Антипушкин. части i и ii

АНТИПУШКИН

ЧАСТЬ I

1.
Эта история случилась в самом начале
Золотого века русской поэзии,
когда богатые люди скучали
в гостях у родственников в Верхней Силезии,
а бедные люди пропитания для
проводили лучшие годы,
возделывая чужие поля
и свои огороды.
Русские корабли бороздили моря -
по-хозяйски, а не в роли просителя.
А Европа с опаской смотрела на царя-
освободителя.
Рынок ломился от масла и кож,
высоко ценилась галантерея.
А внутри петербургских масонских лож
не было ни одного еврея.
Высший свет наблюдал, хохоча,
за превращением гения в старого мерина,
а Державин, упустивший в степи Пугача,
огрызался как-то потерянно.
И уже стоя в гробу левой ногой,
он увидел в лицее Пушкина
и шепнул ему на ухо: “Ты тоже изгой:
у тебя волосы с завитушками”.
А все решили: благословил,
чтобы звезда поэзии засияла ярче...
И никто не услышал, как Пушкин переспросил:
“Ну, чего тебе надобно, старче?”

2.
В общем, это было давным-давно...
В Туле, Рязани или Тамбове
жил талантливый мальчик, но
не был он голубым по крови.
Хотя мог часами говорить об отце
из обедневшего дворянского рода.
Но мама - крестьянка. И в Царскосельский лицей
ему не было хода.
Однако, талант его обещал
развиться до высот классицизма.
Но на таких Державин внимания не обращал
по причине катастрофического снобизма.
Мальчик был высок и красив на вид,
как древнегреческий воин:
ладно сшит,
крепко скроен.
Ему бы кивер да аксельбанты на грудь,
а в кошелек - монеты...
Но он выбрал иной жизненный путь -
путь поэта.
Благо, в именьице без веранды и без крыльца,
пережившем разные передряги,
от отца
осталась куча чистой бумаги,
литровая банка хороших чернил
и перьев гусиных связка.
И мальчик решил,
что кончается быт и начинается сказка.

3.
Друзья, которые нам отпущены, -
благословение или кара?
Одному - Кюхельбекеры, Дельвиги, Пущины,
а другому - Антип да Варвара.
Один - птенцом в царкосельский выводок
с перспективою на полет.
Другой - ублюдок и выродок.
И каждый урод
норовит посмотреть свысока,
изнемогая от брезгливости...
Да, порой тяжела рука
божественной “справедливости”...

4.
Мальчик рос нелюдимым и замкнутым,
пестуя комплекс Эдипов,
и спасался воздушными замками
от Варвар и Антипов,
глаза закрывал и летел на Запад -
в края Эсхила, Софокла, Лукреция...
Но неистребимый чесночный запах
настигал его даже в Греции.
Он тянулся к проблескам красоты,
мечтал об античном чуде,
но видел кругом лишь щербатые рты
и обвисшие груди.
Это Пушкин, когда был пьян
и бегал за девками в голом виде,
любил деревню и русских крестьян.
А мальчик их ненавидел.
Он уходил с котомкою в лес.
И там, в березовой чаще,
Бог спускался к нему с небес.
Но черт появлялся чаще.      

5.
Раньше, когда у России еще не появились плеши
и она щеголяла кучерявою головой,
в каждом лесу жил леший,
в каждой избе - домовой.
Люди не слышали про страну Камерун
и не пели песню про “Эллис”,
но все еще помнили - кто такой Перун,
и кто такой Велес...
Бывало, баба в поле от солнышка загородится
ладонью мозолистой, и тут же вдали
появляется Богородица -
защитница Русской земли.
Баба застынет, как штырь,
и истово молится...
А через год здесь уже монастырь
Пресвятой Богородицы.
Вот такой вот духовный бурун
на реке, текущей в Освенцим:
слева - леший, справа - Перун,
а впереди - Мария с младенцем.

6.
Летнее утро. Знакомый лес.
Мальчик спиной прислонился к березе.
А за спиной элегантный бес
в импозантной позе:
“Вам суждено остаться в веках,
вас ожидает признание.
Только не забывайте ставить на черновиках
время их написания.
Тредиаковский и Кантемир
скоро забудутся, как хазары,
а ваши песни зазвучат на весь мир
в переложении для шестиструнной гитары.
И школьники в каком-нибудь Череповце
или в его окрестности
будут списывать сочинения об отце
российской словесности.
А великий композитор неопределенной ориентации
по имени Петр Ильич,
возможно, однажды забацает
на вашу поэму оперу-спич.
Вас будут любить и носить на руках
из салонов в собрания...
Только не забывайте ставить на черновиках
время их написания...”

