Поэту-деревенщику, выпустившему книгу афоризмов

Он сам себе собой же и дарован.
О нем судить позволено ли нам?
Он сам собой настолько очарован,
что перестал смотреть по сторонам.

Он зрит в себя, Божественный Посланник,
в самом себе находит Благодать.
Он - демиург, он - Одинокий Странник,
ниспосланный глаголить и вещать.

Его дороги неисповедимы.
Зато исповедимы тупики:
чем дальше внутрь - тем все больше мимо
и смысла, и размера, и строки...

Давно известно: via - это vita.
Но криком в поэтическую высь
несется чудозвонно-нарочито:
“Я есмь сказал: дорога - это жизнь!”

И ахают в лицо провинциалки:
“Каких глубин коснулся наш кумир,
каким сияньем осветил наш жалкий,
бездарно авангардный серый мир!”

Вот он вошел во внутреннюю осень,
и застилает благостью глаза:
в его лесах живут святые лоси
и кустики торчат, как образа.

На все занозы у него - иголка,
на все вопросы у него - ответ.
Он по себе скитаться может долго,
собою очарованный поэт.

Он свысока жалеет свой народец.
В свои стихи, как в сказочный ларец,
он насовал так много Богородиц,
что хватит их на весь Череповец.

Он вхож давно в есенинские нивы,
привык колоть рубцовские дрова.
Ну разве что в знакомые мотивы
вставляет древнерусские слова...

(Ах, зря, филологический анатом,
ты этим фактом сильно возмущен.
То, что ты называешь “плагиатом”,
сегодня называют “связь времен”).

С высот чужих лирических открытий
легко судить собратьев по перу.
Мы для него - поэты общежитий,
пыль городская на сухом ветру.

Он нас клеймит своим печатным словом,
собою очарованный поэт,
небрежно заявляя: “Мы с Рубцовым”
и как бы намекая: “Я и Фет”...

Прости, Пророк, мы не смогли осмыслить
всю глубину колодезной воды.
Нам не дано в “твои” проникнуть мысли
по поводу иных времен Орды.

Прости за все: за сумрак заоконный,
за лучик света, что давно погас,
за то, что мы не столь традиционны,
какими ты хотел бы видеть нас.

Прости за наши вялые харизмы,
за наш мирок - бездарный и хмельной...
А мы тебя простим за “афоризмы”
в какой-нибудь “прощеный” выходной.