Фонетический шум. ч. 1

Леонид Латынин

ФОНЕТИЧЕСКИЙ ШУМ.
 (Москва, ВОДОЛЕЙ 2002)
 
* * *
 
Диалог с самим собой,
Но посредника посредством.
Вот таким побочным средством
Мы общаемся с судьбой.
 
Неуклюже, невзначай,
Невпопад и в полумеру,
Превращая грех свой в веру,
Словно сок полыни – в чай.
 
Мы общаемся давно
В сроки дольшие, чем время,
И не с этими, не с теми,
С кем нам видеться дано.
 
Все торопимся успеть,
Жизни для назад в тревоге, 
И общаемся, в итоге,
Словно с патиною медь,
 
Словно еры с буквой ять,   
На краю прямого круга.
Слишком тайно друг от друга,
Чтоб услышать и понять.
 
 
Новогодний мотив
 
                К. Прошутинской
                А. Малкину
               
На полу – правее чурки, мирно спящей с перепою,
На полу – левее  входа на небесные полати,
Он поет внутри пространства с той тоскою неземною,
Что известна только волку, но крылатому некстати.
 
В промежутке меж столетий, между рыбою и хреном,
Между сном и вспышкой блица, между музыкой и страхом,
В этом времени коротком, в этом времени мгновенном,
Что кончается когда-то – воскрешением и прахом.
 
В этом  времени просторном, где в бассейне дремлют куры,
В парнике в сугробе белом запеленутые розы,
Где летают в полушубках посиневшие амуры,
Несмотря на все метели, несмотря на все морозы.
 
И легко нелепый лепет с хрипотцою небольшою,
Как дымок от сигареты, потечет в миры иные,
Где мы вместе жили тесно, вразнобой дыша душою,
Согревая музыкантов пальцы в кольцах ледяные.
 
1 января 2001
 
* * *
 
Ни на шаг не ближе света, поздней ночью в воскресенье,
Ни на шаг не ближе солнца к моему кривому дому,
Возле церкви у никитских, бедной церкви Вознесенья,
Примыкающей проездом и к гоморре и к содому.             
 
Не построив – не разрушишь, не разрушив – не построишь,
Тяп да ляп, кривые доски, долото, шипы, зубило.
Что ты, тварь земная, хочешь, что ты, тварь живая, стоишь,
Отчего так душу трезву зазнобила, зазнобила.               
 
Тварь, товар, творец небесный, тора, трубы, холод местный.
Где тебя, трепло, носило, где тебя, скажи, мотало? –
Вид твой тусклый, взгляд твой жалкий, мелкий, тесный, 
Неизвестный, неуместный, пасть удава, в пасти жало.
 
На, возьми, что хочешь, с лету, заглоти с лихвой и гаком,
Удави своей удавкой, что скоромностью прикрыла.
Я помечен был когда-то непонятным людям знаком,
Посему не мог не ползать, где положено бескрыло.      
 
И еще – не мучай долго, жизнь и так полна надежды,
Под содомом плещет Волга, стынет берег одиноко,
Обещай любить не больно, закрывая дланью вежды,
Занавесивши подолом мне недрéманное око.         
 
8 января 2001
 
* * *
 
Благодарю вас за –  люблю –
В начале января,
За то, что жизнь свою продлю
Вне стен календаря.
 
Благодарю вас, как могу,
Неловко и всерьез
За эти руки на бегу
У ледяных берез.
 
Благодарю, когда войду
В открытый настежь крик,
И в этом медленном аду
Засну с тобой на миг.
 
За тайный жар и там, на дне,
Нетронутую плоть,
Благодарю, что Ты ко мне
Так милосерд, Господь.
 
Еще за то, что выжить чтоб,
Поверив и в игру,
Я буду пить ее взахлеб,
Покуда не умру.
 
 
25 января 2001
 
* * *
 
В венеции, может быть, в риме,
На темно-атласной парче
Возникло нежданное имя,
Что губы твои изрече.
 
Витала по небу остуда,
И март забирался в зенит,
Спросила ты молча, откуда
В душе твоей имя звенит.
 
И я, не ответив, коснулся
Щеки твоей теплой щекой,
Опять на мгновенье проснулся
От спячки своей вековой,
 
Медвежьей, мохнатой и грубой,
В тотемно-барочном мирке,
Под – с кожею снятою – шубой,
С рукою живою в руке.
 
8 февраля 2001
 
* * *
Свет истины все же неярок
И, может, увы, неглубок.
Черти свою жизнь без помарок
На запад или на восток,
 
А лучше на север убогий,
Что тянется к югу тайком
И связан с тобою дорогой,
Как с горлом таинственный ком,
 
Как связана  жизнь ненароком
С посмертным гореньем  души,
Как библия – с первым пророком
В зачуханной жаркой глуши,
 
Как некто с никем до порога,
К которому движемся мы.
В тебя мне открылась дорога
Случайно в начале зимы.
 
И свет не кончается боле
И движется, еле светя,
Где слышно, как плачет в неволе
Пока еще наше дитя.
 
12 февраля 2001
 
* * *
 
 
До ста, до сорока дожить – как долететь,
Немного опоздать и все-таки дождаться.
Смотри, как тяжела и неуклюжа медь –
Под плесенью веков изысканная цаца.   
 
Расплющенный роден. Парижский палисад.
Решетки. Рыжий хмель. Неловкая беседа.
Я лучше бы с тобой уехал в петроград,
Чем здесь торчать тайком в преддверии обеда, –
 
Дышать, и ворожить, и в павловской дыре
Под шпилем и листвой сквозь землю провалиться –
В осенней той живой заутренней поре
Лететь, не торопясь, как может наша птица.
 
Тихонько наклонись за именем вослед,
Слетевшим с теплых губ невольно и случайно,
Как будто тот немой немедленный ответ
Для каждого из нас – не истина, а тайна.
 
Как будто книжный мир, стоящий на холсте,
Не видел и не знал, что мы неразлучимы.
Ни там, где влаги ток, ни после – на листе,
Где мы давно равны и родом пилигримы.
 
12 февраля 2001
 
Подражание катуллу
 
Катулла дочка посылала
С запиской томной к чудаку,
В которой с точностью лекала
Чертила страстное – ку-ку.
 
А жил чудак в исходе рима,
Капусту крал и щи варил,
И всяк его, идущий мимо,
За важный труд боготворил.
 
Потом душа ее открыла,
Что нет почетнее труда,
Чем подавать в сенате мыло
И полотенце иногда.
 
И мой катулл, забыв про музы,
С лицом от пота мокр и ал,
Варил ей мыло из медузы
И полотенца вышивал.
 
Потом у цезаря на псарне
Ей дали чин не для проформ,
И мой катулл в своей пекарне
Для псов готовил педикорм.   
 
И, наконец, когда светило
На небе тиснуло печать,
Ей неизбежно пофартило
Почти в истории звучать.
 
Так шли века – они не меркли,
Народ любил их, как ду-фу.
И в результате в зале беркли
Их имена стоят в шкафу.
 
13 февраля 2001
 
 
* * *
 
Постоять на ветру, подышать на морозе,
В общепит забежать и согреться на миг.
И потом изложить в незатейливой прозе,
Как по небу летит запрокинутый лик.
 
Как сочится земля, как колеблется суша,
Как рождается плоть из завесы дождя,
Все преграды земные дыханием руша –
Без оружия, войска и даже вождя.
 
И под музыку сфер и  шуршанье посуды,
Под мелькание спиц и сияние дня
Этот мир довести до последней остуды
И потом отогреть на вершине огня.
 
И уйти, и забыть, мимоходом разбиться,
И не вспомнить руки в обручальном кольце,
И не знать никогда, что случайные лица
Так прекрасны в одном неслучайном лице.
 
14 февраля 2001
 
* * *
 
Напомните мне о распахнутом небе,
И в центре мерцающей ярко звезде,
И в дельфы летящей оранжевой Фебе,
Светящейся нежно в январском дожде,
 
Где шпиль упирается пальцами в сушу
И медленных туч неподвижен полет,
Где мы открываем озябшую душу –
На выдох и вздох, на закат и восход,
 
Где тень гаража над ночною дорогой,
Движение ветра навстречу лицу
И вон уходящей привычной тревогой,
Меж пальцами кожей, прижатой к кольцу.
 