7.
Мальчик был для беса открыт,
как бутылка “Фетяски”:
он же думал, что кончился быт
и начинаются сказки...
Он же не знал, что книжная полка
подруга для нищего - та еще...
А у легендарного тамбовского волка
так много товарищей...
Мальчик слушал, мальчик кивал,
впитывал капли духовной отравы
и в голове своей рисовал
картинки будущей славы.
Вот он идет, а следом летит:
“Гений... Мессия...”
Вот он отлит в благородный гранит
у кинотеатра “Россия”.
Вот статью в журнал о гиганте духа
пишет его наследник.
А его именьице - не дом-развалюха,
а дом-заповедник...
А бес все шептал и шептал о веках
славы, успеха, признания:
“Вы только не забывайте на черновиках
ставить время их написания...”

8.
Время, как волна о причал,
билось и откатывалось с зевотой.
Но мальчик этого не замечал -
он работал.
Каждое утро вставал чуть свет,
умывался наскоро, ел урывками...
Но к обеду - элегия или сонет.
А к ужину - листы с драматическими отрывками.
Сутулость. Чахоточный цвет лица.
В глазах - лихорадочный блеск реформатора.
А в результате - будущий праздник для чтеца-
декламатора.
Старые шлепанцы - как вериги,
ветхий халат - наследие деда...
А по комнате - книги, книги,
взятые напрокат у спившегося соседа.
Энциклопедия, дамский роман,
переписка царицы с Вольтером,
Байрон, Шенье, Дидро, Шеридан
вперемешку с Херасковым и Гомером.
Чтение - творчество, в голове - мешанина:
троянский Айвенго штурмует Париж...
А у Расина
на кухне живет говорящий стриж...
Впрочем, все это не отражается на
стройности стихотворного лада.
И из под пера выходит страна
прекрасная, как Эллада,
вся пропитанная мечтой,
стремящаяся все выше и выше...
Куда там Пушкину! Тем более что
о Пушкине мальчик тогда еще и не слышал...

9.
Россыпи рифм и лесенки строчек
не заменяют полового влечения.
И однажды мальчик почувствовал, что хочет,
но не придал этому никакого значения.
Разве что вспомнил, как у амбара
видел однажды видеоклип:
кривую Варвару
пользовал пьяный Антип.
Зрелище было не из приятных
для романтических детских глаз:
оба потные, оба в пятнах
и все непотребное - напоказ.
Мальчик решил, что поставит прочерк
на сексе и ограничится ролью зрителя.
Но снова почувствовал, что хочет,
и принял позу Мыслителя.
Он понял, что по натуре своей - не монах
(вот она - вакхическая Эллада!),
и если оно шевельнулось в штанах -
значит ему что-то надо...
Он отложил в сторонку сонет
и разгладил на лбу морщину...
Мальчику было 17 лет.
Он превращался в мужчину.

10.
Сосед-алкоголик зашелся от счастья,
выслушав бессвязное лепетание,
и тут же решил проявить участие
в половом воспитании.
Он сказал: “У меня племянница - душка,
вся в завитушках и блестках...
Впрочем, редкая по****ушка...
Ой, пардон, вертихвостка...
Вы с ней подойдете, как Орфей с Эвридикой...
не все ж тебе спать с бумагами...
Вот тебе фрак с засохшей гвоздикой
и сапоги с крагами.
Прими от старого друга совет:
пора выбираться в люди.
Это, конечно, не высший свет,
но и не хрен на блюде”.
Мальчик слушал, мальчик кивал
грустно и сдержанно, как на тризне,
но в голове уже рисовал
картинки новой сияющей жизни.
Бал. Кивера. Золоченые шпоры.
Свет канделябров комкает тьму.
И тут появляется он, и взоры
устремляются только к нему.
Барышни ахают и краснеют,
но он глядит на них с высоты:
он пришел лишь за тем, чтобы встретиться с нею -
девушкой своей юношеской мечты.
Греческий профиль, белые плечи,
тонкие пальцы, чувственный рот.
Только посмотришь, а дышать уже нечем:
куда-то делся весь кислород...
И вот уже в разгаре фиеста!
Все расступаются, оркестр в ударе.
- Место
божественной паре!

11.
Нарушив идиллию собачьей свадьбы
и спугнув ворон с насиженной елки,
мальчик с соседом выехали из усадьбы
на старой двуколке.
Хорошее это дело - мчаться вперед,
позади оставив проклятое прошлое,
и знать, что еще немного - и произойдет
в твоей жизни что-то хорошее.
И уже соловьями поют петухи
что-то красивое и протяжное...
А может, и вправду стихи
в жизни - не самое важное?

