And All This Jazz

Я не знаю, как петь, - у меня не осталось слов.
Б. Г.

Наш лечащий врач
согреет солнечный шприц.
А. Башлачев

И снайпер на соседском чердаке
давно уж спит, опершись о двустволку.
Ad Rotory


***
Гуляем по кичливым небесам,
порою запинаясь о приметы,
не заполняем бланки и анкеты,
но верим в колдовство и чудеса.
И снайпер на соседском чердаке
бросает надоевшую двустволку,
напяливает шарф и треуголку,
пьет двести и закуривает «Kent».
Вся истина – в движении светил,
в любви и в своевременных цитатах.
Не будет никакого компромата
в том, чтоб себя опять перевести
на языки внимательных и древних –
на хинди, абиссинский и санскрит,
отметить медицинский год «03»
и обмануть зарвавшееся время.
Теплеет ощутимо. Тает снег.
и прорастают зернышки граната.
А мы с тобой ни в чем не виноваты,
в нас нету места злобе и войне.
Пропахший январем и ночью свитер –
скорее запихни подальше в шкаф.
А вслед за ним отправится тоска –
пришла пора  проснуться, удивиться.
And life’s an elevator to the sun.
Эй, наверху! Еще немного света
для тех, кто, забивая на приметы,
гуляет по кичливым небесам!

***
Я не знаю, как петь, – у меня не осталось слов.
Можно вспомнить, но знающий правду – нем.
Если я виновата в том, что с тобой – тепло,
не думай об этом. Что толку в моей вине…
Они всегда стреляют, не целясь, наверняка.
Порой попадают, но это не более, чем обман.
Представляю тебя защитой от сквозняка.
Иногда удается, но стыдно. Должна – сама.
Пятна на солнце едва ли возможно смыть.
И неважно, где ты, даже неважно, с кем.
Не имеет значения, как празднуют смерть зимы
дети медных богов, играющие в песке.
Далеко не в первый (но не в последний) раз
мысленно – только мысленно – провожаю тебя домой.
И за нами следит всеобъемлющий лунный глаз.
А подробности, как всегда, перешлю письмом…

***
Апрель состоится. Плачу за это любую цену.
Если не хватит, ты мне добавишь, правда?
Конечно, его не купишь в торговом центре,
но это – пустые подробности, мелочи, моя радость.
Пишутся новые книги, слагаются новые строки.
Постепенно пьяно-загульным становится воздух.
В небо взмывают Ясен Перец и Ясен Сокол.
Значит, все просто, любимый, все очень просто.
Воспитание чувств – мы все проходили по Цвейгу.
В любой дороге лучший путеводитель – Кафка.
У меня есть билет оранжево-желтого цвета,
спальный мешок, пара яблок для пущего кайфа.
Вверх по теченью плывет резиновый мячик –
дольше времени, хотя нам отпущен всего лишь час, и
порой, когда ты смеешься, чувствую, что расплачусь…
Все-таки, непостижимо-странная штука – счастье.

***
Шуршит винил. И «Вежливый отказ»
нам предлагает танцы по-японски.
Из по-вертински «слишком честных глаз»
глядит апрель и ярко брызжет солнце.
Шуршит винил. Слегка скребет игла.
Мы слушаем почти что раритеты.
И режет горизонт напополам
охвостье неопознанной кометы.
Шуршит винил. И Боуи поет
о шуточном межзвездном суициде.
И Зигги Стардаст, выходя на взлет,
силен и одинок, как Мартин Иден.
Шуршит винил. Все мечутся «дорзы» –
закрыты входы, выходы и окна.
И слюдяные крылья стрекозы
потяжелели, сникли и промокли.
Шуршит винил. Пластинки чернота
становится понятной и знакомой.
And all this jazz – вся эта суета –
нам помогает выбраться из комы.
Все заливает талая вода
«One of These Days». Покуда хватит сил –
я жду тебя. Тогда. Сейчас. Всегда.
Под музыку. Пока шуршит винил.