И птицей, летающей вольно и властно
В закрытой надежно, открывшейся мгле. 
И каждому врозь одинаково ясно,
Что не было нас никогда на земле.
 
19 февраля 2001
 
* * *
 
Поживи безрассудно со мной,
Полмгновения, можно короче,
Этой жизнью иначе иной,
Этой ночью иначее ночи.
 
Позабудь свои правила сна,
Все резоны и даже законы,
По которым приходит весна,
Зеленя и тела о газоны.
 
И, закрыв свой стреноженный ум,
Протяни, как когда-то однажды,
Сквозь мирской равнобедренный шум
Звуки недорастраченной жажды.
 
20 февраля 2001
 
* * *
 
Хорошо – позабудем язык,
На котором не сеют, не пашут,
Только выдох и вдох или крик
Небесшумными крыльями машут.
 
Сядем тихо рядком у огня,
Поболтаем о сне и простуде,
Только больше не трогай меня
Разговорами молча о чуде.
 
Расскажи свою здешнюю грусть,
Как каблук на неделе согнулся.
Тихо кружится музыка пусть,
От которой еще не проснулся.
 
И еще невзначай расскажи
О посуде, разбитой недавно,
И о том, как летали стрижи
Не стремительно вовсе, а плавно,
 
Как собака лежала у ног,
Как машина рубаху стирала
И о том, как в десятый звонок
Ты решила, что голоса мало.
 
И спустилась в заштатные сны,
Где мерцает видение света,
Накануне и после весны
И поверх долгожданного лета.
 
20 февраля 2001
 
* * *
 
Как дом не существует за окном,
Так тяга безрассудна к диалогу.
Не лучше ли раскрыть тяжелый том
И обратится прямо к эпилогу,
 
Чем в оный раз надеяться на то,
Что тяга эта впрямь необходима, –
Не лучше ли купить себе пальто
И два билета до ночного рима.
 
Не лучше ли отправиться на бал –
Куда-нибудь в окрестности калуги,
Где кружится и стонет краснотал
Под музыку умеренную вьюги.
 
Не лучше ли, отребье полюбя,
Добыть в толкучке толику азарта –
На этот раз не только для себя,
А в целом для теории соцарта.
 
И дальше, некой жаждой заболев,
Берлогу завалив еловой веткой,
Впрыгнуть во время скоком, аки лев,
С безмолвия покончив пятилеткой.
 
Но это, друг, скучнее многих скук.
Но это, друг, погибели подобно.
Я лучше вновь, не расплетая рук,
Любить останусь долго и подробно.
 
А вот когда оставит душу хмель
Из чаши Пана, ветреного бога,
Я застелю лишь нежностью постель
И опущусь ужо до диалога.
 
26 февраля 2001
 
* * *
 
Накануне ночь бессонна,
Коротка и не темна.
Невеселая мадонна
Напевает у окна.
 
Горловые звуки льются
И курлычут надо мной.
Чашка чая в центре блюдца
С еле видимой луной.
 
Мысли движутся по кругу,
Руки в кольцах горячи.
Мы доверили друг другу
К царству божьему ключи.
 
Три ступеньки вниз, и дале –
Рук тепло. Короткий миг.
И на выбитой медали
В темноте нездешний лик.
 
И еще помимо света
Этой тьмы наискосок –
Наше медленное лето
Между пальцами в песок.
 
И потом, спустя немного –
Над землей недолгий час,
Где летает отзвук Бога,
Не дошедшего до нас.
 
1 марта 2001
 
* * *
 
Отсияла звезда, отсияла,
Только звук ее брезжит в ночи
Над сухою стеной краснотала,
В свете еле горящей свечи.
 
Ветви елей за окнами белы,
Ветви сосен меж ними густы.
Как все жесты твои неумелы,
Как все мысли сегодня пусты.
 
И под шелест убогой метели
Что ты смотришь бессмысленно вдруг
На года, что на юг улетели
От родных нестихающих вьюг,
 
На сияние бедного света
В том далеком и теплом нигде,
Где течет беззаботное лето
Белым парусом в синей воде.
 
2 марта 2001
 
2
 
Теплая генуя, плещет волна.
Розы, лотки, и машин вереница.
Вид из двустворчатого окна –
Возле фонтана веселые лица.
 
Что я забыл в этом тусклом раю,
Розовом черезвычайно.
Я на два голоса вновь не спою,
Сделать стремясь это нощно и тайно.
 
Лебедь, застыв, неподвижен вовне.
Облако в небе, похоже, застыло.
Рифма природы случилась во мне,
Сердце забилось и позже заныло.
 
Господи Боже, у белой стены
Я на коленях молюсь тебе долго –
Слишком во мне накопилось вины,
Слишком убавилось веры и долга.
 
Дом мой далек, и беспамятен ум,
Руки сильны, тяжелы и напрасны.
Слушает слух фонетический шум,
С коим душа и язык не согласны.
 
Город чужой, и чужая страна,
Время чужое, и все же, и все же –
Дай мне допить мою чашу до дна,
Из милосердия, Боже.
 
5 марта   2001
 
* * *
 
Пошуми, говоришь ты глухо,
Волчью шерсть подымая в рост,
Ты исчадие сна и слуха,
Вдруг прервавшая трезвый пост.
 
Желтой кровью налиты зенки,
Красных век отверсты черты,
Это предки твои, эвенки,
Довели нас до той черты.
 
Как грехи наши нынче тяжки,
Плащ скользит, торопясь с плеча.
Две уродины, две дворняжки,
Две дыры, поперек –  свеча.
 
И над всем этим тонко – тонко,
Светлый серп сквозь весенний дым,
И оранжевая трехтонка,
Из миров, где я был молодым.
 
5 марта 2001
 
* * *
 
Не мне судить вас, бедные леса,
Не мне вам поверять ночные страхи,
Но только здесь я слышу голоса
И тихий бульк полузаросшей Тахи.
 
Там  в одиночку смертный не ходок,
Там второпях не надышать ни слова.
О, как блаженен праздный холодок –   
Живого мироздания основа,
 
Где сила наливается теплом,
Где память не торопится разбиться,
Где в сердце – стук и в горле – ком,
Как под пером ползущая страница.
 
Ползущая неведомо куда,
Текущая не вдоволь, а наружу,    
В пределах все же Божьего суда,
Равно в жару и равно также в стужу.
 
Мне выбор ваш понятен до конца
И суд понятен более, чем надо,
Я не увижу смертного лица,
Мерцающего в зазеркалье взгляда.
 
Я не увижу крика и руки,
Сведенных воедино и напрасно,
Всем смыслам и резонам вопреки.
Однажды. До конца. Единогласно.
 
12 марта 2001
 
* * *
 
Вам грустно, господа, у вас равна печаль
Не менее горé, не более пределу.
Поверьте мне, нам тоже было жаль,
Что верен я душе весомее, чем телу.
 
Форель среди миров, над ней – белужий бок,
Гражданские дела вершатся вне закона,
Расплывчатая тень, приплюснутый мирок,
И кольца не змеи, а сытого питона,
 
Похожего на всех, кто вас уже познал.
Похожего на всех, кого вы не познали.
Два нефа, и над ним – пустопорожний зал,
И редко редкий скот в пустопорожнем зале.
 
Вы правы без конца, а я, конечно, нет.
Спагетти, жидкий суп,  вокруг облезлый хаммер.
Лишь тихой флейты звук, нарушивший обед,
Был так нелеп и мал, что я, не вздрогнув, замер.
 
12 марта 2001
 
* * *
 
Ветви ничего, и сны оттуда 
Изначально переплетены,
Два больших качаются верблюда
Вдоль земли по краешку вины.
 
Бережны, слепы, велеречивы,
Обжигая ноги о песок,
Слушают надежды переливы –
Бездны неглубокой голосок.
 
Вот они снимают с мехом кожу,
Вот ложатся медленнее сна.
Душу, на томление похожу,               
Поднимают бережно со дна.
 
Словно соли, нализавшись смерти
И припав к придуманной воде,
Чертят на линованном конверте
Букву – мы и следом букву – где.
 
Наливаясь яростью незримо,
Поднимают неподвижный глаз –
На недоразвалины не рима,
Дородивших незаметно нас.
 
