Дармовой науке Бесчеловечности...

Моей души струны не задуши


Колыбельная песенка

О, этот белый воздух, чистый
И нежный.
Между простынью и одеялом
С Атлантики вмежился.
Ноги, как рябины кусты шевелил,
Руки
Проседью золотой, были,
Он новой силой налил,
Лишил пыли.

Не приходят сюда женщины,
Ночь только,
Но стучат часы
На башне
- Сплю похмельем.
Осталось меньшее...
Чем гоношиться.
Эх, вечера,
Эх, песни!
Грустное молчание, неизвестное...

И церковны дали, трава да лес,
Мне картину дали – звёздный мир чудес.
Вспоминаются древности смоляные,
Тучи надмосковские, польские светила,
Нордические города, острова далёкие,
Но и близкие остовы европейских ламп.
Занавески, простой кирпич,
Бабка, пироги, и розово-белый кулич.
Слови счастье момента –
Жизнь не в счёт, без
Любви аккомпанимента.

А как захочется мощи сбросить нечестных
В костёр;
Отзовётся мир прочностью и
Милая раскинет шатёр.
Будет добрым даже живодёр,
Не у дел будет, не у дел.
Кота за цепь поводить захочет,
Кот не вытерпит и захохочет!
В той стране – где добром и правдой,
Не живут злодеи,
Лжи магистры,
И хищники-кровопийцы, кикиморы болотные,
Упыри и лешие,
И твари, как динозавры...
Скоты (всякие) беспородные).
                ***
Свет лаковый культуры...
На крышке пианино, рояль, скульптуры,
Гений живой – миром почтимый;
Ваятель, творец, художник, истец,
Музыкант, писатель, даровитый математик,
Физик и химик:
Лицей науки!
А, человек?
Зачем (же) нам муки?..
Зачем нестерпимые муки.

М. Г.


Ночная шкатулка, или «142»

Я эту ночь не проклинал,
Я просто вышел прогуляться.
Мне было тесно в потном
Круге одеял
Не мог я дома оставаться...


Негры чёрными провалами
Стоят под барами.
Кудлатые пары их ждут.
Я жую свою жвачку (зла)
Малиновую,
И жду, пока все уйдут.

Но никто не уходит...
В нашем районе дышать нечем.
Тенью на вечер легла духота.
Вырубленны все деревья,
Лампы врублены,
Как назло.
Грязный асфальт – чумной камень,
Белая лужа воды;
Всё не хватает оптимизма в организме,
А как жить без такой ерунды.
В городе пахнет...
Как ночью на кладбище,
Всеми лесными травами...
Но ночью на кладбище.

И это не самое страшное место для мёртвых, –
Но для живых, спорьте, не спорьте.
Трудно вливаться в работу –
Когда давно не работал.
Утробно
Гремят звуки водопроводов.
Моё счастье – у меня в кармане.
Нет, не мани...
И не Маня –
Есть свобода идти,
Оставлять всё говно без вниманья!

Вот улица, тринадцать
Адских поворотов в
Тысячу концов.
Но некуда идти.
Господь меня освободи.
Горят туманом жёлтой краски
Поздние витрины:
А мне бы, субмарину
В аквамарине!!
И птенцов на полке гнёздышка сырого,
Я вспомню Ильфа и Петрова.
Прислушаюсь к тем,
Кто ложатся спать на
Дно уставшего от тряски
Запоздавшего в XX – век
Европы штадта,
Или города –
Где так давно не слышен человек...

Жаркие стати автомобилей завязли в тротуарном иле,
Портится пиво в желудке:
Пьём неустанно, бьём беспробудно!
Вечность скружила осколки домов –
Молью и червем,
Как старых томов.
И ограды колючие людям не рады.
Нет человека, нету отрады.
Все девственные сны
Украли три войны:
Не заменить их горьким шоколадом.
В парке прохладно,
Кроны дерев статями дев
И пряди волос
Заходят в твой нос.

Возьми за руку ты стоячий лес –
И обнаружь всё то, что тебе  н а д о . . .
А надо много, знает бес,
Завал над бедствием чудес,
И первому разряду в
Дневном чемпионате,
Поклонниц и любовниц,
Целый материк!

Но вот движется немец,
В плече автомат.
Он гонит моё «эго» по домам.
Я продвигаюсь в ту же улицу,
Из недр которой я едва ушёл.
- мне говорят, пошёл, пошёл!
- Давай, давай! и мать твою.
- Раз не пойдёшь – тебя убью.
- Твой номер ночью 100 и 42,
Айда, не наш ты парень, в этот
Хилый, сырой, чердачный мир,
И там ты ляжешь.
И не будешь ты кумир.
Сортир и койка «под железо».
Твоё до смерти будет место.

