Сказка о Мастерке и Штукатурке пародия на Мастера и Маргариту

Сказка о Мастерке и Штукатурке

Присказка

Всем ушастый мой привет,
Уж не виделись сто лет,
Не грустите, не скучайте,
Быстро сказку пожелайте,
Я её вам прочитаю,
Ну, а вы нальёте чаю.
Вы нальёте – выпью я,
Но зато – за вас, друзья.

Смерть Папуаса

Раз на лавочке сидели
И на всю Москву галдели
Двое в шляпах и в пенсне
И с пустыми портмоне.
Первый – Гриша Папуас.
Он носил стеклянный глаз,
Был слюнявым критиканом,
Звал второго он Демьяном,
А Демьян писал стишки
И копил черновики.
Спорят Гриша и Демьян,
Оба пьяных вдребодан.
Говорит один: « Я прав,
Есть на свете Гексаграф!»
А второй ему в ответ:
«Гексаграфа в мире нет!»
Тут подходит третий к ним,
Как к приятелям родным.
Сам в цилиндре, при пенсне
И с набитым портмоне.
Заявляет: «Вы, всезнайки,
Хватит тут горланить байки,
Есть ли кто-то, нет кого –
Никому не знать всего,
Вы не властны над собой
И тем более судьбой!»
«Кто ты?» – чавкает Демьян,
Мимо рта неся стакан.
«Что ты?» – спрашивает Гриша,
Наполняя водкой нишу.
«Я – профессор Мавродав,
Я один и лев, и прав,
Я у бога консультант,
А у чёрта музыкант!»
«Чур меня, уйди, противный!» –
Папуас кричит наивно,
И вскочив, как конь от шила,
Побежал что было силы,
По дороге сшиб трамвай,
Угодил без блата в рай.
А Демьян орёт: «Куратор,
Врун, колдун и провокатор!»
За профессором бежит,
Тот почти уже летит,
Вдруг навстречу – странный пёс,
Чёрный, будто негритос,
Он Демьяну прокричал:
«Ну, паршивец и нахал,
«Индульгенция с тобой?
Или ты совсем святой?»
Дал Демьян со страху дёру
От незримого позору,
Сбил в костюме гражданина,
Тот вдогонку: «Эй, скотина,
Всё я вижу, не Христос,
Правда, милый Негритос?»

Традиционное продолжение

Прибегает наш Демьян,
Что почти уже не пьян,
К прокурору в портупее,
Нет его в Москве тупее.
Говорит, мол, видел я,
Как заморская свинья
С виду будто бы артист,
А, по сути, террорист,
Папуаса погубил
И трамваем раздавил.
Прокурор ему в ответ:
«От Кондратия привет,
Нечисть видел, говоришь?
Под присягой повторишь?»
«Да, – орёт ему Демьян, –
В грудь долбя, как в барабан, –
Видел, как с авоськой Пёс,
Чёрный, будто негритос,
Разговаривал словами
И бравировал бровями!»
«А ушами не махал
Этот сумчатый нахал?» –
Прокурор его спросил.
«Нет, но видом он бесил,
А ещё там был субъект
Из каких-то тёмных сект,
Богохульствовал он вслух
И пускал нечистый дух!»
Прокурор, скребя в макушке,
И мечтая о чекушке,
Вызвал быстренько наряд.
Трое плюшевых ребят
Вмиг Демьяна окрутили,
И в психушку поместили.

Отклонение от классического сюжета

Расскажу я вам на ушко,
Что такое дом-психушка.
Есть в психушке лучший псих,
Он умён, хитёр и лих,
Он не мчится серной вскачь,
Он в психушке главный врач.
У него есть первый зам
По придуманным делам,
Много мелких докторят
На пахана шестерят.
Ну, а те, кто там здоров,
Жуть боятся докторов,
И пилюли не глотают,
А уколы выливают.
И от психов страшно воя,
Знают: это паранойя,
От подобных врачеваний
Разовьётся много маний –
Кто садист, а кто чудак,
Кто таблеточный маньяк,
Кто любитель процедур,
Медсестёр полапать, дур.
И мечтают сладко люди
Об одном священном чуде:
Чачей бог врачей напоит
И лечилово устроит.

