Старое кино

Это было так давно...
Как давно всё это было!
Словно старое кино
память снова прокрутила.

Приоткрытое окно,
опалённое закатом,
радиола, домино,
голоса и смех за кадром.

Промелькнувшие глаза,
нескончаемое лето...
Каждый в этот кинозал
со своей приходит лентой.

Чуть в углах затемнено,
переклеено стократно,
пыльный луч из аппаратной...
Очень старое кино.

След на стенке от  часов -
птичка время куковала,
в такт ей бабушка кивала...
Здесь подарок был отцов.

Ни часов, ни той стены,
и ни тех, кто жил когда-то...
Воедино сочтены
все рассветы и закаты.

Просто так скажи "Ку-ку",
птица глупая кукушка,
а считать смешно и скучно,
что случится на веку.

Закрывается окно:
домино, часы с кукушкой...
Вот и кончилось кино -
забирай свою катушку.

* * *


         Тагиру,
         оказавшемуся первым

Вот сижу, чешу в затылке -
полный мрак!
Хоть бы кто зашёл с бутылкой
просто так.

Я б его, как брата, обнял:
милый мой!..
Он бы всё, конечно, понял -
сам такой.

Значит, боги на Олимпе
помнят нас,
нам сейчас налить и выпить
в самый раз.

Грамм по сто? Давай по полной,
не скупясь -
за незримую упорную
за связь!

Хоть и кто-нибудь осудит
нас порой,
за родство и душ, и судеб -
по второй!

Посидели бы неслабо
не спеша,
отогрелась, ожила бы
вдруг душа.

Закурили б, помолчали...
Что - слова?
Сразу б стали все печали
трын-трава.

В самый раз и дождь, и вечер,
шум ветров...
Нам вот так сидеть бы вечно -
будь здоров!

Что осталось - поделили б,
сколько есть.
Годы нас не отдалили -
чту за честь.

Тяготению взаимному -
ура!
Я б его прославил гимном,
жаль - пора...

Мы б потом прощались долго:
заходи!
Полуночная дорога
впереди.

Что мы не договорили -
ну и пусть.
По последней докурили б
да и в путь.

Пусть не меркнет в ожиданьи
свет в окне.
Шаг улавливаю дальний:
вдруг - ко мне?..

* * *

В ржавой коросте рельсы, зарывшиеся в бурьян...
Путь был когда-то стремителен, бесконечен и прям.
Хочешь проехать дальше - чем нибудь заплати.
Давно уже наш бронепоезд стоит на запасном пути.

* * *

МЕТЕОВОСПОМИНАНИЯ

Прощай, зима? Ползком, украдкой,
за овощной таясь палаткой,
почти уковыляла вдаль,
но вновь смешала календарь
и прихватила март с апрелем.
Почти готовый к птичьим трелям,
я снова валенки надел,
но оказался не у дел.

Снег был изряден, но не прочен,
он к рождеству был приурочен,
накоплен впрок, да вышел срок,
теперь - на выброс, за порог.
Сугроб ненужный - просто свалка...
Такая вышла затоварка,
что я с тоскою повторял:
какой загублен матерьял!

В канун открытия америк
я плот резиновый примерил,
готовя первый взмах весла,
когда своё возьмёт весна,
ну, а за ней не заржавело,
и в полдень с крыш капель запела,
пошла вода округой всей
на радость местных карасей.

Установились торопливо
моря весеннего разлива,
дома, как будто корабли,
стояли прочно на мели.
Я сам на той мели болтался,
со скукой тесно побратался,
взирал, как времени вода
течёт неведомо куда.

Считал часы, а шли недели.
Я пребывал в бездушном теле,
в котором кончился завод,
и ожидал исхода вод
и не спешил изведать хлябей.
И лишь нужда в насущном хлебе,
тоскою наполняя грудь,
влекла из дома в тяжкий путь.

Не знал ни дела, ни покоя
и даже, что это такое,
припоминал с большим трудом.
Был суетой наполнен дом,
но я был в вялой полудрёме
и ничего не помнил, кроме
того, что тяготен весьма
груз бесконечного письма.

В эпоху общего разлада
и торжествующего злата
я, растерявши прежний пыл,
с самим собой в разладе был:
когда ни злата и ни блата,
а голос старого собрата -
без оговорок, напрямик -
звучал так редко в нужный миг.

И мне казалось, что бесплоден
круговорот воды в природе:
мороз - и солнце! И вода
вновь бьёт о струны-провода...
Мы подтянуть их забывали,
и струны гулко завывали,
и ветер тренькал за стеной
всю ночь на лире жестяной.

А на дворе концовка века,
как финиш долгого забега -
куда? зачем? каков итог?
Да никаков. Ещё виток
диалектической спирали.
Себя спросил я: не пора ли
прощаться всё-таки с зимой?
Зима! Вали-ка ты домой!..

Я был по горло сыт тем пленом,
где до весны лежал поленом
(сидел, стоял) - не в этом суть!
Вот если б попросту заснуть,
очнувшись где-нибудь в апреле,
готовым к трелям и капелям,
к работе сердца и ума -
пошла б зелёная сама!