***
Как калькулятор, считаю, считаю, считаю дни…
Ты занимаешься тем же, хотя упрямо молчишь.
Черт из омута вкрадчиво шепчет: «Тони, тони!».
Ну уж нет. Пока побарахтаюсь. Дудки! Шиш!
It depends, моя радость. Конечно же – it depends.
Мы зависимы. У каждого – по десятку «от».
Как обедневший денди, что тратит последний пенс
на чистку штиблет (какой же он, право, мот!) –
мы, ничтоже сумняшеся, такие подписываем счета,
что повалят в обморок надежный швейцарский банк.
Хвост виляет собакой. Она хочет избавиться от «хвоста».
Тебя ожидает Мосбан, меня – сиамский близнец Ленбан.
Под бурчание тех, кто уверен, что все это – очень зря,
и благами намереньями устилает мне путь в тюрьму,
рисую тебя одетым в шелестящие листья календаря
и надеюсь, что вскоре оборвем их по одному.
Вдвоем мы куда богаче, чем пресловутый Крез.
Там, где ступаем мы, – начинает расти трава.
Любви – параллельно. Она не знает про «it depends».
И это – то главное, в чем она целиком права.

***
Это все лирика, милый, – так уж заведено.
Как говорится – «к штыку приравнять перо»?
Ладно уж, не к штыку – меня устроит стилет.
Я слыхала, цирюльники «для здоровья» пускали кровь.
Так сделаем это рифмой. И, кстати, еще налей
весны в коньячный бокал. Выпей сейчас со мной!
Камень розовый, цвета рассвета, – так уж заведено.
Мы выстроим этот город среди пыли и старых стен,
и где-то в его переулках обретем единственный дом.
Черной китайской тушью тень наносится на плетень.
Если глотать весну – то до ватерлинии, до
запределья. И, милый, подальше гони минор!
Все мертвые здесь танцуют – так уж заведено.
Отзвуки этой пляски прольются в мою ладонь.
Стуча подковой на счастье, время пустится вскачь.
Слегка улыбнувшись, перед тем как исполнить долг,
солнечный шприц опять согреет лечащий врач,
чтоб окончательно – и во благо – нас допоить весной!


***
Хочется жить – стиснув зубы, упрямым рефреном,
без лишних предлогов, без грима и без декораций.
И, подскажите на милость, какого же хрена
стылой земле отдавать свои чистые краски?
Хочется жить. Хочется жить. Даже слишком.
Каждый твой шаг и вдох-выдох пуская под кожу.
Эта весна стреляет раскосым соцветием вишни.
Этой весной я люблю тебя – неосторожно,
самозабвенно, в два сердца, не глядя на $-цену.
Черт им судья – пусть даже поставят на счетчик.
Здесь бесполезны учения Павлова и Авиценны.
Хочется жить. И любить тебя дольше и четче.
Хочется жить. Ради апреля на темных ресницах
твоих. Я не умею – «прощай», я могу лишь – «до встречи».
Пусть повторится все, Господи, пусть повторится...
за глянцевым утренним чаем – светло и беспечно.

***
Безумный мир играет соло,
и лучше, право, не смотреть.
Мы поняли, что значит – холод,
мы вспомнили, что значит – смерть.
И жизнь пытается застыть,
признав конечность всех сюжетов.
Односторонние мосты,
пустые лестничные клетки –
все умножается на два,
теряют память дни и числа.
Темнеет густотой Нева
у мощных лап тех самых сфинксов.
Ведется строгий бухучет,
все пленки попадают в сканер.
Но нас любовь подстережет
на старом раскладном диване.
Сегодня будет слово «да»,
а завтра будет – как захочешь.
Бог весть, какие города
запроектируем мы ночью.
Безумный мир играет джем,
все перемелется и канет.
Но мы нашли себе сюжет,
что не кончается веками.

20-23.03.03 г.

NB. В этих стихах использовано энное количество названий групп и в разной степени скрытых цитат из песен, я считаю, что не имеет смысла все их переводить и раскавычивать. Это больше знаки времени и определенного круга, чем несущие смысловую нагрузку вставки. Т. е. они имеют смысл только для тех, кому их переводить не надо.


Рецензии
На это произведение написаны 23 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.