На такой вот карнавал
Бедный наш Демьян попал.
И заходит он в палату.
Там – отменные ребята.
Вот безносый Эпикур,
Кормит он навозом кур.
Нож Кутузов мастерит,
Третий глаз его подбит.
Безбородый Менделеев
Депортирует евреев,
А горбатый Ломоносов
Красит белым альбиносов.
Местный гений – Саша Пушкин –
Постоянно ищет кружку.
Мылит нитки тут Есенин,
Бальзамируется Ленин,
Пишет сказочки Булгаков
Про матрасных ветераков.
А из женщин тут Кюри
Шнобель выиграла в пари,
Говорит тогда Демьян:
«Где палаточный пахан?»
«Я!» – какой-то тип ответил.
А Демьян и не заметил,
Что в углу сидит парнишка,
У него в соплях манишка,
У него в глазах очки,
А под ушками мешки.
Он, кудахтая, встаёт,
Гордо так в себя плюёт
И с апломбом говорит:
«Я не доктор-паразит,
Я – великий Мастерок,
Я ваяю между строк,
Я – писатель-штукатур,
Не боюсь я процедур,
С понтом пятый я Пилат,
У меня есть свой халат,
Я у главного врача
Что-то типа толмача!»
И представился Демьян:
«Я – скабрезный графоман,
Целый день стишки пишу.
По ночам с женой грешу,
Получаю за стишки
От редакторов пинки!»
Мастерок достал стакан:
«Выпей, умница Демьян,
Кружку доброго вина.
Не нужна тебе жена,
И писать не будешь ты
Про туманные мечты,
Будешь ты писать роман
Про меня, поэт Демьян!»
«А взаправду ты Пилат?» –
Был Демьян стакану рад.
«Да, я главный обличитель,
И небесных кар хранитель,
Божьей милостью дразню,
А потом всегда казню!»

Роман Демьяна

«Жил в Израиле Пилат
И судил он всех подряд.
Там судил и тут судил,
Гнев народный он будил.
Раз к нему на суд пришёл
Елеоновский осёл.
Обвинялся он в упрямстве,
Да ещё в тибетском ламстве.
Нёс он в И-е-руса-лим
Три мешка с овсом чужим,
Десять лет пустыней пёр,
До копыт все ноги стёр.
А за ним толпа ходила,
В ней четыре крокодила,
Иудейский чёрный кот,
Да библейский бегемот,
Три мартышки, две макаки,
Нимбовидные собаки,
С ними ангельский енот,
С ними мученик-удод,
Из долины вечных Дев
Шёл сутулый мудрый лев,
Шёл беременный шакал,
Тору он впотьмах читал.
Так ходили все, бродили,
Ни о чём не говорили,
Знали только, что Учитель –
Их бессовестный мучитель.
Он упрямо шёл вперёд,
День за днём, из года в год…
И Пилат провозглашает:
«Кто один за всех решает,
Будет чахнуть на кресте
Вопреки своей мечте!
Распехтерить на Голгофе
При погодной катастрофе!»
Понесли осла на гору,
Он жевал дорогой Тору,
Всем хамил, ворчал, брыкался,
Матерился и лягался.
На Голгофу затащили,
Там ещё раз осудили,
Отплевали, линчевали,
Да анафеме предали,
А потом, чтоб вечно верить,
Всё ж решили распехтерить.
Вбили крест, перевернули,
Для острастки вверх пальнули,
Дождались дождя и грома,
Колокольного бом-бома,
Распехтерили осла
Слава Богу, не со зла!»

