Солнечная система поэзии Кати Немо

Тихо смеются мои двадцать восемь,
Русское лето меняя на осень...
(Екатерина Непомнящая)


Если делить поэзию на центробежную и центростремительную, то творчество Кати Немо я бы несомненно отнесла ко второй категории. В нем нет присущего литературной центробежности экстравертности, когда переживания героя преподносятся публике с поражающей экспрессией и тем, что называется «бешеная энергетика», не без эпатажа и вызова. Ее же поэзия обращена как бы вовнутрь, она – сосуд, и это наша с вами задача, разглядеть мерцающий в нем огонек. Конечно, я не говорю о формальной стороне стихов Кати. Было бы смешно начать разбирать рифмы, ритм, тропы и фигуры речи, которыми она пользуется изящно и элегантно, с такой непринужденностью демонстрируя нам новое и новое в своих стихах, что наводит на мысли о существовании некой творческой магии, скажем, серебряной в противовес белой и черной, которой владеют далеко не все рифмующие.

/Маг и алхимик в заброшенном доме
вмиг оживит минералы и травы./,  уж она-то знает как это делать, правда, вместо минералов и трав Катя Немо использует слова...

Но я бы хотела поговорить о другом, о том самом пресловутом центре поэзии - ее лирической героине. На мой взгляд, самое важное я уже произнесла: не о лирических героинях, а о лирической героине. В единственном числе. О чем бы ни писала Катя, какую бы тему ни затрагивала, мы в каждом стихотворении встречаем ее: хрупкую начитанную девочку с умными глазами, внутренним миром, которого хватило бы на десятерых,   и некоторым страхом перед миром внешним. (/О этот мир, знакомый нам с изнанки, / ты обнажил тончайший свой хребет.../) Не хочу показаться наивной, полностью отождествляя ее с самой поэтессой, но не буду и самонадеянно утверждать, что они не имеют ничего общего друг с другом. Это не так. Лирическая героиня – во многом она сама. И дело даже не в фактических совпадениях биографии реальной Кати Немо и ее поэтического силуэта (взять хотя бы стихи об Америке или же размышления по мотивам прочитанных книг), поскольку литературное зерцало не отражает автора полностью, а иной раз может исказить его черты, а в том, что, читая разрозненные стихи этого автора, мы всегда обнаруживаем связующее звено, солнце (а вокруг него образуется планетарная система поэзии  Кати Немо) – лирическая героиня, которая практически не меняется, притом, что  само по себе творчество Кати  в высшей степени динамично.
Практически в каждом стихотворении она предстает «философом в кресле», даже если речь идет о вещах, не относящихся напрямую к познанию мира или осознанию себя в нем. Умение Кати передавать философичность посредством различных проявлений духовной жизни объясняет высокий уровень интертекстуальности ее поэзии. Большая роль здесь отводится иным литературным источникам и, в частности, мифам. Катя предстает перед нами  и художником эпохи Ренессанса, увековечивающим свою собственную фантазию, и одновременно переосмысляет прочитанное в контексте своего времени, приближаясь к постмодернистам. Сравните ее высказывания на одну тему:

 /Пенелопа узор расплетает, быть может, последний,
Захлебнувшись своим ожиданьем в тоскующей Лете./ 

и вскоре

/ Станцуй, Пенелопа. Ведь твой Одиссей вернулся.
 Небритый, с охрипшим горлом, чужой и чуждый/.

Или

/Минотавр утомился пугать тех,
 кто случайно забрел в тупик-лабиринт/ 

и тут же аппеляция к массовой культуре, заканчивающаяся неожиданным выводом:
 
/ Не убить, а любить Минотавра
 Я пытаюсь посредством метафор/.

Она чувствует себя необычайно свободно внутри мифического мира, настолько, что ей зачастую удается подчинить его законам своего собственного поэтического воображения:

/Похищение Америки произойдет по всем правилам.
Зевс сладко спит, привыкший к подобным вылазкам/.

Впрочем, это касается не только мифов. Познание всех ступеней и уровней мира посредством литературы вообще характерно для Кати Немо. В этом смысле особенно примечательно ее стихотворение «Sonbahar* (тайные знаки)», погружающее нас в волшебный мир Востока, причем без пафоса и витьеватости:

/ Что у нас нынче на завтрак? Маслины и ломтик сыра/
овечьего, кофе и хлеб. Завтрака лучше не сыщешь./
Я вспоминаю, что «сыр» по-турецки – тайна. На улице – сыро/.