15 марта 2001
 
* * *
 
Принеси мне куклу из чулана,
Поиграть на время одолжи,
А потом, не поздно или рано,
Ты ее обратно положи.
 
Я сошью ей модную одежу,
Выглажу и фартук и жабо.
Жизнь свою нескладную умножу,
Что без куклы было бы слабо.
 
Посажу ея на подоконник,
Брови незаметно подведу.
Будет у голубушки поклонник
У прохожих нижних на виду.
 
Что тебе до пожилой игрушки,
Как проводит чучело часы,
Ведь остались у твоей подружки
Локоны от срезанной косы.
 
Выпьем за развалины чулана,
И, устав от  медленной игры,
Мы уснем на краешке дивана
До другой, доверчивой, поры.
 
17 марта 2001
 
ВЕСЕННЕЕ
 
Беседа затянулась дотемна,
И жаба незаметно задремала.
Она жила, естественно, одна,
Любила также сон и одеяло.
 
И я ей неудобен был вполне,
Незваный гость, напрасно гладил холку,
Но мы успели выпить при луне,
Побормотать в охотку втихомолку.
 
Потом я положил ее в карман
И позабыл про это ненароком.
Москва была тепла, кругом лежал туман,
И от столбов потряхивало током.
 
И мы гуляли долго, до утра,
Пока звезда не вылезла из пены,
Пока не улеглись в лугах ветра,
Спокойно ожидая перемены.
 
Я бормотал о дорогом жилье,
Она сопела бережно и сладко,
Кругом плыла на миллионы лье
Весенняя земная лихорадка.
 
И думал Бог о выгоде тепла,
Надежно помогавшей нашим планам,
И о планетке, вымерзшей дотла,
Украшенной булавочным вулканом.
 
17 марта 2001
 
* * *
 
             Евгению Витковскому
 
Дорожденье не неотвратимо,
Цвет и плод единством не больны,
Только умирание не мнимо,
Без вины и даже без войны.
 
Вот крыльцо осевшего барака,
Вот листва вчерашнего числа,
Вот мосты железные монако –
Знаки и труда, и ремесла.
 
Сяду с нищим возле тротуара
И увижу белое пальто,
Ленту цвета позднего муара
И лица сплошное решето.
 
Дыры глаз, нацеленные в душу,
Звуки флейты медленнее сна,
Где качает беззаботно сушу       
Чья-то ненапрасная весна.
 
Малому сегодня сердце радо –
Теплый шарф, непраздные слова,
Гроздь полуживого винограда,
Выжившая вовремя едва.
 
А толпа тягуча и нарядна,
Лица равнодушны и строги,
Впереди босая Ариадна
Ставит в неизбежное шаги.
 
Нищий мил и сбором озабочен,
День прекрасен, свеж и отстранен,
Тот, что был мне веком напророчен –
Не моим, но нынешних времен.
 
Нам сидеть до позднего заката
И смотреть, дыханье затаив,
Повторяя звуки виновато
На чужой бессмысленный мотив.
 
19 марта 2001
 
* * *
 
Ворона ладила гнездо
И, ладя, громко напевала
Две ноты си, полноты до   
И трижды – ноту одеяло.
 
И завершив свои дела,
Мне предложила в воскресенье,
В начале самого тепла,
Конечно, ноту вознесенья.
 
Мне предложила покружить,
Покаркать вволю и от пуза,
Мне предложила ноту жить
В пределах фрачного союза.
 
А я, увы, уже давно
Был нанят сторожем при складе,
И посему... – Но нота но
Меня б оставила в накладе.
 
И полетав с немногим час,
Присели на излете крыши.
Светило солнце выше нас,
И тьма светила – солнца выше.
 
26 марта 2001
 
* * *
 
Вокруг видны безмолвия черты:
Молчит вода, и дерево безгласно,
И сон, гонец нездешней немоты,
Мне объясняет истину напрасно.
 
И сам я нем не менее травы,
Но и не боле возгласа и слова,
Людских судеб, людской молвы,
Венца творенья – мони иванова.
 
Перебирая пригоршни словес,
Рот разодрав от уха и до уха,
Живу без понимания и без
И собственного голоса, и слуха..
 
И рядом – рой полубезумных рыб,
С отъятой головой, на блюде дышит,
И, несмотря на музыкальный хрип,
Никто и никого уже не слышит.
 
Все глуше мир, все музыка слышней,
Все безразличней поиски ответа
На склоне лет, на склоне дней,
На склоне гор, на склоне света.
 
27 марта 2001
 
* * *
 
                Ольге Ревзиной
 
Мне кажется, за дверью этой – дом,
Где ты живешь, разбив свою посуду,
Осколки от минувшего – повсюду,
Добытые когда-нибудь с трудом.
 
И кажется тебе, за дверью этой я
Живу давно, осколки собираю
И шаг за шагом приближаюсь к раю,
Надежду на невстречу затая.
 
И, будучи уверены вполне,
Что оба мы условностью разъяты,
Ползем себе, усталы и крылаты,
По полунебу, полу– по стерне,               
               
И так полуигрой увлечены,
Так заняты разбитою посудой,
А вовсе не жарой и не простудой,
Вполне уже земной величины,
 
Что жизнь, впотьмах летящую стрелой,      
И призрачно, уже не различаем,
И эту данность запиваем чаем
С тягучей и печальною халвой.
 
И в этом тоже может быть резон,
И образ сей нам явлен не напрасно –
Так облако бездумно и безгласно
Латает скучно треснувший озон.
 
2 апреля 2001
 
* * *
 
Горлинка воркует глубоко в горах,
И ручей не речью – реченькой поет,
Мне твое наскучило муромское  ах,       
Угрское упрямство от до и до от.   
 
Лодка с легким паром движется на юг,
На остроге рыба корчится в огне.
Что с того, что кончилось время поздних вьюг –
Лето заполярное не спешит ко мне.
 
Прячется, бедняга, в каше ледяной,
Не расслышать голоса, не узнать лица.
Посиди, пожалуйста, полсудьбы со мной,
На краю окраины, на краю крыльца.
 
Прохрипи, пожалуйста, полсловца в ответ,
Речью завороженной к выдоху прильни,
Хитрое чухонское колдовское – нет –
Из пистоля ветхого невзначай пальни.
 
И потом, не меряя мерою мирской,
Раствори, как облако, как вода в воде,
В той воде немереной, в той воде морской,
В том, не знаю, около, но твоем – нигде.
 
2 апреля 2001
 
* * *
 
Шарики ртути на желтом полу,
Синяя с белым коробка,
Красную нитку в кривую иглу
Вдела ты робко.
 
Медленно месяц за тучей погас
Вербного цвета,
Мир этот поздний совсем не про нас
В шорохе лета.
 
Сколки печали на влажном ковре,
Руки и стены,
В самой прекрасной, прощальной поре
Все перемены.
 
Ветер устало вздохнул за окном,
Кровь остывает под кожей,
Все наблюдавший задумчивый гном
Дремлет в прихожей.
 
Отсвет волос на зеркальном плече
В вероподобной пустыне.
Голос чуть слышно извне изрече:
– Мой господине...
 
2 апреля 2001
 
* * *
 
Это – очень – на уровне шума,   
Это – тоже – на уровне нет.         
Так тепло, бесконечно угрюмо,
Как Шекспира последний сонет.
 
И совсем не из здешнего ряда,
И совсем не из нынешних снов –
Эти долгих и детских полвзгляда
И луны завороженный зов.
 
Чужды мне словари радикала,
Я их смысл понимаю едва.
Мне в пустыне холодной ямала
Драгоценней простая трава.
 
Или в генуе, шумной и праздной,
Средь портовой красы расписной,
Мне роднее швертбот безобразный,
Чем палаццо дель россо весной.
 
И к тому же – Всевышнему слава,
В этой мысли меня укрепи –
Мне твоя в кринолине держава,
Как звезда в беспросветной степи.
 
3 апреля 2001
 
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
ДО-ДИЕЗ МИНОР
 
              Евгению Витковскому
 
В мире рыб полуночное пенье,
Хороводы, медленная тьма,
Бедное негромкое мгновенье,
Майская короткая зима.
 
Уплывают в теплые закуты
Свиньи, плавниками шевеля,
Забывая долгие минуты
В трюме молодого корабля.
 
