Покаяние 3

                1.
                «Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего;
                нет мира в костях моих от грехов моих,
                ибо беззакония мои превысили голову мою,
                как тяжкое бремя отяготели на мне…»
                Пс. 38
Господи!
Сегодня Ты снова держишь крестный путь на Голгофу.
Возьми на себя грехи мои – сердца верижные оковы,
вымоли у Отца Небесного
мне прощение,
искупи их Своей кровью,
восстанови завет между мной и Богом.

Я окажу Тебе помощь:
сплету и возложу на Твою голову венок терновый,
помогу надеть багряницу,
вместо царского скипетра дам в правую руку трость и
отдам на посмеяние римским воинам:
 - Радуйся, Царь Иудейский! Распни Его!

Я заменю Симона Киринеянина
и понесу Твой крест на Голгофу.
Я подам палачу железные гвозди.
Он вобьёт их в Твои ладони.
Я вложу в руку воина копьё, он пронзит Твои рёбра.
Я стану Твоим последним вздохом:
 - Свершилось!
Отче! в руки Твои предаю дух Мой.

Твоими водою и кровью,
стекающими между рёбер
на раскалённую солнцем почву.
Я стану знамением Твоей смерти –
солнечным затмением,
землетрясением, светопреставлением…
Разверзшейся землёй, павшей Тебе в ноги.

Преисподней.
Открыв рот, воспалёнными губами жадно
стану ловить каждую каплю Твоей крови.
Каплю,
равную мировому океану.
Я стану каплей Твоей крови,
утоляющей Воскресения жажду.
Страхом,
охватившим стражников.
Божьей Матери скорбью.
Марии Магдалины слезами.
Неутешным горем апостола Иоанна.
Самой горчайшей нотой в плаче вопленицы.
Гробницей Иосифа Аримофейского…
Я стану Твоим гробом
с синедрионовой печатью.
Плащаницей, навеки сохранившей Твой образ.
Я облачусь в Тебя, Господи,
и понесу свой крест на людские Голгофы.

                2.
Когда Всевышний после позднего застолья
задремлет, подперев щеку рукой,
на стол запрыгнет Эолинский кот,
что бесом мелким вертится у ног,
прольёт льняное масло солнца
на скатерть, смятую лесами, горизонта,
опустится на землю ночь,
и я познаю женщины любовь,
что крепче самой лютой смерти.
Любовь – калёное тавро –
печатью положу на сердце.
Вскипит и выплеснется из сосудов кровь…
Глинтвейно ночь в своём течении
достигла середины.
Душа, как море, в абсолютном штиле.
Я символ века – человек без силы,
меж мёртвых брошенный.
Я – как убитый,
на груди любимой
лежащий среди многих,
о которых,
уж ей не вспомнить.
А жизнь приблизилась настолько к преисподней,
что я сравнялся с нисходящими в могилу.

С упорством сердце делается воском.
Расплачется душа, как отнятое от груди дитя,
и я прольюсь, как слёзы, как вода.
И Господа разбудит шум дождя.

                3.
                «Человек смотрит на лице,
                Господь – на сердце».
Владыка!
Милосердный!
Не смотри на лицо моё.
Прикрытые чёлкой
семь пядей во лбу отливают медью.
Глаз – недрёманное око
времени прилива и отлива –
периодического понижения
уровня интеллекта.
Второй – заколочен фанеркой.
Щёки –
наливное яблоко раздора.
Под кожей горит румянец –
                прекраснейшей.
О, сколько Ев и Лилит оно довело до ссоры!

Уста – драгоценная утварь…
китайская ваза с широким горлом.
Пейсы –
                отрубленные
                руки,
поддерживающие штаны имиджа –
бороду.
Брови –
двуглавая птица,
орёл…
желторотый птенец из гнезда красоты.
Расправив крылья,
                парит он
над носом с горбинкой
в восходящих потоках жизни,
высматривает добычу.
Когтит её.
Создатель!
Не смотри мне на сердце.
Высосанное, выцелованное очередной любовью,
оно, как мокрая тряпка, висит на заборе
                из рёбер,
                по любимой сохнет.
Сердце моё – хрустальная ваза
на краю подставки нравственности,
преднамеренно задетая локтем страсти,
в полёте на бренный пол похоти.
Oops! Кто соберёт осколки?

моё сердце – улей,
укрывший от непогоды
тысячи жал, готовых
впиться в каждого, кто его потревожит.

Угли
от костра одиночества,
разбросанные непогодой
вдоль дороги
к неземному счастью
обжигать подошвы
душ случайных,
и не очень,
прохожих.

Вездесущий!
Не вглядывайся в мою душу.
Душа, подняв паруса,
по небу плывёт подобно майскому облаку.
Бездомная,
ветрами перемен обтрёпанная,
ободранная,
взглядом Твоим обожжённая,
она – мой флагман.
Она – белый флаг мой…
Знамя,
пробитое пулями, опалённое пламенем
в боях с собственной совестью,
трепещет перед Тобой, Господи!


Вседовольный!
Взгляни на мою совесть.
Она въелась в мои душевные раны солью.
Крепкая Твоими заповедями
возвысилась надо мною, словно
стена каменная.
Она не поддаётся уговорам,
не боится сговора.
Она – город
Твоих вечных заветов.
Она – свет Твой.
Маяк на берегу неземного пристанища.
Когда блуждаю среди земных соблазнов,
искусов, страстей,
освещает путь мой к Тебе,
чтобы я мог вернуться в дом Твой.
Отец Небесный!
Она – дочь Твоя.
Пылающий меч возмездия,
выхваченный Тобой из ярости ножен.
Зурна рая,
поющая мне о его невозможности.
Всеправедный!
Посмотри на мою совесть и, если она не права,
поправь меня.

                4.
Любимая!
Из снов, слетающих, как тени Серафимов,
на голову мою, сплету венец терновый –
мучений Триумфальные ворота…
ушко игольное…
круг – вечности бессменный символ…
победы арку, под которую войду
в твои чертоги сердца –
разрушенный страстями город.
Его любимый сын – Содом и дочь – Гоморра.
Броди, хоть всмятку сапоги,
не сыщешь в городе покоя.
Здесь вместо снега под ногами хруст поп-корна.
Соблазнов тайное метро подгрызло корни –
                моральные устои.
Здесь разум твой
мной опрокинут навзничь,
обводит мир чуть иссини белками.
Здесь трещина легла меж нами.
Здесь ревность сажею подводит брови,
наносит в исступлении на кожу
воинственную в прах татуировку.
Здесь трижды отрекалась от меня,
как Пётр первопрестольный от Христа.
Здесь до сих пор кровоточит – и не одна –
оставленная мной открытой рана.
Родная!
С душой, исполненной добра,
подобно праведному Лоту,
я выведу тебя из города – из ада – из себя,
к престолу Бога,
чтоб дал мне силы в клочья разорвать
твоё сердечко непутёвое
и выпустить на волю, на свободу,
навеки оперив разлуки болью…
навеки оперив любовью.