Вендетта ранней весной

Действие I
   Непроглядная темь. Осознанность присутствия дает лишь крошечное, бирюзовое сияние, издали всем своим видом ничем не примечательное, совершенно схожее с обычной в безоблачную ночь звездой; но оно приближается. Вокруг становится все светлее, по телу пробегает радостное чувство безопасности, рождаются доселе никогда не испытываемые уверенность и спокойствие. Отдаленность отходит.               
   Яркий ореол обретает контуры, принимает формы юной, совсем ребенка, девушки…  Вэртрентца, оставь отзвук, не ищи вопрос, будь верен желаньям, молчи…;  она едва заметна, но так прекрасна! Самую малость наклоняет голову – в мгновение ее взор вновь устремлен вперед, на единственного обитателя опоясывающего обоих  мрака…
   И плывет чистая волна, тонкое-тонкое звучание, эхо…

Призрак в сиянии:
Здравствуй, юноша из плоти,
Кто создатель в разрушении,
Ты  уста сомкнув, безмолвствуй,
Вслушавшись в мое ученье.

Я – учительница раб,
Дух, что нить водою крепит,
Я с того, кто юн и слаб,
Ореол создам созвездья.

Твое имя тьмой сокрыто,
Будто горною породой.
Я ж сквозь сказочное сито
Самоцвет отчищу черный.

Напустив немалых сил,
Сотворю орду из пепла,
Уничтожив прежний мир,
И тебя окрашу аурою светлой.

Пред твоих очей туманна,
Будто ранняя река,
 Где всегда таиться тайна,
Девственная доброта.

Оттого, застив, безмолвствуй,
Силой воли в ожидании,
Как пред тем, на ком корона.
И тогда примусь за назиданье.

   Ее хрупкий стан – очарование, ее речь – песнь блаженства. Кто знает, что есть страх? Кто знает, что есть жалость? – миг вечен… счастье,  в нем нет пределов и рубежей…
   В недоумении, но наслаждении, Вэртрентца не смеет прервать, пусть туманный и бесполезный в итоге, но столь сладостный сейчас, говор. Он дает знак – продолженье. Уголки ее уст слегка приподнимаются. Мгла рассеивается – метаморфозы под сюжет.

Помни первый мой урок!

Чтоб наречь добром добро,
Злом - деяния неправых,
Ты вздохни сперва свежо
 Чистой грудью парной.

И увидишь, что порок,
Страстного, бедой оправдан.
И для счастья есть залог –
Дума, воля и подавно.

Все, чем прежде восхищался,
Обменяет бель на хмурь,
То, чего так в юности боялся,
Уберешь в небес лазурь.


Коль не веришь – докажу,
Есть ученость красноречья.
Чужой опыт укажу,
Первоверье лжеученья.

Пусть воспримешь все за басню.
Знай – была пред нею быль.
А коль будет твоя ласка,
Поднесешь и свой «аминь»…

Слушай же и внемли!

Как-то в неизвестном месте
У безымянного ручья,
Где деревья стали тесно,
Всюду щебет соловья.

Средь лесной поляны, незаметно,
Там жила убогая семья –
Пусть без денег, да беспечно –
Мать, отец, их сыновья.

Без проступков прегрешенья –
Не в почет им Магдалины,
Корифеи всех сожжений.
Добродетельностью жили:

Сохнув верой православной,
Католичеству ура!
Протестантам помогая,
Всем, в ком Бог за «Я».

Веселился Pater ecstaticus,
Отец восторженный,
Рад был Pater seraphicus,
Ангелоподобный.

Всем отрада в Эмпирее
От таких воззрений;
Хор счастливый пел сильнее,
И Господь отметил:

“Таковым лишь благодать
Я свою обильную желаю,
Потому столь рано взять
Смею к нашему их раю”.

Следом ангелы, глумясь,
Торжествующе вскричали:
“Славим, славим мы царя,
Прославляем Государя!

Выйдем верною семьей
Новорожденных приплодов,
Встанем дюжею стеной
От бесовской зноби.

Защищать их и любить
Мы возьмемся с честью;
Дай лишь знак освободить -
Тех, кто жил без мести”.