Снова опускаются туманы,
Шепчутся ворона и треска,
На песке осыпались романы,
Буквы и страницы из песка.
 
Водоросли взрослые застыли,
Вымытые Богом поутру,
Спины в пене, еле руки в мыле,
И фонарь немытый на ветру.
 
9 апреля 2001
 
* * *
 
Окруженный шорохом и дымом,
Погруженный в шелест и дела,
Ты висишь туманом над нарымом,
Согревая стылые тела.
 
В свете фар полувоздушной ночи,
В жесте крыл, мелькающих внутри,
Все таращишь медленные очи,
Тусклые, как сон и фонари.
 
Падаешь на землю вслед за снегом,
Вслед за соком льешься по стволу,
Утешаясь хлебом и ночлегом
Где-нибудь в нечаянном углу.
 
И кому, скажи, какое дело,
Что ты помнишь Тахо и лучи,
Бережно качающие тело
В той святой и будущей ночи.
 
9 апреля 2001
 
* * *
 
                Алле Латыниной
 
Серый цвет второпях на рябине,
Серый цвет на лазоревом дне,
И еще – на другой половине –
Пол-окна, обращенных ко мне.
 
Полуслышно и полупонятно,
Полубережно, полусветло
Возвращается нежность обратно
Сквозь немытое, в пятнах, стекло.
 
Шелеcтит, шебуршит и витает,
За спиной невозможно молчит,
То взойдет, то вспорхнет, то растает,
То простонет, а то прокричит.
 
И кому, до кого и откуда
Этот свет невесомее тьмы,
Неизбежный давно, как простуда,
Из деревни по имени – мы.
 
10 апреля 2001
 
* * *
 
Мальчик молился в храме,
Девочка позади
Прижимала своими руками
Теплые свечи к груди.
 
Мальчик просил у Бога 
Новый компьютер и   
Чтоб не смотрела строго
Девочка месяца три.
 
Девочка тоже просила
Компьютер наверняка,
А также рулон винила,
Конечно, для парника.
 
Еще, припадая к полу,
Их голос был ровен и тих,
Просили они магнитолу
Хорошую для двоих,
 
Летом – прохлады в меру,
Осенью – в меру тепла.
И речь их впадала в веру
И дальше потом текла.
 
Слезы скользили по коже,
Свечей отражая огни...
Дай им, Господи Боже,
Все, что просят они.
 
13 апреля  2001
 
СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА
 
Пчелы шумели громко,
Слова похоже шумели,
Неба закатного кромка
Светилась сквозь ветви ели.
 
Чай остывал сладкий,
Ложка лежала рядом,
Шмель, на сладкое падкий,
Кружился над белым садом.
 
Птицы летали близко,
Ветры дышали в спину,
И солнце кланялось низко
В ноги Отцу и Сыну.
 
Иуда молился где-то,
Ростом в зеленую милю,
В тридцать четвертое лето
Уже по новому стилю.
 
13 апреля 2001
 
ДНЕВНИК
 
Ежедневник прошедшей любви
На мелованной, в клетку, бумаге,
Сонный взгляд пожилой визави,
Как отрывок из саги.
 
Полбокала сухого вина,
И парижские грязные стены,
И откинутая спина
Возле призрачной сены.
 
От избытка неведомых сил
Я убогого текста во власти,
Где никто никого не любил
В ожидании страсти.
 
Где лениво сочилась душа
Обывателя в лоно курсистки,
Загогулины карандаша
Полупошлы и низки.
 
Оказалось, что наши слова,
Наши жесты, забытые вздохи –
Только мусор машин естества,
Пыль ушедшей эпохи.
 
17 апреля 2001
 
* * *
 
В мусоре кварты страстей
Мелочь моих ожиданий,
Пара коротких свиданий
В сонме незваных гостей.
 
Цвет не меняется глаз,
И аппетит не приходит,
Снова луна пароходит
В небе в полуночный час.
 
Кто этот желтый стрелок,
Сбивший ворону в полете,
Черную, в перьях и плоти,
Прямо навылет в висок.
 
Чей это суп на столе,
Дымный, походный, горячий,
Суп из вороны незрячей,
Сваренный в черном котле.
 
Чьи это в перьях слова,
В плаче, и просьбе, и дыме,
Произнесенные в риме
Шепотом, слышным едва.
 
Словно закончен сюжет,
Словно истрачена вера,
Сумрачно лыбится Гера,
Слушая лепет в ответ.
 
Кубок клоня на восток,
Треснувший, синий, прозрачный,
С влагою неоднозначной,
Падающей в песок.
 
17 апреля 2001
 
* * *
 
Пасьянс разложен в голове,
Тусуется колода:               
Десятки три, шестерки две
На короля-урода.
 
И дама грешная одна
С остатками печали,
И недопитая до дна,
И дохлая едва ли,
 
И рядом с ней – пернатый туз,
Верхом на ишаке,
И этот тройственный союз,
И палица в руке.
 
А я меж тройкой козырной,
Семеркой бедной пик,
Между сумою и казной
Положен в сей тупик.
 
А мимо – конница карет,
А мимо – короли,
Надежды лечь, как надо, нет –
Ни возле, ни вдали.
 
И, пяля душу на закат,
Не выучив азов,
Я улетаю в петроград,
На чей, не знаю, зов.
 
18 апреля 2001
 
АРБАТСКИЙ МОТИВ
В ДЕНЕЖНОМ ПЕРЕУЛКЕ
 
1
 
Бараки, фабричные крыши,
Останки кирпичной стены,
И прошлого мелкие мыши,
Как бакенов тусклых огни.
 
И слева от узкого входа,
В облупленной нише мирка,
Свой жест совершала природа,
Уродлива и жалка.
 
Арбатская стыла поземка
Внутри пошехонской зимы,
И сердце испуганно громко
Выпрыгивало из тьмы,
 
И страх с омерзением зримо
Стекал по отверстому дну,
По химкам, по вене, по риму
И по беззащитному сну.
 
И все, чему было случиться,
Немедленно произошло,
И дверь отворила столица
В чужое и доброе зло.
 
21 апреля 2001
 
2
 
Семнадцать градусов в июле,
И полдороги в никуда,
И трещина в шершавом стуле,
И остальная лабуда.
 
Ночник арбатского приказа,
Дом двухэтажный во дворе,
И незаконченная фраза
В давно законченной игре.
 
Терраса пыточного дома,
Зеленый цвет сквозь белизну,
Околыш черный эконома,
Являющего новизну –
 
Иного времени масштаба,   
Иного подвига черты,
И во дворе в сарае баба
Стирает грязные порты.
 
И мне, рожденному не к месту
И не ко времени к тому ж,
Господь послал вдову-невесту,
Еще из не рожденных душ.
 
И оба мы в усталом раже
Беседуем на ложе пня.
И рядом дрыхнет пес на страже,
На лапы голову склоня.   
 
23 апреля 2001
 
* * *
 
              Евгению Витковскому
 
Бедный летчик в небе кружит,
Не решается упасть,
Не о нем девица тужит,
Налюбившаяся всласть.
 
Под кустом гнездо гусыни,
На траве сосновый пух,
Баба думает о сыне
В темноте и даже вслух.
 
За рекой кричат коровы,
Рыбы вторят им не в лад,
Хорошо, что мы здоровы
И поедем в зоосад.
 
Там посмотрим на верблюда,
На ужа, и на слона,
И потом, уже оттуда, –
В те, иные, времена,
 
Где россии нет на свете,
Есть всемирная страна,
И за это все в ответе
Только звезды и луна.
 
1 мая 2001
 
* * *
 
Этот ветер не стал еще светом,
Это море не стало птенцом,
Только мы не узнаем об этом,
Разминувшись с не нашим  творцом.
 
Солнце тлеет, но тлеет высоко,
Сад цветет, но заброшенный сад,
И от век отстраненное око
Снова зелено, как виноград.
 
Вот дитя выползает из стойла,
Краснощек, величав и глазаст,
И хлебает молочное пойло,
И читает Екклезиаст.               
 
И, с колен подымаясь неспешно
И перстом осеняя восток,
Смотрит весело, прямо и грешно,
Прямо в рот опуская манок.
 
