старика Бычехуева и о зловонности  его кучи достигла столицы. Целую неделю люди только и говорили о нем, приписывая ему все последние анекдоты и меткие фразы, блуждающие по стране. И даже нашелся один еврей, который за небольшую плату давал всем желающим понюхать подметку своего сапога, якобы испачканного в куче старика Бычехуева.
     И однажды возле кучи остановилась прекрасная пролетка, в которой сидел сам Император со своим кучером Силантием, мужчиной крупным и неграмотным. А из окрестных кустов то и дело показывались солдаты, которым до смерти хотелось увидеть старика Бычехуева.
     Император, давно обеспокоенный славой старика Бычехуева, думал о том, как человеку, который живет в куче гниющих креветок, удалось добиться такой популярности. И он решил непременно выведать эту тайну у самого Бычехуева, для чего, собственно и прибыл из столицы, так сказать полуинкогнито.
     Он вылез из пролетки, приказав Силантию отъехать и ждать его возле первого межевого столба. Силантий, не  привыкший чтобы ему указывали, послал Императора и остался на месте. Он уже два раза подмигнул Бычехуеву, а Бычехуев успел только один раз. В это интересное занятие Император никак не вписывался - и Бычехуеву тоже пришлось послать его.
     Император, не мало удивленный таким приемом, плюнул на старика и попал прямо в лицо графу Пичуге, который вился тут же. Граф, имевший большие претензии к Императору (в свое время последний не раз заставал графа во дворцовых комнатах за ужасным занятием – еще одной неисправимой привычкой графа была страсть использовать  китайский фарфор для отправления свои естественных потребностей), не мог стерпеть подобного обращения со своей нематериальной персоной и укусил Императора за нос.
     А в это время перемигивание Бычехуева и Силантия достигло своего апогея – каждый успел подмигнуть по пятьдесят раз, и никто не собирался останавливаться.
     Полчаса кричал Император от дикой боли, прервав игру Бычехуева и Силантия, перепугав солдат и местных жителей, а главное – он напрочь заглушил графа, который, радуясь своей мести, удрал в рощу и свистел там так громко, что пролетающие птицы гадили больше обычного.
     Когда Император очнулся, то вокруг кучи собралась великая толпа. Крестьяне ругались с солдатами, граф Пичуга достал из тайника свой последний сюртук одел его, и важно прогуливался поодаль, высокомерно поглядывая на Императора. А Бычехуев с Силантием сидели на куче и горланили непристойную песню. Их перло так, как не перло никогда в жизни.  Они были счастливы и  безбожно фальшивили.   
- Сила-а-а-антий! – заорал Император, бросаясь к куче.  – Силантий, продажная твоя душа! Как ты мог отдать меня на растерзание этому варвару и алкоголику графу Пичуге?
- Пошел ты! - буркнул Силантий, ковыряя в носу. – Сам третьего дня надрался и монашкам козяки показывал. Тоже мне, царь! А Бычехуев мне друг. Он хоть и в куче живет, зато не посылает меня из кухни наливку воровать.   
- Не сметь! – заорал Император. – Не сметь называть меня царем! Я – Император! И никогда такого не было. Наливку! Ты сам ее пьешь, подлый, сам! А я, я…
    Здесь в разговор вмешался Бычехуев:
- Отстань от человека, вонючка! – бросил он Императору. – Не видишь – он не хочет тебя слушать, а если есть наливка, то давай ее сюда, мы ее пробовать будем. По пятьдесят всем, кроме детей – им по сто, они расти должны.
   Речь Бычехуева произвела впечатление на толпу. Кто-то из мужиков уже полез в пролетку в надежде найти там что-нибудь спиртное.
   Император, впервые услышавший голос старика Бычехуева, очень удивился, но, собравшись с мыслями, заговорил и с ним.
- Я удивлен, - начал он свою речь, - тем неуважением, которое было оказано мне возле этой зловонной кучи. Я приму все меры, чтобы ликвидировать это безобразие. Эта изумительная наглость и нигилизм по отношению к царствующей особе…
  Но ему не дали окончить. Граф Пичуга, издав душераздирающий крик, бросился на Императора и стал его душить. Император отбивался и звал на помощь, но никто не решился сразиться с призраком графа. Все стояли и смотрели как погибает Император. И он умер, дернув напоследок ногами.
   Граф Пичуга подошел к старику Бычехуеву и сказал:
- Кранты!
   Больше он не сказал ничего потому, что был гордым и считал все слова, которые произносил, поскольку словарный запас его был невелик, но включал такие перлы, что Пичуге не хотелось разбрасываться ими попусту.
    Бычехуев и Силантий закопали Императора в куче, от чего на пятый день она стала еще более зловонной, на что Бычехуев изрек последний свой афоризм:
- Десять протухших креветок пахнут лучше, чем мертвый Император.
   И все сразу успокоились, осознав, что хороший человек, умерев,  не стал бы так вонять.
    С тех пор прошло много времени. Старик Бычехуев умер, и теперь вместе с графом Пичугой они поют в роще. Место старика занял Силантий, который, оказавшись без работы, выучил буквы и  читает неприличные надписи на верстовых столбах. Это занятие единственное, чем он занимается во время своих прогулок до деревни.
    И, вообще, смерть Императора всем пошла только на пользу: подняла голову нарождающаяся буржуазия и стала нещадно эксплуатировать молодой рабочий класс. Крестьянство вырастило небывалый урожай, и торговало с иноземцами, коих после смерти Императора прибыло в страну больше обычного. А интеллигенция задирала нос и начала выступать на митингах в защиту безработных проституток.
    Только Бычехуев с Пичугой пели в своей роще и не интересовались происходящим. А зачем оно надо, если ты умер?