Cлучилось...

Она никогда не говорила резких бесповоротных слов, никогда… Как бы ни было тяжело и обидно… Она думала о том, что сегодня, впрочем как и всегда, он опять на машине. И если кто – нибудь обидит словом или делом, все это кончится как обычно: газ в пол, полицейский разворот, дрожащая сигарета в пальцах рук, небрежно лежащих на руле… Сегодня она отказалась ехать с ним до метро и медленно побрела пешком, поддевая носком туфли ворох желтой листвы, обида уже так давно вынашиваемая закручивала как стремительный поток, не давая сделать ни вдоха, ни выдоха. Казалось, совсем недавно они брели по цветущему еще саду, белая дымка вишен, заливистые трели птиц, наконец-то принесших весну, - и все это только для них… Тонкие прутики березовых веток, склоняясь до земли, приветливо обнимали за плечи, трепали волосы, что-то заботливо шепча прямо в ухо… тогда казалось, что они обещают самое теплое, самое прекрасное лето с горячим белым песком; шумом прибоя под окном; низким черным небом, откуда до звезд можно дотянуться рукой; с чайками на берегу; морскими звездами в глубине и трепетанием пушистых водорослей в прозрачной воде… 
Все случилось так и не так… Было море, огромные волны то накатывались на берег, то, обиженно шипя, уползали восвояси, пенились, шуршали прибрежной галькой, ворочали валуны, выбрасывая на берег прозрачных медуз да пушистые нити водорослей… Лучи света, старательно пробивали толщу воды, чтобы добравшись до морского дна, полюбоваться веточками кораллов, поиграть солнечными бликами с морскими коньками… Только взгляд не обладает способностью видеть сквозь толщу воды… Сверху все одинаково темное, неприветливое, и радужные картинки морского царства нужно суметь разглядеть… Так было и на суше… Мир как - будто стал бледней, палитра художника заметно обеднела, да и сами тона стали иными. Воздух дышал мелодиями, он был наполнен шумом моря, шелестом листвы, горячим дыханием ветра, но почему – то в ля-миноре… Что-то стало между   ними, сначала тонкой перегородкой прозрачной и непрочной, а уж после и вовсе непробиваемой стеной… Обида, обида на все… Только недавно мир был так полон звуков, ароматов, ярких цветов, завораживал морскими закатами. А теперь серым московским утром, он чаще всего, голосом автоответчика сообщает что-то невразумительное, о чем-то просит и так много раз… Как разбивались волны о камни в широких ладонях берега, так стирались оттенки и цвета… Каждый раз вспоминалось, как они мечтали бродить вдвоем по тихим улицам в любую погоду,  улыбаясь солнцу, ветру, снегу – всему, посидеть на стареньких скамейках у патриарших прудов, объятых желанной тенью… Смотреть ночью на Москву с высоты птичьего полета, а она в свою очередь, помигивая разноцветными огнями, подарит много теплых и счастливейших вечеров…  Она просила провести хотя бы вечер в парке, где старый, мудрый, раскидистый дуб стоял посреди и уже не первый век поддерживал ветвями небо. Она мечтала вырваться за город, снова увидеть зелень леса, мягкий ковер листьев под ногами, неспешное течение реки  и мыслей…  Но в ответ об этом не слышала ничего, лишь звук своего собственного голоса за что-то извиняющегося с все увеличивающимся вплетением грустных ноток. Насущные дела не давали покоя, они крутили людьми как маленькими послушными марионетками, заставляя от обиды позабыть мечты, померкнуть краски и желтеть листву… Таким был и этот осенний день…
Ход мыслей нарушила робкая дробь мелкого неприятного дождя по асфальту… Не успевшая далеко отъехать машина, дала задний ход, но в этот раз обжигающая боль была нестерпимо жестокой и  резкие слова рвались холодным потоком сами собой…  Приоткрывшееся было окно так и осталось незакрытым, в него хлестал усиливавшийся дождь,  когда машина взвизгнув понеслась вперед, словно подхлестываемая ветром, гонящим перед собой мокрую опавшую  листву. Поворот скрывал за собой улицу, ряд фонарных столбов по краям дороги, скрыл и уносящуюся машину, а ветер вопреки вскоре донес запоздалый визг тормозов, скрежет раздираемого железа, грохот скачущего по инерции колеса и мерное поскребывание бесполезных теперь дворников…      
30.04.03