И, ловя соловьиное эхо,
Как кукушка, талдычит в ответ
Две мелодии – боли и смеха,
В коих разницы в истине нет.
 
Как я слушаю эти рулады,
Как их слушаем, бедные, мы
Посреди пролетарской гренады,
Поздней ночью в зените зимы.
 
24 мая 2001

* * *
 
Во саду ли, в огороде бузина гнездо качала,
Одинокая принцесса наблюдала за птенцом,
Уходила, засыпала, начинала все сначала,
С бесконечно равнодушным, замечательным лицом.
 
Так прошли века, и годы, и минуты, и недели,
Промелькнули незаметно и исчезли в никогда,
Так же точно птицы пели, и свистели свиристели,
И текла себе беззвучно одинокая вода.
 
Я, конечно, был не против принимать участье в деле
Наблюдения над бездной бесконечных перемен,
Но участники процесса этой цели не имели,
Поелику не поднялся я в развитии с колен.               
 
Новодéвичее поле возле кладбища кружило,
Соловьева прах развеян был в окрестности стены,
И в ладони помещалось то, что медленнее жило,
Чем обычное пространство ниже солнца и луны.
 
Шел монах с улыбкой мимо, мать игуменья спешила
По своим заботам важным, как столетие назад,
Где когда-то, может статься, будут плавать в дебрях ила –
Может, рыбы, может, люди, может, целый зоосад.
 
8 июня 2001
 
* * *
 
Не мне ли выпала неволя
Счастливым быть в итоге дня.
О том, что я пустого поля
Надежда будущая, мня.               
 
И щи варить, и кофе тоже
На дождевой ужо воде, 
И чувствовать до самой дрожи,
Что я живу уже нигде.
 
И, режа колбасу тугую,
Остатком мелочи гремя,
Не понимать, что я кукую
Не тем, кто понимает мя.
 
И, луг кося косою тати,               
Безжалостно расправу для,
Я засыпаю на кровати,
А просыпаюсь – долга для.
 
И радуюсь, что день вчерашний
Еще не прожит ни на грош
Ни там – под ней, ни там – над башней,
Не переросшей даже рожь.
 
8 июня 2001
 
* * *
 
Ждя планету никакую,
На чужой земле кукую,
И прошу кого попало
Помолчать со мной устало.
 
Я тебя не понимаю
И поэтому теряю.
Ты меня не понимаешь,
Не поэтому теряешь.
 
И живем с утра до ночи,
Словно вий сомкнувши очи.
На краю нездешней суши,
Занавесив плотно уши.
 
Эта явь других не хуже,
И достойнее к тому же,
Многих вспышек и страстей
Наших избранных гостей.
 
Может быть. А может нет.
Сорок зим и сорок лет.
День за днем, за часом час.
Бог простит, надеюсь, нас.
 
10 июня 2001
 
* * *
 
Небесов неловкий клекот, 
Гарь собачья на песке,
Продолжающийся опыт
Нотой тусклою в виске.
 
Грань иная – мимо грани,
И герань в окне – одна,
Нежный лепет в ленкорани
Возле  призрачного дна.
 
Что тебе начало века,
Что с того, что звук возник.
На коне сидит калека,
Ратной службы отказник.
 
И еще, напротив света,
Позади густых теней,
Робко падает комета
Среди вымерших камней.
 
Вот она все ближе, ближе,
Вот уж хвост, как парус, ал…
Их полет следят в париже   
Медь и вежливый металл.
 
2 июля 2001
 
* * *
 
                Евгению Витковскому
 
Жизнь не имеет тупиков,
Как фирма "круг и ко",      
И даже смерть в конце веков
Обводится легко.
 
И посему, когда закон
Нарушен мной и им,
Мне только ветер с трех сторон
Один необходим.
 
Мне только ветер под и над,
Закованный в гранит,
Потребен нынче в променад,
Что жизнь мою хранит.
 
И я распахнуто дышу,
Помимо цепких рук,
Система си, в системе шу,
В один и тот же звук.
 
И вот уже мерцает слог
Сквозь смуту тупика –
Прекрасен, как и прежний, долг,
Как тот, что нем пока.
 
15 июля 2001
 
* * *
 
Парус прям, и изогнута ось,
На которой крутится земля,               
На которой торчать довелось               
По причине души и рубля.
 
И в другом изначальном витке,   
Что на смену ушедшему дан,
Я беседую накоротке
С не женой из неведомых стран.
 
Я не кости мечу по столу
И не в картах ответы ищу,
Я впотьмах в полукруглом углу
Собираю из шума пращу.
 
А она, наблюдая за мной               
И плетя непонятный узор,
С поволокой своей неземной
Не отводит рассеянный взор.
 
И спеша из рассвета в рассвет,
Дни сжимают отмеренный путь,
Словно смерти воистину нет
И не в ней помещается суть.
 
20 июля 2001
 
ДИАЛОГ
 
– Я Вас люблю...
               – Я Вас целую...
– Я жить без Вас, любимый, не могу...
– А я читаю книгу никакую,
У прошлых волн, на прошлом берегу.
 
– Вы – сон, и жар, и струи водопада,
Вы – крик и страх, качели и часы.
– Я помню лепет золотого сада
И Плес в огнях на отмели косы.
 
– Вы степень сна умножили невольно,
Вы корень извлекли убогой жизни из...
– От молнии погибла колокольня
В тот самый год, когда мы разошлись.
 
– Вы слышите, мне Вами безысходно,
Я вслух, внутри, наотмашь, невзначай...
– В тот самый год не стало мне свободно,
Когда я встал и опрокинул чай...
 
Когда я вон изжил себя наружу,
Когда я вмерз в железную пургу
И спирт хлебал, выплевывая стужу...
– Я жить без Вас, любимый, не могу...
 
22 июля 2001
 
 
* * *
 
Мы совпали, как воздух в полете,
С никуда не летящей стрелой,
Как две тени в одном повороте,
Поглощенных нечаянно мглой.
 
И в нездешнем и общем начале,
И в назначенной кем-то судьбе,
В бедной радости с долей печали,
С общим именем во гробе,
 
И теперь, не спеша, сумасбродно,
Не деля на вчера и всегда,
Мы живем себе слишком свободно,
Как в любом океане вода.
 
Не пугаясь ни воли, ни страха,
Ни потери вины и ума,
До мелодии медного баха
От мелодии праздной дюма.
 
23 июля 2001
 
* * *
 
Она мелькнула, в сумерки летя,
Как самолет в прожекторе и птица,
Но обронила туфельку дитя,         
Которой не назначено разбиться.
 
Полвека мерил туфельки урод –
Пригожий принц прекрасному полмиру,
И понимали люди и народ,
Что дурью данной мается он с жиру.
 
А тот урод всю карту исчертил,
Маршруты все прошел напропалую,
Пока хватало замысла и сил
На эту цель, такую никакую.
 
И от не той наследника родя,
И в свой черед уйдя с безбожной сцены,
Воскрес в четверг в канун дождя,
На берегах пустопорожней сены,
 
И в тот же путь пустился наугад,
Не усмирив ни помысла, ни слуха,
Туда, где ждал его нерукотворный клад –
Невинная, прекрасная старуха.
 
23 июля 2001
 
* * *
 
Единственный невздох в единственное ухо,
И пышное тепло течет из-за руки,
Жара, нелепый жест, жужжит в стакане муха.
Покой и тишина, контексту вопреки.
 
Всей этой суете с заката до рассвета,
Всем этим «да» и «нет» – в разгаре немоты,   
В кармане пиджака – промасленное лето,
И рядом – наугад, но есть надежда – ты.
 
И Генуи восход изнежен и печален,
И волн широкий бег занюхан и покат,   
И солнце на краю просторных наковален –
Пока еще стекло, а вовсе не булат.
 
Пока еще поток полуостывшей лавы,
И парус вдалеке серпаст и нелюдим,
Фонарь и тусклый свет, развалины державы –
Не ей, а только мне тот свет необходим.
 
А этот свет, увы, неотвратимо множен,
И, парусом взамах по свету полоснув,
Я вижу в пустоте, оставшейся от ножен,
Что дремлет новый мир, до яви не уснув.
 
И  я спешу к нему по склону терпеливо
И, путаясь в словах чужого языка,
Ладонью зачерпнув из грязного залива,
Смотрю уже душой навзрыд за облака.
 