Серобуромалиновая магия

 По Москве висят афиши:
«В семь часов под цирка крышей
Состоится представленье
В честь какого-то рожденья.
Выступает Мавродав –
Маг, колдун и костоправ,
С ним ручной и умный Пёс
По прозванью Негритос,
С ними дяденька Гобой
Поглумится над судьбой.
Приходите поскорей,
Вход четырнадцать рублей!»
Вот и вечер, на арену,
Под лихую «Макарену»,
Съев две штуки монпансье,
Вышел сам конферансье.
Вдруг в дыму он исчезает,
А куда – никто не знает.
Появляется факир –
Пресловутый наш мессир.
Пёс выходит вместе с ним,
Из ноздрей пуская дым,
Напомаженный Гобой
Вышел с каверзной трубой,
Он в неё безбожно дует,
И по-своему колдует.
Вот из крыши в виде чуши
Повалились чьи-то уши.
Сотни, тысячи ушей
На господ и торгашей,
На бояр и на служанок,
На приезжих парижанок
Сверху валятся, и вот
Уж в истерике народ.
Уши падают, пищат,
Дамы в ужасе кричат,
Уши лезут им в корсеты,
В сумки, в пасти и в жакеты,
Лезут в нос и лезут в рот,
Паникует весь народ.
Тут Гобой махнул трубой –
Уши шустрою гурьбой
Превратилися в цветы
Распрекрасной красоты.
Кто цветком пророс во рту,
У кого весь нос в цвету,
У кого зацвёл желудок,
Кто уша помял, ублюдок,
Кровь рекою потекла –
Изнутри толпа цвела.
Тут магический Гобой,
Продудел пять раз трубой.
Все цветы в момент пропали,
Люди вновь живыми стали,
Закричали «Браво, бис!»
Над ареною повис
Голограммный хряк с рогами
С кариозными зубами.
Хряк воскликнул: «Я Шизелло,
У кого ко мне есть дело?
Кто из этих из людей
Разбитной прелюбодей?»
Вмиг ползала затряслось
Да из цирка убралось.
А Шизелло продолжал
Занимать игрою зал:
«Кто из вас, прелюбодеи,
За греховные идеи
Будет вечно мне служить
И за это вечно жить?»
Половина зала снова
Вмиг пропала бестолково.
А Шизелло продолжал:
«Кто из вас не задолжал
Ничего и никому,
Кто пойдёт со мной во тьму?»
Двадцать избранных осталось,
Так Шизелло показалось.
Дым развеялся, и он
Прогорланил в микрофон:
«Ну, ублюдки и шалавы,
Слуги князя Мавродава
И пришлёпки Негритоса!
Есть у вас ко мне вопросы?»
«В чём же магии секрет?» –
Проворчал какой-то дед.
Отвечал ему Гобой:
«Вот народ пошёл тупой,
Верит в праздничные трюки
И в божественные глюки».
Вмиг всё стало, как и было –
Зал пропавший воротило,
Занялись аплодисменты,
Полетели комплименты,
А профессор испарился,
В дым со свитой обратился,

Мастерок влюбился

Мастерку приснился сон,
Что он будто бы влюблён,
Не в Глафиру и не в Нюрку,
А в дурную Штукатурку.
Что лежит в другой палате
Без трусов в одном халате,
Хочет, чтоб её судили,
Плетью тело осквернили,
Всю натёрли мятным кремом,
Перепутали с гаремом,
Богоматерью назвали,
Кукушонка в руки дали,
И построили ей дом
Над невидимым гнездом.
Мастерок вскочил с кровати,
Заметался по палате:
«Я влюбился, я влюбился!
Я фривольно причастился,
Бужениною крещён,
И теперь навек влюблён!»

