Мне сорок лет или Неудавшаяся литературная карьера

Сколько себя помню – собирался быть писателем. Не зная грамоты, уже пачкал красивые листы каракулями. В пятилетнем возрасте начал диктовать роман. Отец под диктовку исписал  десяток страниц бисерным своим почерком. Роман к сожалению не сохранился. Сюжет забыт. Возможно, никакого сюжета не было. Я начинал формалистом.
Первое стихотворение сложил в начальной школе. Вот оно:
Когда мы ждем, то кажется, что вот –
придет и все былое пропадет.
Но ты приходишь и ... увы,
как раньше, остаемся мы.
Речь идет о наступлении рассвета, кажется, или нового дня, нового года, или может быть каникул. Нет,  вру. Прекрасно помню этот зимний вечер. Долгожданное возвращение отца из командировки. С самой далекой китайской границы. Странно, но за прошедшие годы мироощущение мое ничуть не изменилось.
Мне сорок лет. В этом возрасте (не хочется скатываться на банальности, мол, такой-то уже... Достаточно того, что Пушкин был уже давно в могиле, не говоря уже о Лермонтове)...
Мне сорок лет. За этот немалый срок, трижды был близок к самоубийству, пережил несколько сильных влюбленностей (одна из которых имела итогом женитьбу и рождение сына).
Однажды я был чрезвычайно беден. Была ранняя весна. Первая оттепель. На ногах у меня были резиновые сапоги. В таких за грибами ходить, а не в метро ездить...   
Дважды я себя ощущал очень состоятельным, в материальном смысле. Первый раз, в школьном возрасте, когда удалось скопить десять рублей. Другой раз, крутанувшись в бизнесе –
криминальном, но по нашей российской нелепости, ненаказуемом. Испытал веселый ажиотаж стяжательства.
Иногда я совершаю поступки малопонятные. Меня, даже, угораздило эмигрировать.
Пока что мне везет. Я умудрился постареть, так и не повзрослев. Кошмар, преследовавший меня с детства –  откладывается. Чур, чур его! Родители мои живы.
Можно сказать, мне повезло прожить тихо и даже радостно. Но лучше промолчать. Что за похоронные настроения?
Самые яркие переживания – литературные. Начиная от легкого шипучего поэтического опьянения, до вязкого прозаического дурмана, который удается растягивать на недели.
К собственным литературным опытам, сколько себя помню, относился как к явлению позорному. Когда ближайший товарищ в очень откровенной беседе рассказал о своей гомосексуальной наклонности, я  покраснев признался что пишу стихи.
Оглядываясь назад, я угадываю очертания призрачного десятилетия, между двадцатью и тридцатью, когда я сильно тормозил. Удивительно мало сделано!
На сетевую литературу смотрю с умеренным оптимизмом.
Литературные профессионалы внушают уважение. Даже их бездарность доказывает, что успех – есть тайна, а мастерство саморекламы творится на небесах.
Дилетантизм, напротив – безвкусен. Нет сцены пошлее, чем та, где увлеченный поэтик читает возлюбленной стишки собственного сочинения, будь то домашний интерьер, или пленэр под луной. Нет ничего (за исключением бормашины) невыносимей продолжительных чтений самопальной прозы в кругу друзей.
Моя жена неплохо ко мне относится. Именно поэтому, я не показываю ей ни своих стихов ни рассказов.
Со времен самиздата не встречал людей читающих бедно оформленные (на средства автора) стихотворные книжицы. Впрочем, тиража хватает, чтобы осчастливить друзей и родных. Должна же мама узнать, наконец, что ее сынок – гений!
Учитывая вышесказанное , на сетевую литературу смотрю с умеренным оптимизмом (с ударением на последнем слове). Мне сорок лет. Трудно ожидать от сорокалетнего - оптимизма неумеренного.