ЧАСТЬ II

12.
Жизнь парадоксальна, как последние могикане
для случайно попавшего в Канаду татарина...
Она звалась не как-нибудь, а Татьяна
Ларина.
Тонкие пальцы, чувственный рот,
мучимый вечной жаждою...
В Тамбове о ней говорили: “Дает,
но далеко не каждому”.
Впрочем, отец в долгах, как в шелках,
и не позволяет не то чтобы... Но даже целоваться.
Поэтому в определенных кругах
она слыла недотрогой и цацей.
Ее берегли, как зеницу ока,
чтобы выдать за богатую старую задницу,
которой станет настолько одиноко,
чтобы взять бесприданницу.
Но старая задница ломберный столик
предпочитала девичьим чарам.
А тут вдруг дядюшка-алкоголик
с молодым янычаром.
(Ох уж этот девятнадцатый век,
особенно первая половина:
для провинциальных девушек что турок, что грек -
все едино...
А уж если волосы, как повилика,
и выглядит, как придурок -
во фраке высохшая гвоздика -
ну, точно: турок!).

13.
Мальчик взглянул и лишился речи  -
с крыльца сходила сама мечта:
греческий профиль, белые плечи,
да и все другие места...
У барского дома - не на подножке в трамвае.
Все романтичней: батист, каблучок...
Мальчик выдохнул: “Так не бывает...”
А эхо откликнулось: “Эх, дурачок...”
Сосед-алкоголик вздохнул сердито
и подтолкнул: “Ну же, сукин ты сын!”
А мальчик восторженно: “Афродита...”
А Ларина раздраженно: “Полный кретин...”

14.
Пока соседа приветствовал брат,
радостно намекая, что он здесь лишний,
Татьяна мальчика пригласила в сад -
посмотреть на цветущие вишни.
Хотя Япония была далеко,
было в ней что-то от гейши
(в том смысле, что в себе она как-то легко
сочетала разные вещи).
И по дорожкам прокладывая маршруты
и говоря слова, которые вряд ли запомнятся,
Ларина думала: “Чем черт не шутит,
может, сегодня мне и обломится”.
Но мальчик парил высоко в небесах
и пел про себя романсы,
пока Татьяна на сексуальных весах
взвешивала свои шансы.
К концу прогулки они подошли к нулю
и исход романа стал ясен.
Ларина выдохнула: “Аля-улю,
вы здесь, а я - в Гондурасе.
Простите, но ваш затрапезный вид
говорит о бедной внутренней оболочке.
И мне кажется, что у вас не стоит
не только воротничок у сорочки.
А эта гвоздика в поношенном фраке...
А краги а-ля маркиз Карабас...
Когда в Тамбове воют собаки,
они вспоминают случайно не вас?
Мальчик потупился: “Да, я не Крез,
и не граф Монтекристо,
и на душе у меня мороз
с температурою минус триста.
Зато когда я пишу стихи -
они гениальны. И Спаситель безропотно
тут же прощает мои грехи
в розницу и оптом”.
И он прочел ей четыре стиха,
написанных на лесной опушке.
Татьяна выслушала и сказала: “Ха!
Тоже мне... Пушкин...”

15.
Собственно, об этом можно было и не писать, но
глупость нуждается в наказании.
К тому же имя было произнесено,
и оно засело у мальчика в подсознании.
Он не сиживал за фрейдистским столом,
не грыз психологические сушки,
но с того времени сексуальный облом
для него был связан с фамилией Пушкин.
И поневоле, чуть не пойдя ко дну
в районе жизненного экватора,
мальчик прислушивался: “...Чуть не увел жену
у генерал-губернатора...
...Сослан... Михайловское - это у Пскова...
...У Бенкендорфа богатый улов...
...Керн... Голицина... Воронцова...
“Арзамас”... Кишинев...
...Гончарова сошла с ума...
...За арапа - хуже, чем за китайца...
...Эпиграммы... Плачет тюрьма...
...Поэма, высосанная из пальца...
...Батюшков лучше... Русский “Гольдони”...
...Причины дуэли пока не ясны...”
Мальчик вскидывал к ушам ладони
и хотел тишины...
К черту любовь! Творчество - лучик
в царстве теней. И читая журналы,
мальчик чувствовал, что его стихи - лучше.
Но чтобы печататься - таланта мало.

16.
Солнце всходит, и солнце заходит,
а в полдень всегда висит над ольхою...
Как это страшно, когда ничего не происходит:
ни хорошее, ни плохое...
Постоянство - как Божья кара,
на плечах - тяжесть гранитных глыб...
День за днем - все та же Варвара,
день за днем - все тот же Антип...
Сосед-алкоголик обижен на неудавшийся эксперимент:
книг не дает и смотрит волком:
“Ин-тел-ли-гент!
А фиг ли толку!”
Стихи - это все, что остается
от прошлой жизни в жизни этой.
Единственный страх, что вдохновение не вернется,
уйдя к другому поэту...
С деньгами по-прежнему крайне сложно:
одежда в дырах, еда убогая...
Хотя - жить можно,
если не претендовать на многое.
А попробуй на многое попретендуй
без денег в Российской империи
в каком-нибудь тысяча восемьсот двадцать третьем году
суровых событий в преддверии...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)