Выбор Штукатурки

А на первом этаже
Штукатурка в парандже
Тоже видит чудный сон:
«Мастерок в меня влюблён!
Я влюбилась в Мастерка,
Шалуна, озорника,
С понтом пятого Пилата,
Мне завидует палата!»
И во сне летит девица
Штукатурной синей птицей
Над полями и лесами,
Над дремучими сырами,
Над Москвою на метле,
На божественном осле.
Пролетев по коридору,
На постриженную гору,
Штукатурка приземлилась.
Всё вокруг преобразилось,
Во дворец она влетает,
Пёс вокруг неё порхает,
Рядом прыгает Гобой:
«Преклоняюсь пред тобой,
Королева магистрата
Без трусов и без халата,
Ждёт тебя мессир-профессор,
Он не бабник, не агрессор,
Он тебя всю жизнь зовёт,
Двести лет тебя он ждёт!»
Пёс ворота открывает,
Штукатурка в зал влетает.
Все вокруг поют, танцуют,
Графы шпагами гарцуют,
Отравители-наяды
Разливают в чаши яды,
Куртизанки-герцогини
Мочат в пакости святыни.
Рубят воздух палачи,
Налегая на харчи,
А растлители детей
Строят домик из костей.
Все изменники-тираны
Веселятся, как болваны.
Через зал летит девица,
Ничего уж не боится,
Видит – трон, на нём сидит
Не зазнайка, не бандит,
Не абстрактный Гексаграф,
А профессор Мавродав,
 «Штукатурка, королева!
Соблазняющая Ева,
Ты ко мне на бал пришла
В зал забористого зла!
Бог тебя ко мне послал,
Что с тобою я упал
Под узорный балдахин,
И у нас родится сын.
Кто в него душой поверит,
Душу эту не похерит,
Будет править миром сын,
Словно тёмный господин!»
«Это было бы чудесно,
И к тому же интересно!» –
Штукатурка говорит, –
«Сердце лишь моё болит,
Влюблена я в Мастерка,
Не хочу рожать князька!»
А мессир улыбкой тает
И глазами соблазняет:
«Зря сердечко пилкой точишь,
Дам тебе, чего захочешь,
Подпиши же сей контракт –
За желанье – тёмный акт!»
«Ладно! – девка-Штукатурка
Крест поставила окурком, –
Крови я хочу побольше,
Чтоб текла она подольше,
Ты инкуб, а я суккуб,
Ты мой труп, и я твой труп!»
Дал мессир девице плаху
И железную наваху,
Пальцем графа поманил,
Штукатурке пояснил:
«Ты руби, потом молись,
Газировкой окропись!»
Глазом дрыгнул Мавродав –
Без башки остался граф.
Штукатурка зашептала:
«Одного мне слишком мало,
Я ещё хочу рубить,
Наслаждаться и губить!»
И пошёл людской поток.
Штукатурка рубит впрок,
Рубит зло и сгоряча,
С равнодушьем палача.
А профессор наблюдает,
Штукатурке не мешает.
 «Есть ещё желанья, Ева,
Нелюдская королева?» –
Вопрошает наш мессир.
«Я хочу, чтоб этот мир…
Не, не надо, рановато.
Я хочу в свою палату,
К Мастерку щекой прижаться,
Повозиться, полобзаться,
У меня горит щека!
Дай, профессор, Мастерка!»
Тут же прямо из-под пола,
Из дырявого камзола,
Как из ящика сурок,
Вылез гордый Мастерок,
Штукатурку разглядел
И слегка осоловел.
«Эй, писатель-Мастерок,
Скушай страхов свой сырок,
Знаешь, кто я или нет?» –
Ожидал мессир ответ.
И небритый Мастерок
Отвечал соплями строк:
«Ты какой-то негродав,
Мавротос и гексаграф,
Про тебя мне нёс Демьян,
Что ты врун, алкаш, смутьян,
Всё ты знаешь наперёд,
Ты как бог наоборот!
Я тебя предупреждаю:
Я сужу и не икаю,
С понтом пятый я Пилат,
Слушай, сволочь, компромат:
Ты похабник и зубрило,
Ты – отрыжка крокодила,
Твой Гобой всего лишь дудка,
Твой Шизелло – не анчутка,
А обычный главный врач.
У тебя гарем из кляч,
Пёс твой куцый двортерьер,
Ты же дьявольский курьер,
Морж из ада, жук из рая,
Мандаринчик из Китая,
Ты тринадцатый Апостол,
Оскверняешь мясом посты,
В пасху ты торчишь от вуду,
В рождество пинаешь Будду,
В вознесение камлаешь,
В благовещенье витаешь.
Нет за пазухой Христа,
Нет на теле не креста,
Ты нагваль и лизоблюд,
Толкинист и баламут,
У тебя пятьсот детей
И сто сорок матерей,
Сам с собой ты был в инцесте,
Сам себе дурные вести,
Обесчещенный имам,
Отшпагаченный ван Дамм,
Обрусевший ты кюре,
Вифлеемское пюре,
От тебя несёт хулой
И раздавленным муллой!
Вот тебе мой приговор –
Развести большой костёр
Да изжарить на кресте,
Словно Бубку на шесте!»
Встал профессор Мавродав:
«Ты, Пилат, конечно прав,
Я такой и я сякой,
Ненавижу род людской,
И в меня совсем не верят,
Мной лишь зло на свете мерят,
Но смотри – твоя девица
Не к тебе – ко мне ластится,
Правда, девица моя?
Кто прекрасней – он иль я?»
Штукатурка выбирает
Да плечами пожимает:
«Мастерок, прости, прощай
Да меня не забывай,
Я мессиру отдана,
Я князька родить должна!»
Мастерок, на трюки падкий,
Завопил в дурном припадке:
«Ах, постой, не уходи!
У меня огонь в груди,
Вероломная, хромая,
Похотливая, кривая,
Продалась ты, продалась,
На червонцы повелась,
Прокляну тебя навеки!
Распилю на чебуреки!
Растворю в тлетворном зелье,
Задушу подушкой в келье,
Подложу в постель мормона,
Дармовая Дездемона,
Будешь жирной, как котлета,
Пухлоносая Джульетта,
Ты объешься вазелина,
Карнивурка-Мессолина,
Чтоб родила ты урода,
Чтоб окрысилась природа
И всё то назад взяла,
Что с рождением дала!»
Тут же гордый Мастерок,
Под собой не чуя ног,
В пол обратно провалился,
А мессир попил, побрился,
Взял влюблённую под ручку,
И взлетая, сел на тучку.
И помчался из столицы
Он быстрее чудо-птицы.
А за ним и Пёс с Гобоем,
И Шизелло с паранойей,
Кто на мётлах, кто на ступах,
Кто на свеженьких, на трупах,
Улетели восвояси,
А один из них был в рясе.