24 июля 2001
 
* * *
 
Коснуться невзначай пространства возле слуха,
Чуть выше головы, внезапнее лица,
И, не переводя ни помысла, ни духа,
Сойти не на простор, но все-таки с крыльца.
 
И, не не торопя, внезапно наклониться,
Спросить, о чем уже не спрошено давно,
И медленно смотреть, как неподвижна птица,
А небо все летит и падает в окно.
 
И как звенит в тени прозрачно паутина,
Как ветер в волосах шуршит и не поет,
Как кисти лякруа волнуется картина
И будущий закат горит наоборот,
 
Хрустальный башмачок налез наполовину,
А пряжку расстегнуть, намылить – и уже
Пора на божий свет отцу, а следом – сыну
Возникнуть и мелькнуть на пятом этаже.
 
Скрипит себе ольха поверх березы вздоха,
Собак далекий лай, нездешний перебрёх...
– Ну, как тебе, мой друг, текущая эпоха?..
– Да так себе, мой друг, не гаже всех эпох.
 
28 июля 2001
 
* * *
 
Коровий след напротив тишины,
Архивный шкап с оторванной петлей,
И две вороны молча над землей
Понуро возвращаются с войны.
 
И где-то там, меж облаком, блестя,
Другие птицы медленно кружат,
Отцвел бесплодно невишневый сад,
Кому-то за содеянное мстя.
 
Родной язык и мертвый не звучат,
Но письменно вполне еще смешны,
И тоже возвращаются с войны
В отцветший внове невишневый сад,
 
Где кормим мы линяющих собак,
Где собираем вялые грибы –
Счастливых дней нездешние рабы,
Вступившие с непрошлым в тайный брак.
 
29 июля 2001
 
* * *
 
Этот бережный звон невзначай,
Эта хрупкая фраза на дне –
И фарфор, обнимающий чай,
И прощание с присказкой – не.
 
Некасание легких волос,
Неоткрытие веры и сна,
Непоездка автобусом в Плес
У открытого настежь окна.
 
И нежизнь не у моря потом,
Черногорский поблекший пейзаж,
Безэтажный и призрачный дом
Не надолго и даже не наш.
 
Тонут губы в нетерпком вине,
И слабеет над морем рассвет.
Постепенно из присказки – не
Попадая в историю – нет.
 
31 июля  2001
 
* * *
 
Принцесса, туфелька, восторг,
И обожание некстати,
И что с того, что я – Восток,
А Вы – мой Север по палате.
 
И что с того, что мы нежны
И очень бережны напрасно,
В Вас все  четыре не жены
Не уживаются прекрасно.
 
Мы ходим по полю во тьме,
Несложной жизни пилигримы,
И дважды два в моем уме
В Ваш смысл непе- и ре-водимы.
 
И на краю большой зимы,
Ходя оставшихся полкруга,
Как счастливы, помилуй, мы
В непонимании друг друга.
 
4 августа 2001
 
* * *
 
                Евгению  Ревзину
 
Имея – не иметь, а потеряв – обресть,
Не двигаясь – лететь, меняясь – быть собой,
На самом деле мы осуществляем месть
Всему, что нам несет слияние с судьбой.
 
На самом деле мы поток тревожных снов
Преображаем в тех, кому мы не нужны,
На самом деле мы, не разбирая слов,
Навзрыд и невпопад к небывшему нежны.
 
Спадает пелена с идущих наугад,
Торопится рассвет в пространство изнемочь.
Смотри, как  недвижим мгновенье водопад
И как светлее дня единственная ночь,
 
Как болен юный клен, растущий под окном,
Как болен старый дуб, листвою трепеща, 
И как минувший век, великий эконом,
Бежит за нашим днем без крыльев и плаща.
 
12 августа 2001
 
* * *
 
Чужие дни, чужие речи,
Чужая музыка вокруг,
И шаль тяжелую на плечи
Накинул вежливо не друг –
 
Тебе, не сотворенну вживе,
Тебе, влекомой не вовне,
И в том, взволнованном, заливе,
При расколовшейся луне,
 
И там – на перемене века,
На гребне жала и жары,
На пике недочеловека
Из неоконченной игры,
 
Тебе, любившей непотребно
Не жизнь, а кожу и восход,
Что растворяются целебно
Среди незамутненных вод.
 
Играй и двигайся упорно,
Под эту музыку скользя,
Твое движенье небесспорно,
Но лучше двигаться нельзя.
 
А я легко и отстраненно,
Заметив равнодушный жест,
К вам отнесусь неблагосклонно
Под блáговест и благовéст.
 
26 августа 2001
 
* * *
 
Парафраз из незнакомых фраз,
Из дождя надежды и письма,
Пусть не каждый, но хотя бы раз
Нас утешит в горести весьма.
 
Бедный мир, до одури не мой,
Белый свет, до отсвета не наш,
Приведет нас к вечеру домой
Или в полночь – в лубяной шалаш,
 
Где смола на высохших  ветвях,
Где роса на выцветшей земле,
Белый соус в черных трюфелях
И огонь, невидимый в золе.
 
Вместо солнца – свечи и фонарь,
Вместо моря – галька, и  песок,
И нездешней сущности букварь,
Что читает бездны голосок.
 
Я уйду за эхом этих даль,
За усталым отсветом дорог,
Где дамасской гильотины сталь
Преподаст очередной урок.
 
30 сентября 2001 
 
* * *
 
Бродит кошка по дивану,
На метле летает муха,
И пришла себе к ивану
Очень древняя старуха.
 
Принесла в заплатах карты,
Полколоды, воска свечку,
Пива теплого три кварты
И легла к нему на печку.
 
На полатях пели куры,
Плыл закат в окне багрово,
И, пустившись в шуры-муры,
Изрекла ивану слово:
 
– День, иван, – большое дело,
Ночь, иван, еще дороже. –
И ласкалась неумело –
Помоги ей в этом, Боже.
 
Век прошел, потом неделя,
А потом и вовсе кроха,
И еще допер емеля,
Что кончается эпоха,
Где кому-то, в самом деле,
Было все-таки неплохо.
 
Выпил пива, вытер губы,
Бросил веник у порога.
А кругом трубили трубы,
Славя тление и Бога.
 
1 октября 2001
 
* * *
 
Дни мелькают, как недели,
А недели – как года.
Неужели в самом деле
Нас не будет никогда?
 
Ни коровы, ни собаки,
Ни излучины реки,
Ни развалины Итаки,    
Всем прогнозам вопреки,
 
И, конечно же, в итоге
Ни Сатурна, ни свинца,
И в одном нездешнем Боге
Мы сольемся в пол-лица,
Встанем молча на пороге,
Без дыханья и лица.
 
И приветствуя ушедших
Раньше нас в иной предел,
Встретим толпы сумасшедших
Без регалий и без тел.
 
И хромая духом бедным,
Поплетемся в никуда
Под зеленым солнцем медным,
Досветившим без следа.
 
2 октября 2001
 
СЕВЕРНЫЙ МОТИВ
 
Какая музыка пасла свои стада,
Какой пастух гудел себе на дýде,
Что камня сквозь забулькала вода,
Глаза открыла голова на блюде.
 
Я вышел вон, гонимый никуда,   
И брюки клокотали от нагрузки,
Дымились в полуметре провода
От зеркала разбившейся Тунгуски.         
 
И чукча, брат, сквозь чум издалека
Мой праздный ум, не торопя, тревожил.
Как будто прожил я не долгие века,
А только то, что прожил и не прожил.
 
10 октября 2001
 
* * *
 
Процесс омоложения условен
И все-таки, увы, необходим.
Для этого потребен белый овен,
Огонь, шампур, и музыка, и дым,
 
Кастальский ключ и непреложность быта,
Прилива шум и пальмы у окна,
Кусок щепы от прошлого корыта,
К которому привязана волна,
 
И все твои несбывшиеся встречи
На тыщу лет, не прожитых вперед,
И с блюда – взгляд уснувшего Предтечи,
А, может быть, иродиады рот.
 
Акрополь, дельфы и колхида,      
Еще потребна, Господи спаси,   
С гвоздем во лбу – кариатида
Из влажной липы посреди руси.
 