Столь же важна для философского осмысления мира героини и музыка, тем более, что иной раз упоминаемое Катей произведение находится на стыке двух искусств, например, если вспомнить любимого ее «Пер Гюнта», который и Грига дитя, и, конечно, Ибсена:

/ Неслышно разрыдается Пер Гюнт./
Сольвейг глотает снег. Январь смеётся/

Вообще, говоря о музыке, мы замечаем, что героиня отдает предпочтение все-таки классике ( / Меня вечерами спасает Шопен/), и здесь же

/Под Бетховена патетического
Чувство вырастет электрическое.
Под Шопена и пианиссимо
Вырастает моя зависимость/

хотя ей, жительнице Америки, положено бы любить и блюз. И свой «Весенний blues» она исполняет на вполне традиционных музыкально-поэтических инструментах:

/ И ложечкой чайной
Блюз наиграю по блюдцу в цветочках
С тонкой каймою (почти голубою).../

 Америка... эта страна – отдельный пласт творчества, очень важный, ибо, как известно, бытие все-таки определяет сознание. Отношение героини к своему месту жительства крайне неоднозначно. С одной стороны, это острая боль потери, трагедия:

/ А Пентагон с плечом простреленным/
и очень плохо заживающим.../,

/...А с тех пор я навеки поругана/
и повязана сумрачным Бруклином/.
Так и бродим по лунному свету мы,/
забредая в проулки Манхеттена.../,

с другой – щемящая нежность (/ Я спрошу океан, как щенка в подворотне, ты чей?/). Одновременно – карма, ноша, наверное, то, что называется словом «судьба»:

/ Встреча с Калифорнией после долгой разлуки
Грозит а) простудой, б) переменой в настроении.../,

/ Этот город – великая тяжесть
в левой части уставшей груди/,  кстати, эти строки тоже написаны вовсе не о Нью-Йорке, а о Новом Орлеане, но ведь это Америка, тоже Америка.

Вообще, Катя в своей поэзии тяготеет к урбанистике, описание городов у нее встречается очень часто, конечно, не только американских. Большую роль в ее творчестве играют, разумеется, Москва( / Вступая в боль, как в бой, шагая по Москве/), гордо надеюсь, что Петербург (/Эрато летит над ночною Невой/), города Италии – Эльдорадо художников и литераторов:

/ О маленький город, Аббиатеграссо!
Названье как возглас, признанье в любви.../,

/ Ты помнишь одинокого шарманщика
в феллиниевском городишке Римини?/,

/ Когда-нибудь в объятия свои
нас примет Рим по-царски горделиво./

Но основной темой творчества Кати все равно будет любовь,  чувство, о котором она пишет в присущей только ей манере. Мы не увидим тут ни картинного разрывания поэтической рубахи на груди с последующей демонстрацией кружевного бюстгалтера, ни излишней откровенности  с уклоном в исповедь –ее героиня не держится фамильярно с читателями, ее переживания направлены вовнутрь, а мы – всего лишь случайные свидетели ее трагедий, радостей, борений. Но небольшие детали, мягкий тон повествования зачастую могут сказать ничуть не меньше, чем поэтическая истерика: 

/Я пишу кириллицей-мефодицей
золотые для себя слова.
Мы с тобою встретиться условились
в книжном магазине ровно в два./

Или

/ Снова играет сотовый маленькую ночную/.

Катина поэзия эротична имплицитно, она лишена чувственных подробностей, однако ее завуалированные образы, безусловно, оказывают эмоциональное воздействие на читателя:

/Эта ночь – любовный выплеск,
страх двоякий – зла и чуда.
Блеск очей и платья вырез –
это твой эскиз минутный/

Впрочем, иногда и ее  героиня срывается на крик. Такие случаи можно пересчитать по пальцам, но почему бы нет? Ведь

 /Крепкое слово «amore»,
как известный ликёр,
повлияет на кровь и рассудок./

а значит, / Любовь – это наше масштабное стихиРное бедствие/...

...Мечтательная девочка с умными и немного грустными глазами смотрит на бушующую за окнами кафе вьюгу нью-йоркской жизни, делает несколько пометок в блокноте, с которым никогда не расстается, пьет маленькими глотками зеленый чай. Через минуту она выйдет на улицу, спустится в грохочущий тусклый сабвэй, и кто знает, какие строки придут к ней в вагоне метро?...