...Сходил на убыль век двадцатый,
в проёмах окон рост рассады
сигнализировал: пора!
Вода бежала со двора,
температура поднималась,
и оставалась только малость:
мне самому подняться в строй -
бегом навёрстывать простой.

И я вставал, смотрел за окна:
как там округа, не подмокла?
И сквозь стекло очковых линз
искал, где новый катаклизм.
Век догоняя уходящий,
бросал письмо в почтовый ящик,
всю жизнь спеша, как на вокзал,
вздыхал: успел, не опоздал.

* * *

Улетаю, убегаю в дальние края:
детство, юность, солнце, небо -
посредине я...

* * *

Как паук, плету я сети:
нить - туда, обратно - нить -
и хотел бы в сети эти
ваши души заманить.

Жду заветного улова,
и нанизывая слово,
строчку тонкую тяну,
как негромкую струну.

Всё ищу сплетений точных,
подбираюсь так и сяк
и надеюсь, что источник
добрых мыслей не иссяк.

И для прочности вплетаю
нить с отливом золотым -
неразрывную, как тайна,
невесомую, как дым.

Как приманку, душу в небо -
не на волю, а в залог -
отпущу в полёт, а мне бы
завязать хоть узелок,

чтоб запомнил, чем заполнил
дни, отпущенные мне.
Пусть не понял, но исполнил,
звук доверивши струне.

Жизнь пропелась, поутихла,
лишь качнётся в небесах
эта сетка-паутинка
на невидимых весах.

* * *

Свет погашен. Спать пора.
Дождик льёт как из ведра -
где-то там в водопроводе
не заделана дыра.
И до самого утра
лезет в голову мура...
Разом брошены поводья,
и растёт, как половодье,
жизни чёрная дыра.

Дыры улиц, городов,
дыры прожитых годов,
"Будь готов! Всегда готов!" -
отгремевших дурью ртов.
Дыры отглядевших глаз,
дыры отлетевших фраз,
слов пустых, дворов пустынных,
чёрных сумерек постылых...
Дыры вымерших подъездов,
дыры битых фонарей,
возвращений бесполезных
в дыры запертых дверей.

Двор знакомый. Двадцать лет,
как исчез последний след.
Посреди того двора
только чёрная дыра.

Дыры чёрных мёртвых окон,
силуэт мелькнувший... Чей?
Всё смывается потоком
чёрных вымерших ночей -
безымянных палачей.
Дыры срубленных деревьев,
песни вырубленный звук,
продырявленное время -
циферблата чёрный круг.

Вот собачья конура -
чья-то чёрная дыра.

Мир зияющих пустот,
зал пустых свободных мест.
- Кто пришёл? - Никто. Не тот.-
Над дырой чернеет крест.

Вот была любовь когда-то,
а теперь сквозит дыра.
Место пусто, место свято...
Не помогут доктора:
не залепят пластырями,
не закутают бинтом.
Что имели - растеряли,
вспоминай теперь о том.

Дыры! Дыры... Всё забыли!
Где тот город, где тот дом?
Как от выстрелов навылет,
светит память решетом.
За невидимой чертой
обезлюдевшая глушь
заливает чернотой
дыры вылетевших душ,
дыры мыслей, чувств и слов,
повторяющихся снов...

Дыр без счёта. Ночь без сна -
дырка чёрная без дна.

Ночь бездонна. Жизнь бездомно
птицей канула во тьму...
Не догонишь, если ровно
двадцать лет уже тому.
Всё никчёмная игра,
если - чёрная дыра.

Чёрных мыслей путь окольный,
чернота дыры оконной,
льёт и льёт, как из ведра,
свет погашен, спать пора...
Спать... В постельную нору,
в сон, как в чёрную дыру...

* * *

Все разъедутся, все разойдутся,
выбирая дорогу свою.
Ветры севера ждут не дождутся
просвистеть в опустевшем краю.

Будет песня ветров беспощадней,
чем вагонных колёс перестук, -
знаком будущих кратких прощаний
и предвестием вечных разлук.

* * *

Досказать, дописать, доплести
слов и строк бесконечные сети,
донести этот груз, добрести
до какой-то отметки на свете.

Довязать все концы, все узлы,
слово вывести к свету из темени, -
пусть доставят гонцы и послы
эту тайнопись в хитросплетениях!

Дотащить, расписаться в графе
"Принял-сдал", отчитаться и баста!
Можно просто лежать на траве
и бездумно потом улыбаться.

Отдышаться, расправить плечо,
распахнуть облегчённую душу...
То, что было почти ни о чём,
несмываемой врезалось тушью.

* * *

Возраст опасный, облик невинный -
весь сквозняками продут.
Дорога на танцы, очередь в винный,
яблочный терпкий продукт.

Сухое с креплёным, сладкое с горьким,
пьяная юная смесь...
Век был, как день тот, немыслимо долгим -
был, да закончился весь

Фонарь у подъезда, походный транзистор,
лавочка в пару досок,
гитарный негромкий аккорд неказистый,
сорванный голосок.

Клешёные брюки, болоньевый плащик,
счастье за горсть пятаков...
Год пролетевший, возраст пропащий,
свистнул - и был он таков.

Грустные песни, бодрые марши,
кем-то забытый куплет...
С веком прошедшим и всё стало старше
сразу на сотню лет.

* * *