И стучали громко барабаны,
И гудели трубы,
И играли звонкие фанфары –
Все согласны, вне раздумий!

Наливали, ели, пили
За судьбу несчастных -
Так вот Смерть и снарядили
По прошенью ясных:

Тьмы душа, что ночи изучает,
К полудню приспела –
Роба мглы, орудие сверкает –
Довершать святое дело...

   О привидение, зачем рассказ твой? Зачем парит мелодия твоя, поспешность в ней? Ты так боишься упустить тонкость, всякую мелочь и деталь. Но разве амба посетит твой стертый лист? Вэртрентца, услышь, что должен! … мертвые не торопятся по своей нужде …

…На земле ж был тихий час,
Отдыхали по обеду.
Только младший сын-простак
Славословил божье небо.

По тропе извилистой,
Свежим духом упиваясь,
В нежной ласке с милостью,
Все ступал он улыбаясь.

И не ведал беззаботный,
Напевая сладко зелени:
Быть отныне одиноким –
Ожидает тяжесть бремени.

Глубоко любивший Бога,
Услаждавшийся дарами,
Поглощен хребтом природы,
Вне науки о страданьях –

Возвращался он домой,
Низкой птице не печалясь;
По священности степной
Танцем тучи рассевая.

Быстрый шаг да взмах рукою,
Верность, светлое чело,
Предвкушения рекою –
Вот он дом, семья, тепло...

Как наивно непорочно!

…Но отец не бросил взор,
Не утешила словами мать,
Даже братцу неугодно
Было выйти, повстречать –

Унесла их чернь-душа,
Фокус пламени лишила:
Бездыханный прах, тела,
Только и лежат уныло.

(Посейчас слезится дух,
Вспоминая эту драму:
Так жестоко горечь мук
Распорола в детстве рану).

Долго юноша рыдал,
Все взывая к деве сна.
Был давно уже не мал,
Но лил слезы, как дитя.

И стоял не жив, не мертв,
В превращении бедняга, -
Как уверовать он мог:
За любовь – мучение награда...?

   Внезапно пронзительный, тягостный гул пробуждает умиротворенный покой. …Застыв, прозрачная тень начинает таять и испарятся; на лице ее все еще сладкая покойная улыбка, но в глазах видны очерки блеска и грусть. Слух едва различает отдельные слова…

Вэртрентца:
О светила, только не это!

Призрак в сиянии:
Смерть … направляясь,
...     приют,

Голос извне:
Ну же, очнитесь...

Призрак в сиянии:
Треть пути …
…      донесся звук:

Вэртрентца:
Нет, нет, не исчезай, прошу, о нет!

   Фантом покидает  молодого юношу; все его блага уплывают вместе с ним. Возвращается до боли знакомое чувство постоянства в собственной незначительности, неопровержимый вздор во всем.

Голос извне:
Боже милостивый, пресвятая дева,
Столько сил и столько горя!?
Третью ночь и крик и трепет!
В день унынье сдержанного моря,
Утром – шум, маразм и гам,
И нечистый фурий лепет
                C почивающего рта...

Вэртрентца:
О виденье!…    
(приоткрывая глаз)
Гайя?

Гайярда Золла:
Опомнились… давно б пора...
Вставайте, сударь мой.
Нас уж давно гостеприимный свод встречал,
Предумышленно нарядившись в цвет лилово-рдяный.
Тем паче ж пылает небосклона шар,
Когда тон убранства былого на сладко-ярый
Сменил, стиляга, франт-порфироносец.
А вы все почиваете, все на боковой.

Вэртрентца:
Гайя, пожалуйста, уйди...

Гайярда Золла:
Ах вы, шалопай!

Вэртрентца:
(с равнодушием)
Ну что ж брани, брани...

Гайярда Золла:
Да вы лентяй всем лентяям лентяй!
Немедля в церковь соберитесь!
Воскресный день!
Уж в храме молится давно за вас
Георгий, святой наш брат,
А вы, бездельник, спите.

Вэртрентца:
(в сторону)
Взъярилась точно попугай,
А только б знала,
Секунды долю прожила,
Всмотревшись в душу, - небось,
За злодеянье на колени снизошла.
Но сызнова театр (в который раз?!) и я актер...