А мне - далёкий монастырь...

   
               



А МНЕ – ДАЛЁКИЙ МОНАСТЫРЬ...
              (цикл)

       Братии Артемиево-Веркольского мужского монастыря посвящается…
       6-го июля – день святого праведного отрока Артемия Веркольского
               
                1

Монастырь на речном берегу,
на другом, на крутом, на высоком…
Я в обитель попасть не могу,
хоть и видит её моё око.

Видит око, да ноги неймут,
чтобы к берегу выйти другому,
потому что – река, потому,
что на ней – ни моста, ни парома.

Говоря по мирскому – облом…
Нынче праздник справляет обитель,
и её осеняет крылом
сам небесный её покровитель.

Там, в обители, служба идёт,
славит братия Господа Бога.
я по берегу – взад и вперёд,
мне река преградила дорогу.

Аки по суху мне по воде
Не пройти – грешен аз, и немало.
Перевозчик, ау! Где ты, где?
И куда твоя лодка пропала?…



















                2

Перевозчик трудник Анатолий
(докричался я, хоть и с трудом!)
в монастырь пришёл по доброй воле
и вторую жизнь обрёл, и дом.

Бывший бомж и бывший алкоголик –
так сказать – харизма довела –
умер бы наверно, в чистом поле –
братия его подобрала,

обогрела, кров дала и пищу.
Прежняя с него слетела блаж.
Он оброс огромной бородищей,
заучил на память «Отче наш»,

и теперь, обласкан и раскаян
с лёгкой настоятельской руки
на моторке лёгкой рассекает
воды быстрой Пинеги-реки.

В лодке, на носу – железный ящик
с прорезью в боку, - как повелось,
всякий странник, в монастырь спешащий
должен заплатить за перевоз.

Перевозчик, мне б твои печали,
эту гладь речную, эту ширь,
эти впечатляющие дали…

Вот и берег. Вот и монастырь.




















                3

Крестный ход по июльскому лугу –
как он стар и по-новому нов:
огласилась речная округа
пеньем ветхозаветных  псалмов.

Ах, как много народу обитель
Пригласила к себе в этот день.
Сам небесный её покровитель
по-над лугом разлил синь и сень.

Солнцем залиты лики святые
на хоругвях ручного шитья –
Богородицы Девы Марии
и Пречистого Сына ея.

Луг, как яркий ковёр, - весь в цветочках.
В буйных травах – росы огоньки.
И послушницы в белых платочках
Из ромашек сплетают венки.

И торжественно так, и красиво:
крестный ход вдоль реки, а вокруг –
зелень лета, лесные массивы
и ромашковый солнечный луг.

Хорошо с православным народом
под хоругвями праздничным днём,
славя Бога, пройти крестным ходом.
… А случится – и крестным путём.





















                4

Тишина в моей келье. Светло
белой ночью, как пасмурным днём,
пусть рябина за тонким стеклом
затемнила оконный проём.

Вот лампада горит в уголке,
разливает таинственный свет.
Вот Спаситель в терновом венке
вот, на полочке – Новый Завет.

Вот – железная койка-кровать.
Вот – белёная низкая печь.
В этой келье мне жить-ночевать
и вести  со Спасителем речь.

В пелене этих белых ночей,
когда крепок обители сон,
пусть моих потаённых речей
не услышит никто – только Он.

Пусть в ночной погружённая плен
отдыхает обитель и спит.
Пусть от этих намоленных стен
благодать в мою келью слетит…
























                5

Что за запахи в праздничном храме? –
чуть не кругом идёт голова:
вперемежку лежат под ногами
луговые цветы и трава.

Претерпевший от рук святотатских
храм надёжен и крепок ещё.
Он самим Иоанном Кронштадским
был в свои времена освящён.

Но – залечены рваные раны,
и иконы тут прежние есть.
Дух святого отца Иоанна
ощутимо присутствует здесь.

Все мы ищем от Бога защиты,
трепеща пред телесным концом:
каждый шаг наш учтён и сосчитан
всемогущим Небесным Отцом.

И, конечно, великое счастье –
в середине земного пути
покаянья обряд и причастья
в этом знаковом храме пройти.

И уйти, не давая зароков
от Престола Его, от лица.
…Вот он – мир. О, как в нём одиноко
без духовной поддержки Творца!






















                6

Поднимаются снова над Русью
православные наши кресты:
на подворье обители – брусья,
и кирпич, и железа листы.

Праздник кончен. Конец литургии.
Солнца свет золотит купола.
Завтра будут заботы другие
у монахов, другие дела.