12 октября 2001
 
* * *
 
Пора, мой друг, засесть за переделку
Убогой жизни, призрачной давно,
И, взглядом беглым провожая белку,
Открыть в мороз туманное окно.
 
И губы шевеля тяжелым слогом,
И ум таща сквозь медленные дни,
Забыться не в молитве перед Богом
И не в природе, данной искони,
 
А в этом вот навозе и помете
Соседской суки, тощей и хромой,
Летящем низко трубном самолете
И даже в жизни тлеющей самой,
 
В остатках снов, в обмылках боли,   
В железной выси ночи ледяной
И даже в той незавершенной роли
Царя царей в избушке лубяной,
 
В сибирской язве братского сената
Стеклянной выси рухнувших гордынь
И в прорези зеленой автомата,
Восшедшего, как кара,  из пустынь,
 
Нагих и нищих, мертвых и проклятых,
Несущихся на перекрестье крыл
В живое сердце всех невиноватых,
Которых Бог спасеньем не закрыл.    
 
Пора, мой друг, иначе будет поздно,
Пусть стынет кровь и падает листва.
И в небе так невыносимо звездно
Не вопреки законам естества.
 
18 октября 2001
 
* * *
 
Кружи по медленному кругу
Минувшей жизни и судьбы
И не молись уже испугу
Попасть в цари или рабы.
 
И пей расколотую чашу,
Пустую, горькую, до дна,
Вмещающую вечность нашу,
Которая на всех одна.
 
Которая в узорной хляби,
Которая в моче кобыл,
В твери, термезе и кулябе,
Что Бог благословить забыл,
 
Которая в ошметках лета
На крите горном напоказ,
Которая  в глуби рассвета,
Встречающего взрывом нас,
 
Которая во тьме и дыме,
В песке, пыли или жаре,
И пóлыме или полrме,         
Где он истле, но не умре.
 
18 октября 2001
 
* * *
 
Как бедный лист боготворит полет,
Единственный за вечность бедной жизни,
Который вспомнит на безликой тризне,
Когда его природа отпоет.
 
А где тот миг, в который мы летим
Вот так свободно и крылато? –
Быть может, тот, под дулом автомата,
Что в жизнь уже не обратим.
 
Быть может, тот, когда, наоборот,
Внутри тебя движенье оборвется,
Иссякнет влага личного колодца
В какой-нибудь нерукотворный год.
 
А может быть, не минут в должный срок –
Прыжок, полет и ветер под тобою,
Над всей вселенной сине-голубою,
Звездой небесной вдаль наискосок.
 
20 октября 2001
 
* * *
 
Звенела музыка, листва себе летела,
И было холодно и ветрено вполне.
На звук зимы  не отзывалось тело,
А просто улыбалось с ветки мне.
 
Меж нами были рамы, и решетка,
И лай собак в избушке лубяной,
Деревни оклахома и находка,
И даже айсберг в шапке ледяной.
 
Меж нами были прожитые годы,
Любовь в шкафу с начала до конца,
И диалог на студии свободы,
И тень кольца на линии лица.
 
Еще меж нами солнце не всходило,
И шли дожди в начале октября,
Чертило путь вдали паникадило,
Над суетой и праздностью паря.
 
И все казалось так невыносимо
От счастья, заполнявшего простор
Что я прошел неосторожно мимо
Судьбы самой, нацеленной в упор.
 
26 октября 2001
 
* * *
 
Не хочу быть золой и прахом
Под копытами и стопой
И болеть неизбежным страхом
Расставания нас с тобой.
 
Не хочу быть травой и глиной,
Возрожденной в ином витке,
И уродливой половиной,
Только с вечностью накоротке,
 
А хочу быть упругой массой,
Заключенной в панцирь забот,
И лететь неудобной трассой
Или воздухом, наоборот.
 
Я хочу не дрожащей тварью
Сожалеть о невстреченном дне
И писать густой киновáрью   
Просьбу холода об огне.
 
И еще две пустых заботы –
Сохранить сквозь продленный век
Эту нежность до самой рвоты
И любимую имярек.
 
26 октября 2001
 
* * *
 
Вы поверьте, тема смерти
Не печальнее других.
Вот письмо в пустом конверте,
Поздний ужин без двоих.
 
Вот свеча горит напрасно,
В доме мыши и сверчки,
Что, курлыча громогласно,
Лезут в жирные бачки.
 
На окошках липнут мухи,
В доме дряхлом ни души,
Кривоногие старухи
Прячут медные гроши
 
И поют чуть слышным хором
Про весенние деньки,
Про страну за косогором,
Где гуляют мужики,
 
Где жужжат железно косы,
На межах торчат рожны.
И ответы на вопросы
Даже умным не нужны.
 
28 октября 2001
 
* * *
 
На ржавом поле ржавые ветра,
И рожь железом отливает вдаль,
И коростель выводит до утра
Один мотив по прозвищу печаль.
 
И что мне до разрушенных могил
В глуши афинской, выжженной дотла,
До тех имен, кого боготворил,
Молясь тайком вдали из-за угла.
 
Трусит осел, под тяжестью присев,
Погонщик пьян и вовсе не жесток,
Его сожрет за поворотом лев
Или убьет столетний водосток.
 
Какая пыль, какая тишина,
На сто веков не видно ни души,
Сюда не забредет уже война –
Не снизойдет до подлинной глуши.
 
Я пью стакан дешевого вина,
Платком невзрачным вытираю лоб…
А тишина печальна и дивна,
Тесна и неподвижна, аки гроб.      
 
2 ноября 2001
 
* * *
 
Куда ушли волнение, и страх,
И все надежды на веселый лет –
Наверное, сгорели на кострах
Или попали в худший переплет.
 
И посему пристало истолочь
Пригоршни дней фарфоровым пестом
В небес конечную земную ночь,
Под крымским или каменным мостом.
 
Где тот железный крашеный гараж,
И старый пень у сломанной ветлы,
И наших слов невнятный ералаш,
Достойный безразличия метлы.
 
И старый дрозд некстати на скамье,
Подняв крыло, мне говорит умно,
Что все бессмертье – в детях и семье,
А остальное – бедное оно.
               
Но я не дрозд, не стар и не крылат,
И свой резон имею с давних пор:
Еще к семье прибавить надо –  ад,   
И в букву ростом мелкий кругозор.
 
2 ноября 2001
 
* * *
 
Уходит дом, как пристань, как причал,
За поворот печалей и времен,
Протяжно ворон вечер прокричал,   
Но не пришел после заката он.         
 
Потом под утро прокричал петух,
Но утро не настало за окном,
И бывший день нисколько не потух,
Забредший невзначай в ушедший дом.    
 
Все длились в доме долгие часы,   
Переполняя стены и углы,
И лаяли невыразимо псы
Из растворенной вне пространства мглы.
 
И музыка томительно текла,
Исчезнувшая в новой немоте,      
И тусклый свет струился из стекла,
Где щи варились сонно на плите.
 
Стоял диван, к консоли прислонясь,
И рунге нависал над головой.
И это все напоминало связь
Между судьбой и памятью живой.
 
Все длился день, затерянный в веках,
А время шло размеренно туда,
Где слушал музыку, кусая губы, прах,
Когда текла летейская вода.
 
10 ноября 2001
 
* * *
 
Я почему-то верую в ничто,
Ищу свою дорогу в никуда
И длинное тяжелое пальто
Не надеваю больше в холода.
 
Кусок свечи  на мелочи топлю,
Старинный крест начищенным ношу,
Я пеплу доверяю и углю,
Скорее чем огню и шалашу.
 
Мне ближе прах, летящий надо мной
Или осевший в листьях золотых,
Преображенный в дерн и перегной,
Чем голоса и помыслы живых.
 
Еще я различаю невзначай
В минувших днях, коротких, как века, –
Не скошенный косою иван-чай
И птицу за мгновенье до силка.
 
10 ноября 2001
 
На вечере параджанова,
состоявшемся в театре
михаила левитина
         
 
 
Желто-розовый вечер в разгаре –
И кафтан кособоко повис,
И играет булат на гитаре,
Прилепившись едва на карниз.
 
В царстве мертвых веселья немного –
Просто песни да нежности горсть,
И присутствие тайного Бога
Подтверждает нечаянный гость.
 
