Тридцать пять

ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ

Он достался мне - такой недалекий,
и остался у меня ночевать.
Все пытался почитать свои строки
и пугался, если видел кровать.
Я старалась не язвить понапрасну,
соглашалась, что Рубцов, это - да.
И смеялась надо мной в небе ясном
зоревая полевая звезда.
И глумилась надо мной занавеска
и сердилась на меня простыня.
И скатилось с языка зло и резко:
“Извини, ты не дорос до меня.
Я взглянула со своей колокольни
на часовенку юнцов и глупцов
и подумала в сердцах - а на кой мне
нужен ты, твои стихи и Рубцов?”
Он согнулся над столом, как от боли,
он запнулся на глаголе “беги”...
Он вернулся и сказал мне, что боле
у меня его не будет ноги.
Только мне-то все известно заране:
через несколько спокойных часов
он возникнет, как на телеэкране
возникает Николай Киселев.
И опять я буду слушать и злиться,
накрывать без настроения стол...
Тридцать пять намного больше, чем тридцать -
это он в своем умишке учел.
Заводи языковое точило
и точи меня, пока не сотрешь.
Одиночество меня научило
не отталкивать словесную ложь.
Раз достался мне - такой недалекий,
и остался у меня ночевать,
то читай свои бездарные строки.
Неужели мне уже тридцать пять?...