У заброшенных старых строений
в этот вечер, что красен и тих,
они ходят, как чёрные тени
в одеяниях чёрных своих,

как большие печальные птицы,
что слетелись к родному гнезду
за Россию радеть и молиться,
отводить от России беду.

Столько лет пустовало гнездовье,
и хозяйничал здесь сатана.
Умываясь слезами и кровью,
Столько лет бедовала страна.

Ждут обитель суровые будни,
здесь свои – и устав и закон,
ведь монах – он и инок, и трудник,
он и плотник, и каменщик он,

он и воин Христов, и хранитель
православных устоев, основ.
…Доброй ночи, святая обитель,
доброй ночи и праведных снов!
















                7

На реке – благодать и песок,
рыбья молодь купается в иле.
Я в реку окуну помазок
И заросшие щёки намылю.

Отражусь в светлом зеркале вод
(так же, как и прибрежные ели).
Да, монахи не бреют бород,
но ведь я-то – из мира пришелец.

Оглянусь на кресты-купола,
Иисусову вспомню молитву,
по щеке, что от пены бела,
проведу безопасною бритвой.

Упадёт, поплывёт по воде
белой ватою мыльная пена…
Как вольготно и солнечно здесь,
как близки монастырские стены!

Монастырь… Как отрадно, что он
поднимается снова из праха.
Как  чудесен заутренний звон,
к литургии зовущий монахов.


























                8

В монастыре нет старого погоста,
от склепов и надгробий – ни следа:
антихристовы слуги его просто
бульдозером столкали – в никуда.

И вот теперь на этом самом месте,
что  на позор обрек двадцатый век,
единственный пока белеет крестик:
здесь умер трудник – пришлый человек.

Конечно, трудник – не Господень воин,
но был он – свыше – видимо, не зря
такой высокой чести удостоин –
лежать в земле вблизи монастыря.

Здесь по утрам звук колокола медный
Плывёт и разливается окрест,
и иноки, идущие к обедне,
неторопливо крестятся на крест.

И так вокруг торжественно и славно,
какие дали видятся кругом.
Нет, не мечтал бы каждый православный
ни о каком о месте о другом.

Недаром в достопамятные лета,
пройдя свой путь страдальческий земной,
покоились российские поэты
за монастырской прочною стеной.

…Когда прейдут суровой жизни будни,
и мир душе откроется другой,
хотел бы я, как тот безвестный трудник
у монастырских стен найти покой.
















               
                9

Вечер тень под деревьями бросил.
На обитель нисходит покой.
Мы сидим на высоком откосе
по-над Пинегой – быстрой рекой.

За спиной – монастырские храмы.
Травы – в капельках первой росы.
Перед нами – вблизи – панорама
золотистой песчаной косы.

Собеседник мой, инок Артемий
(борода его смоли черней)
всё к одной возвращается теме,
говорит о  России, о ней:

что с того, что распалась держава –
мы остались великой страной.
Мощь её восстановит по праву
то, что высится там, за спиной.

Вечер тих и чудесна погода.
На закате горят облака.
И несёт свои быстрые воды
за косой – голубая река.

Я украдкой смотрю на соседа:
как же крепок он в вере своей!
И неспешная наша беседа
проливает на душу елей,

навевает мне мысли благие:
да! конечно! всё будет путём!
И лежит перед нами Россия –
та, которую мы обретём…















                10

…Записать на какие скрижали,
на каком бы оттиснуть клише,
как монахи меня провожали,
как пришёлся я им по душе!

Почти с каждым по-русски, три раза,
перед тем, как шагнуть за порог,
я обнялся. И каждый мне фразу
вслед промолвил: «Храни тебя Бог!»

Даже сам настоятель прилюдно,
прислонив меня трижды к груди,
напоследок сказал: «Будет трудно
там, в миру. Знаешь путь. Приходи».

Нету слов и дороже и проще.
С лёгким сердцем пошёл я к реке.
Анатолий – лихой перевозчик
одиноко сидел вдалеке.

Путь назад легче был и короче…
Я теперь вспоминаю с теплом
дом, где пробыл три дня и три  ночи –
этот общий монашеский дом.

И в ночную февральскую вьюгу
представляю, как там, за рекой,
снежный ветер гуляет над лугом…
А в обители – тишь и покой,

топят трудники жаркие печи,
тьма в оконцах, как дёготь, густа.
Но сияют лампады и свечи
в скромных кельях пред ликом Христа.

И обходит святую обитель
по сугробам, по снежным буграм
в белой замяти ангел-хранитель
и стоит у ворот до утра…

        _ _ _