commedia dell arte

Мастер или то, что было вначале...


Мир – стар!.. Давно ничто не ново...
Над дверью – стёртая подкова
гвоздём прибита бестолково,
ни радости не прибавляет, ни монет...
Входи в убогое жилище,
здесь золотых с огнём не сыщешь,
порой единственная пища
вино и хлеб, да козий сыр. Иного – нет.

Вот – кукольник, угрюмый мастер,
нет в жизни ни любви, ни счастья,
мелькают дни сплошной напастью,
и оглянуться не успел, уже – старик...
Красавцем был, одна девчонка
так нравилась, смеялась звонко,
да вышла замуж, как воронка,
на сердце у него, с тех пор осел и сник...

И опечаленный судьбиной,
чинил штиблеты, сгорбив спину.
Но как-то раз взял в руки глину
и долго в пальцах мял её, потом слепил
ладонь, тонюсенькую руку,
ещё одну, и так по кругу,
вылепливал тельца для кукол,
и лица вырезал, стараясь, что есть сил.

Глаза, ресницы, бровки,
терпенье есть, придёт сноровка,
и вырисовывались ловко
изящный абрис, утончённые черты.
В порывах одухотворенья
стоял, как мальчик, на коленях,
впадая в странное забвенье,
и холил и лелеял кукол, как цветы.

А после брал иголку с ниткой,
сперва шитьё казалось пыткой,
но с каждой новою попыткой
послушней становилась прыткая игла.
И шились платья и береты,
с цветными пряжками штиблеты,
вот Арлекин, Пьеро, Пьеретта,
так много кукол стало, хижина мала.

Однажды дверь открылась, некто
назвался: кукольный директор.
– Хочу купить в свои проекты
Ковьелло, Коломбину ..с парочкой других.
Обрадовался мастер, продал.
С тех пор изменчивая мода
менялась в стилях, как погода,
но только не на куклы, спрос на них не стих ...



Пьеро

Я из Парижа, звали Пьером,
и в артистическую сферу
не ради денег и карьеры,
ни славы ради, а призвание влекло.
Оно – в служении искусству.
Театр – вот стихия чувства,
и, лишь погасят в зале люстры,
в сражении сойдутся вновь добро и зло...

Так день за днём, вся жизнь на сцене.
Не так уж много платят денег,
но мне театра не заменит
никто, ничто... Жизнь без него, как тень, пуста.
Вот доказуемая теза.
И, слава Богу, я – не бездарь,
пусть не дописана поэза,
Вивальди я пока могу сыграть с листа.

В одном лишь сердце уязвимо,
любовь шута и пилигрима
к прекраснейшей, спешащей мимо,
о, если б мог забыть Пьеретту, если б мог...
Сантиментальней стал с годами,
но сердце девичье, как камень,
и я давно не сплю ночами,
выбеливая кружева плетёных строк.

– Моя царица, Клеопатра,
нас не венчал в соборе падре,
священен нам алтарь в театре,
на сцене, словно перед Богом, мы вдвоём.
Непревзойденная актриса,
вживаясь в роль легко и быстро,
ты превращаешь антрепризу
в короткий эпизод, в котором мы живём.

Пусть время лица наши старит,
но я за то уж благодарен,
что мы на сцене были в паре,
переживая, проживали чью-то жизнь.
И всё же сердце в рваных клочьях.
И я уйду однажды ночью.
И если ты позвать захочешь,
успею ли услышать я твоё вернись... ?


Пьереттка

Я – кукла! Сердце – из фарфора,
Пьеро влюблён в меня... Умора!
Но я пришипленной притворой
при встрече улыбаюсь, а смеюсь потом.
Какое дело до него мне?
Не в меру скучный, слишком скромный,
печальный свет – во взоре томном,
признания в любви стихами шлёт в альбом...

Как будто нет других на свете...
Ничем особым не приметен,
Он худ, как трость, уныл и бледен,
и под зонтом бредёт по улице один.
Под нос бубнит стихотворенье.
Ни дома, ни друзей, ни денег.
Придёт и, стоя на колене,
протягивает розу или георгин.

С мелованным лицом, весь в белом,
что с ним вдвоём должна я делать?
такой нелепый и несмелый,
сказал, непозволительно сидеть при мне,
что мой отказ суровей казни,
смотреть в глаза мне – это праздник,
а мне признаться, всё без разниц,
как им воспетой недоношенной луне...

В театре стою всех дороже,
ни у кого стройней нет ножек,
моя светящаяся кожа
переливается, как лунный перламутр.
Мой абрис строг и аккуратен
Духи, перчатки, шубы, платья,
подарки от господ из знати,
а сколько сумок дорогих, помад и пудр...

Я ужинаю в Метрополе,
и все разученные роли
играю с непритворной болью,
и в ресторане, как не сцене, даже там...
Всегда передо мной кулиса,
всё потому, что я – актриса!
а что Пьеро?... он – пьян, расхристан,
беспомощен, смешон и сед не по годам...


