Взгляд в рубиновых углях

Углей рубиновых в зале мерцает горсть огней,
Теплом одаривая ночь взамен ушедших дней.
И песня лютни меж стволов раскидистых осин,
Ведёт неспешный хоровод и голос был один.

Тянулся в сумраке рассказ, как долгий век свечи.
Не смели волки в этот час на шёпот подойти.
Лишь мудро уши навострив, внимали тем словам,
Что вечно будут в них звучать наперекор годам.

А голос звал и прогонял, лаская слух тоской,
Неистовство слезой встречал, дыша страстей водой.
И пусть рассвет, что так далёк, приблизился чуть-чуть,
Он тоже слушал ветер струн, пытаясь не уснуть.

Луна старалась замереть, смотрела звёзд игру,
Как мчатся светлячки их тел к осеннему костру.
И только взор незрячих глаз у барда на лице,
Блестел в рубиновых углях и памяти ларце.

Пусть за спиной немало зим и жизней не исчесть,
Нельзя страницы наперёд её шагов прочесть.
Нельзя исправить, начертав её один лишь раз.
И будет время им судьёй, листая этот сказ.

А танец силу набирал, срываясь в хрипоту,
То мир ошибок вспоминал, упавши налету.
И разговаривал с собой, нелепо вопросив,
И вновь устало затихал, но так и не простив.

Но знает бард, что впереди его дорога ждёт.
Пускай непросто одному, но он её пройдёт.
Лишь предрассветный полумрак способен уберечь,
От мыслей, льющихся в стихах, что невозможно сжечь.

Он прав и он же виноват, что жив и одинок.
По вечности нельзя пройти, чтоб был окончен срок.
И пусть не в силах он нести тяжёлый крест судьбы,
Быть может завтра пропадёт, не выдержав борьбы.

Растает эхо странных снов, остынет на зале,
И бард стряхнёт остатки слов, застывших на скуле.
Забросит лютню на плечо, подержит сталь в руках,
И волчий взгляд – немой укор в рубиновых углях.