Урок 4. Окрас пней, или Ветреность свежести необыкновенная

Мне пишут: «Уважаемая Наталья! Наменируйте мой стих». Я отвечаю: «Увы…»
И тогда мне снова пишут: «Я так и знал. У вас тут все куплено. Настоящая поэзия вас не интирисует». 

Но есть и другие письма.
«Здравствуйте, Наталья. Вот решила у Вас спросить <…> чем "больны" мои стихи? Видите ли, меня никто никогда не учил их писать <…> Мне есть что сказать, но я не могу найти форму, как слепой котенок тыкаюсь: и так попробую, и эдак, а все не то. Ваша же форма мне оч понравилась, она мне близка и понятна. Может, ткнете котенка?...»

Насчет формы, насчет звука, рифм, ритмов, направлений, экспериментов и прочего я не буду распространяться. И котят тоже ни во что тыкать не буду – не мое это дело. Просто поделюсь впечатлениями.
 
Если коротко, то (не секрет) существует всего лишь две вещи: ЧТО и КАК. Содержание и форма.
Кто-то (кажется, Гете) говорил: ищите форму, а содержание приложится.
Экзюпери утверждал: учитесь видеть, писать – это уже следствие.
Достоевский настаивал, что прежде автор должен уяснить себе сверхзадачу – не что и как, а ДЛЯ ЧЕГО.
Стивен Кинг рассуждал: задача писателя – это всего лишь рассказать одну маленькую историю.
Мишель де Монтень говорил: чем сильнее боль, тем она короче (вполне приложимый к поэзии принцип).
Архимед утверждал: если где-то прибыло, значит, где-то убыло (вариант: чем больше снаружи, тем меньше внутри).
А некая поэтесса говорила: если слово можно заменить – это плохое слово.

И вот на этом я и остановлюсь. Давайте возьмем один стих этого автора и разберем в нем только одно слово.

Это стих о двух девочках-сестрах, подростках, которые жили в своем прекрасном доме, в своем домашнем мире, окруженные любовью, заботой и воспитанием. Лучшая музыка, лучшие книги, немецкий и французский с детства, умные взрослые, интересные гости, историки, композиторы, меценаты – какое раздолье, какая щедрость судьбы! И вот однажды к ним в дом пришел поэт – молодой, красивый, разочарованный…

Был замок розовый, как зимняя заря,
как мир большой, как ветер древний
Мы были дочери почти царя,
почти царевны.

Оленя быстрого из рога пили кровь,
сердца разглядывали в лупы.
А тот, кто верить мог, что есть любовь
казался глупый.

Однажды вечером пришел из тьмы
печальный принц в одежде серой.
Он говорил без веры – ах! – а мы
внимали с верой.

Мы слишком молоды, чтобы забыть
того, кто в нас развеял чары.
Но чтоб опять так нежно полюбить,
мы слишком стары.


Разумеется, прелестный стих. Так и видишь этих замерших в предвосхищении счастья, в прикосновении чуда  девочек, потрясенных романтическим унылым красавцем :) А какой финал! Какой «философический» настрой!

Да, уж кого-кого, а Цветаеву я бы номинировала. Хотя игра в звук «з» в первой строчке мне не очень нравится – ничего розового, рассветно-закатно-зимнего я тут не слышу. Звук навязчив и даже мешает видеть картинку.

Но я не об этом.

Так вот. Не останавливаясь ни на свободном, дышащем ритме (похожем на изолинии, характеризующие скорость ветра или течения воды), ни на усеченных четвертых строчках (как упавшие руки, опавший взмах), я возьму только одно слово – «быстрый» и попробую его расшифровать.

Ну действительно, почему именно «оленя БЫСТРОГО из рога пили кровь»? Миллион вариантов: оленя шустрого, оленя дикого, оленя нежного, оленя юного, оленя робкого, оленя дивного, оленя резвого и так далее. Почему же Цветаева остановилась исключительно на «быстром»? Почему ее суперкомпьютер из всей информации по данному поводу выбрал именно этот вариант?

Но в том и суть, что стихи Цветаевой почти всегда следуют единственному жизнесохраняющему принципу: красота функциональна. И прилагательное «быстрый», как никакое другое, несет в себе наибольший смысловой объем, раскручивая всю эмоциональную цепочку:
 
* Он быстрый – а значит, он сильный – а значит, он молодой и  здоровый (то есть красивый,   по-другому в природе не бывает, ибо пропорции, гармония есть следствие естественного отбора для данного вида данной среды) – а значит, он хочет и будет жить.
 
* Он хочет жить – потому что он здоров и молод (красив) – а значит, он силен – он быстр – он уйдет от смерти.
 
В итоге одним только определением «быстрый» Цветаева рассказала все и про самого оленя, и про его жизнь: он был молод, здоров, красив, жить бы да жить, но пришли охотницы – почти царицы! повелительницы! – и забрали, отняли не глядя эту жизнь, эту быструю жизнь, наполненную красотой и мощью.

Разве способен любой из вышеперечисленных вариантов (от шустрого до резвого) передать всю гамму нахлынувших ощущений?

И какой легкий, прозрачный, восходящий стих!
И не нужно никаких патолого-филологоанатомов, чтобы это понять и восхититься.


На этом фоне просто страшно иногда читать вот такие строчки:

Свежести, ветреной свежести в голосе,
Колкости глаз – до глубин, до глубин,
Птичьему росчерку пО небу горести, –
Дай свой окрас, век любви - голубин!

Пыталась хотя бы разложить кто чего кому и как.

Получилось: (кто?) век любви (он же голубин?..) – (что сделай?) дай – (что дай?) свой окрас (голубин?..) – (кому дай окрас?) горести в виде птичьего росчерка на небе, а также колкости глаз, а также ветреной свежести в голосе – (дай как?) до глубин, до глубин. 

Уф!.. Не стих, а баррикада. Смысла чуть, но зато сложно, зато замысловато, зато витиевато. А зачем? Что это дает? Что подчеркивает, усиливает, раскрывает, подсказывает? Да ничего. Только мешает, спотыкает, дергает. А зато умно. Ну это логика такая: если сложно, значит обязательно умно.

Хотя иногда ну так глупо!.. Вот, например:

Неугомонною
Идет уже она
По лесу темному,
Совсем блаженная.

И через столько пней,
Увы, не сможется,
И снова - только б ей
Не растревожиться.

Что тут произошло? Что ей не сможется через столько пней? И почему через пней? И при чем здесь вообще пни? Потому что лес темный?

Загадка…

Но попробуй скажи автору, что все это бред и заумь, такой высшеобразовательный синдром получишь – мало не покажется! Нет, подобный автор никогда не спросит: «Чем больны мои стихи?» Такому автору не до вопросов – он стихи ваяет:

Я выучу твою осанку,
Хоть износилась иноверцем,
Да выпотрошу наизнанку
Все внутренности вместе с сердцем.

Ваяет, даже не догадываясь, что «потрошить наизнанку» нельзя, невозможно, что наизнанку можно только выворачивать, и что «внутренности вместе с сердцем» - это одни и те же внутренности, проще говоря – потроха.

Ну и ладно. Людям-то нравится. Люди-то млеют и рукоплещут, а вот у вас-то, дорогой критик и номинатор, все куплено, куда вам до настоящей поэзии. Так что, шли бы вы, Воронцова-Юрьева, сами знаете куда…