Арлекин

Постукивая об пол тростью,
с какой-то затаённой злостью
сквозь зубы процедил: да, бросьте,
ну, кто не знает, кто я... Да!.. Я – Арлекин.
Задира, хам, но – не романтик.
Официант, бутылку кьянти!..
Накройте столик на веранде.
Поговорим за рюмкой, я не пью один.

И тут же засновал проворно
официант, нося в фарфорах
закуски на обед синьору,
всё время кланяясь и улыбаясь мне.
Вы кьянти любите?.. – спросил он.
Кивнула. Улыбнувшись мило,
налил в фужер. Вино искрилось,
притягивая тайной, скрытою на дне.

Я отпила, пригубив, первой.
И, расслабляя мозг и нервы,
вино влекло попасться в невод,
расставленный на откровение бесед...
Я спрашиваю, а Пьеретту...
Вы любите?.. (И жду ответа.)
Достав из пачки сигарету,
он в пальцах покрутил её, ответил: нет...

В руке сверкнула зажигалка.
– Сгорело чувство в перепалках,
а мне, признаться, и не жалко,
сказал он, выпуская тонкой струйкой дым.
Любовь и бедность в дальнем прошлом,
был мой костюм до дыр изношен,
теперь – богат, красив, ухожен,
и нравлюсь женщинам, и даже молодым...

Не меньше дюжины подружек,
зову к себе, когда мне скучно...
Бегут. А что ещё мне нужно?..
Memento mori! Развлечения не грех...
Всё покупается за деньги,
усвоил это хорошенько,
и кто бы про любовь ни тренькал,
в лицо смеюсь, я – Арлекин, я – громче всех!..


Арлекина

Подбив в пучок упавший локон,
уткнулась взглядом в стёкла окон...
Очнувшись словно ненароком,
сказала: Арлекина..., так зовут меня…
Работаю в театре местном,
неплохо, если верить прессе...
Хожу по выходным на мессу,
и ничего не жду от завтрашнего дня...

Закутав плечи пёстрым палантином,
и ногу на ногу закинув,
как выдохнула: Арлекина
любила, да... я и сейчас его люблю...
Ну так сложилось, что поделать…
Жила на Via al Castello,
а он красивый загорелый
у моего окна устраивал салют.

Подбрасывал то мячики, то кегли.
А мне – девчонке – до потех ли?
Но только солнца в небе блекли,
он поджидал меня, держа в руке нарцисс.
Был латан плащ на Арлекине
зелёно-жёлтым, красно-синим.
У Сант-Агата дель Кармине
мы брались за руки с ним и спускались вниз.

Мы с ним хотели обвенчаться...
Но представления на пьяцца,
рукоплесканья, гром оваций
со временем любовный охладили пыл...
И вот однажды утром рано,
не попрощавшись, в стынь туманов
с Пьереттою из балагана
ушёл из города и про меня забыл...

Его любовь проходит быстро...
И где теперь обрёл он пристань,
с какой молоденькой актрисой...
мне всё равно, мне всё равно, мне всё ра-вно!..
Я – в Бе’ргамо. Здесь и останусь.
И, глядя сквозь проём стеклянный
в ночном окне, с улыбкой странной,
не выдаст тайны, промолчав про сына... Но...

Бе’ргамо - именно это ударение правильное ;)



Пьериттка

За щёку заложив ириску,
Пьереттка врёт про Беатриску:
она бездарная актриска,
и если ей дадут Джульетты роль – уйду!..
Я хоть сейчас сыграть готова,
во мне и смысл и основа,
а эта толстая корова
всё улыбается, гореть бы ей в аду!..

И Арлекин за нею вьётся,
она: ах, Арли!.. Он ей: солнце!
Хоть постеснялись бы, уродцы!
Нет, я уйду и посмотрю на них тогда!..
Я не останусь без работы,
в Париж уеду на полгода,
Пьеро возьму, а он – не лодырь,
и вместе мы не пропадём с ним никогда!..

Театр... куклы в нём актёры,
бледнеют лица из фарфора,
интриги, игры, маски, ссоры,
Но это жизнь… Театр – это просто жизнь...
И я, в неброском платье сером,
стою у бархатной портьеры,
и с благодарностью без меры
внимаю ей... Не веришь?.. Что же, оглянись!

Я – кукла с именем Пьериттка.
Но не из тех, кого под пыткой
на сцене дёргают за нитки
за сольдо, лиру, ойро, или же пятак...
Совсем обычная поэтка.
В невзрачном платье и балетках.
Но есть каприз один, нередко
пишу про кукол из театра. Просто так...

Без грима, без помады броской,
я куклам вытираю слёзки,
по волосам веду расчёской,
подкручиваю пряди, в пальцах теребя.
Укутываю плечи норкой,
когда им холодно в гримёрке.
В салаты режу помидорки,
и жду, когда они расскажут про себя...