Я развернулся и пошёл, открыл ключом
Живую клетку – взял со стола бумажную
Салфетку и лицо утёр,
Съел лимонную конфетку.
Кинул обёртку в окно.
И трепетно запер окно.
И бедность, убогая бедность
Меня старым камнем,
Лишайным, запретным,
Втащила на самое дно.

Что там – все знают.
Жир и нечистоты.
В полу таракан-забеган,
Арабская баба,
Бессмысленные обеды, заперт на ночь туалет.
Сгоревшее мясо, зелье потравы,
И закоптелые уранские приправы.
Крошка на пол, уксус и соус томатов,
Ну – раздавить бы бессовестных гадов!
Но жалобы некому в стенку писать,
Бог – комендант,
Выше, только бушлат и канава.

Прогремел в долине поезд,
Ем себя по каждому поводу,
Моё это право – себя доедать...
Ты бы хамила, но иногда приятно.
Но я не хочу.
Я заслужил себе то царство,
Далёкое от бедности и хамства,
Потому ворчу бесконца,
Ропчу, и ругаюсь с самим же собой.

Ну, ладно, Петь – тебе отбой.
В своей квартире навсегда.
Помада на подушке чахнет быстро.
Завтра, уже сегодня, точней,
Гуляет наш премьер-министр.
Его гуляние – от моего,
От Марса – до Сатурна,
И обратно;
Такие, брат, там будут ****ки!
Шампань, вино, и трикотаж,
Она чего-то им покажет.
За ширмами проснутся разом,
Муж царственный и ****ь размазанная.

Горькая трава, медная мечта – и листья пожелтелой бронзы,
Лето дышало – и дух возвышало,
Я нюх напряг и ангела настойкою словил,
И пусть прошёл мимо помойки,
Я жизнь свою к раю рулил.

Прекрасная дева, прекрасная Ева:
Среди кустов тебя не видно.
Но тайна поцарапанных замков и против стёкол –
Дозревавших вишен, меня манила –
Бог всё слышал.
Обман твой ясен, на лице ещё улыбка.

А я обнял за борт забытые и красны карусели.
Ногой ступил на лодки высь –
Хрясь, и я на землю... брысь.
А отдавали летнее тепло
Босые плиты и над ними ели,
Дубы и клёны – они всю жизнь нас терпели,
И дали то, что ты забыла,
Что в жизни ты не оправдала,
Что не успела, растеряла, потеряла.
И разлюбила, разругала.
  Предались геньи... смертной пыли –
И мало плитку затем мыли,
Ту кровь, что вылита со смыслом,
Не побороть тряпьём нечистым...
Хлор и борозда, – нету смерти, а любовь всегда!
О, да! о, да.

М. Г.

* * *
В Латвии – латиница;
А в Литве – гостиница.
Сморщеный дуб цепью груб.
Старые «ЛАЗы» довоенно
Лазят,
И кровь возят туда-сюда.
Всё продаётся, что-то и купят.
Чьё-то сознанье тут же погубят.
Девушек – в лодки,
Три грамма водки и
В поезд, и через Польшу в
Данциг и Лейпциг;
Там туалеты свежее и чище,
Там зеркала: на заднице каждый прыщ виден.
Белая бумага, синие цветы – вата-пакеты
Для вашей ...

Крошечный домик, мощная лампа,
Помпы не надо, деревянные канты.
Летом не душно,
Деревья роса,
Голуби, лебеди, охотничья еда.
Клумбы и бахчи,
Озеро – пруд:

Сто двадцать клиентов,
Миллионы прут.

Вот бы обратно, но некуда ехать.
Мама купила билет на трамвай.
И в бывшую милицию пошла
Артрозами молиться...
Чтоб доченьку пустили на день
Погостить сюда.

Власть нехорошая, нерусская рожа,
Анчус какой-нибудь
Дулю покажет и
Место укажет.
Хлеб не купила, сердце разбила,
Пала под кедой
Злого дебила.

Возрождайся нация!..
Вот те трепаНация...
А молодая кровь – её, бля.., в ров.
Жизнь плохая, жизнь такая.
Ух-ух, пожалейте убитых
Же вами жидов...
Им когда-то было худо,
Их кнутом стегали.
Все считали – так и надо.
Но под сапогом бандита из великой Капитали...
Сами пали, сами были убиты.

Мир – оружие против войны.
А зло – лишь поиск вины.
Но внутри вина,
Перед детьми и внуками
Она.
Все мы люди, когда об этом помним!
Не переделать истории!
Дружбой и Братством, упорным Трудом...
Но у ж не ****ством;
Не изгнанным жидом...

М. Г.