под Окуджаву

Снова я вольноотпущенный
с бранного поля любви.
Порваны ядрами, спущены
алые стяги мои.
И отменил наступление
тот, кто меня вербовал,
я комиссован ранением –
в голову, в грудь, наповал.

Жаль, проморгали баталию,
и не начав воевать,
эту капризную талию
грубой рукой не поймать.
Трубы сыграли зарницею,
двинул полки генерал;
таял туман над станицами,
а неприятель … пропал.

Тихо – ни войска, ни выстрела,
дышит все мирным трудом,
так очевидно бессмысленно
было идти напролом.
Фразой спокойной и правильной
смыла ты дерзость мою,
стал я единственным раненым
в том несерьезном бою.

Слово последнее ратника
выслушай, мой командир:
пусть некудышный я тактик был,
да и стратег просто хил;
знаю, что грозных соперников
ждешь на военном пути -
дай тебе Бог среди всех побед
раз пораженье найти.

Я же, как вольноотпущенный,
и – без ремня, без ветрил.
Ворот шинели распущенный
чей-то прицел поманил.
В отпуске после ранения
снова ввяжусь где-то в бой;
я был готов, без сомнения,
пасть смертью храбрых с тобой.

Снова я вольноотпущенный
с бранного поля любви.
Наземь штандарты опущены,
стяги в обозной пыли.
И отменил наступление
тот, кто меня вербовал,
я комиссован ранением –
в голову, в грудь, наповал.
 
1994