Вот он, в женщинах именем ада,      
Что печали и верности смесь,
И других подтверждений не надо,
Что нездешний присутствует здесь.
 
В опустевшем саду эрмитажа
Столько музыки, столько тепла,
Что пустыней не кажется даже
Наша  жизнь, что недавно прошла.
 
12 ноября 2001
 
* * *
 
Карусели миг не вечен,
Что с того, что недвижим,
Век любой не человечен,      
От которого бежим
 
В перевод, леса и оды,
В ненадежду и покой,
В храмы призрачной свободы –
От судьбы над головой.
 
От толпы в наряде красном.
Нетолпы без парика,               
С вожделением прекрасным,
Напряжением быка.
 
И живя свои полмига,
Надрываемся, бежа,
Как надрезанная книга
От движения ножа.
 
14 ноября 2001
 
* * *
 
Опустела печаль на три меры,
Отступило прошедшее вниз,
Мне немного бы воли и веры
Ненароком грядущего из.
 
Где заводик свечной в мезонине,
И бумаги вощеной стопа,
И вода в не разбитом кувшине
Об обломок гранитный столпа.
 
Где-нибудь возле питера-града
Или в потной афинской глуши,
Коим сердце до одури радо
При участии части души.
 
Где я грабли возьму у сарая,
Залежалые листья сгребу
И увижу от края до края
Тень идеи в открытом гробу.
 
А вокруг самодельные свечи
И засаленной Библии том.
И неловкие пальцы Предтечи
Под закапанным воском листом.
 
18 ноября 2001
 
* * *
 
Круг дыханий так не вечен,
Так прерывист, краток, скор,
Но в итоге бесконечен,
Вот до тех от этих пор.
 
И когда в потоки эти
Уплываем мы и ты,
Недовымершие дети,
В час не-тьмы и немоты,
 
Повторяя действо, множа
Все до нас и после тож –
Пастуха, оленя, дожа,
Напоровшихся на нож,
 
Влаги, нежности, обрыва
И еще – движенья встреч,
Не без не не-перерыва            
Обращая воздух в речь.
 
И кому какое дело
До дыхания взахлеб,
Где легко снимают тело,
До себя добраться чтоб.
 
19 ноября 2001
 
* * *
 
               Алле Латыниной
 
Мизерных дел невыразимый раж
Длиною в жизнь, размером в полнаперстка.
Комедии уродливая верстка,
Не вышедшая вовремя в тираж.
 
Вот я верхом на дряхлом скакуне,
Вот ты верхом на резвом драндулете,
А жили ли и мы на этом свете               
Хоть миг один короткий не во сне?
 
Не покупали брючную тесьму,
Мороженую рыбу в расфасовке,
И не искали до утра в кладовке
С запасом хлама рваную суму,
 
Не волновались суетно и зря
О позднем возвращении дитяти,
Ворочаясь угрюмо на кровати,
Пока в окне не вызрела заря.
 
А дел все мельче на излете сна,
Невыразимей жалкая эпоха,
И не ищите смысла и подвоха,
Перебирая наши письмена.
 
23 ноября 2001
 
* * *
 
Мне зеркало мешает видеть даль,
Смотреть туда, где истина таится.
Так Божий лик мешают видеть лица,
Что день за днем невыносимо жаль.
 
Так темнота мешает видеть свет,
Так свет мешает видеть свет нездешний,
И в этом свете кружит над скворешней
Звезда, погасшая мильоны лет
 
Назад, во тьме, одна, непонарошку,
Где бьет легко ногой о ножку
На твой вопрос любимая в ответ.
 
Мне сон мешает видеть не во сне
Осенних дней избыточную силу
И свежую озябшую могилу,
И силуэт с приставкой новой – не. 
 
Мне жизнь, увы, мешает видеть сон,
Где я любим небезответно кленом
Во времени реальном, а не оном,
Но видимым со всех моих сторон
 
Из дали той, за зеркалом сокрытой,
Не до конца ранимой и убитой,
И не ушедшей вглубь за небосклон.
 
25 ноября 2001
 
* * *
 
Ушел, увидел, сделал, пренебрег      
Содеянным и снова возвратился,
Где, зеркалом отброшенный, дымился   
Для бедных запад, для глухих – восток.
 
Для прочих – юг, кого мы не узнаем.
И север, именуемое раем,               
Волшебный конь по кличке горбунок.   
 
И, наконец, осел абориген
На самом дне кромешного оврага,
Решив не делать более ни шага,
Как тот святой по кличке Гермоген,
 
Легко на бочку  дерево строгая
И обручи готовя, как играя,
Укрывшие от новых перемен.
 
И жалобно запел вчерашний хам,
На этот зов пришли к нему собаки –
Одна из тулы, позже из итаки,
По кости принеся к его ногам.
 
И много позже, помолившись Богу
И вспомнив всю минувшую дорогу,
Стал яму рыть глубокую под храм.
 
26 ноября 2001
 
* * *
 
Спуститься в ад во вторник поутру –
Забыть дела, заботы и задачи,
Не чистить снег немереный на даче,
Дрожа от холодрыги на ветру,
 
Где жгут друзья и недруги костры
И греются всю смерть напропалую,
Ошую – те, а эти – одесную
От главной в тартар правильной дыры.
 
Я вспомню всех, увидев в свой черед,
Я вспомню всех, оставленных на воле, –
И тех, с кем виделся давно ли,
И тех, кто был по имени народ.
 
И на листе, линованном в обрез,
Составлю список долгий, без помарок,
И, возвращаясь в среду, мне подарок
Засунут в душу колебаний без.
 
И просыпаясь позже,  чем привык,
Я разложу записанное разом –
Жаль, не помощник  в этом деле разум,
А только голос, память и язык.
 
29 ноября 2001
 
* * *
 
Ты жалок, беден, скушен и смешон,   
Ничтожен так, что за людей обидно.
И что с того, что этого не видно
Со всех пяти невидимых сторон.
 
Ничтожен так, что Богу невдомек,
Что в той пыли тебя лежит частица,
Что смотришь ты с бездумьем очевидца
На этот – в клетку – призрачный мирок,
 
Что с важностью тюремного клопа
Обходишь царство от стены до койки,
Не любишь солнце посреди помойки –
Воняет им до одури толпа.
 
Толпа рабов, врагов и неврагов,
Толпа людей и недопрочих тоже –
Дай счастье им, нерукотворный Боже,
Среди других и этих берегов.
 
И как бы было длить нежизни нить,
Кабы не знать, что вылезшие дале
Обрящут жирный профиль на медали,
Дабы в уродстве душу утолить.
 
29 ноября 2001
 
* * *
 
Они-то думали, что мы – всего ошибка,
Так, опечатка в книге Бытия,
И посему заботились не шибко,
Как тщили дни условно ты и я.            
 
Как мы пасли оставшееся стадо
От плена их, законного вполне,
Под едкий дым костра и самосада,
При ими же загаженной луне.
 
Они прошли – от пули и облавы
Ни памяти, ни мысли, ни следа,
Ни даже грана мимолетной славы,
Как нам случалось прежде иногда.
 
И вот опять трехглавые просторы.
Опять народов в гости к нам толпа…
По осени пылают мухоморы.    
И между них – народная тропа.
 
29 ноября 2001
 
                ЭЛЕГИЯ
 
                Олегу Чухонцеву
 
Эпоха босяков от бродского до рейна      
Закончилась смешно сорокиным и ко,
С эпохою другой капусты и портвейна,
Нанайских жигулей, рязанского трико.
 
Курсистки из тувы, из курска гимназисты
Уходят в интернет, в запой и сторожа,
Туда, где  любят их взахлеб социалисты,
От радости такой немея и дрожа.
 
Закончилась, увы, с шуршанием пространства
И тлением миров де сада и рене –
Трагедией рабов холуйства или пьянства,
Уйдя в расхожий миф и даже реноме.
 
Опять вернули нам петрарку и декарта
Со склада, где лежал заиндевелый стерн,
Из тюрем леваков, и лагерей соцарта
И каторги вдогон по имени модерн.
 
Вокруг возник катулл из запаха и вздоха,
Сквозь бывших, чья строка активна и пошла…
А впрочем, может быть, минувшая эпоха,
Эпоха босяков, не так уж и прошла.
 
30 ноября 2001