Судьба Демьяна

Да, увы, судьба Демьяна
Не была к нему гуманна.
Как пришла в дурдом зима –
Мастерок сошёл с ума,
Стал обычной мелкой мошкой,
Жил всё время на окошке,
Головой в стекло он бился,
Выл, сопел и матерился.
Так и жадный наш Демьян
День и ночь кропал роман,
А потом в дурном припадке
Кушал толстые тетрадки.
Как припадок проходил –
Наш Демьян опять скулил,
Брал он новую тетрадь,
Начинал роман опять.
А по радио он слышал,
Что на цирка старой крыше
Разогнали, как мышей,
Сотни маленьких ушей,
А ещё Демьян узнал,
Что профессор тот пропал,
И пропала Штукатурка
Из другой московской дурки.
Вскоре к ним пришли в палату
Очень добрые ребята –
Звали первого Иисус,
Он по прозвищу Индус,
А второй не обманул,
Звался просто Вельзевул,
И они в дурном припадке
Рассуждали о порядке,
О религии, о зле,
О стреноженном осле.
Так они себе галдели,
Только слушать не хотели
Их никто, и нам не надо
Слушать глупые тирады.

Сказка вышла, как конфета –
Есть обёртка, нет сюжета.
Что добавить можно тут –
Это классикой зовут…