Праздник на Катафалковой Улице

Всю свою недолгую тинно-серую жизнь Козявкин был свято уверен в одном: его преследуют несчастья. От него ушли все любимые женщины, он так и остался одиноким, неряшливым и жалким. В доме его обитали тараканы, плесень и засохшие грязные тарелки. Летом прилетали мухи. Встав утром, он поскальзывался на пролитом с вечера кислом супе, а со стены на него с укором смотрело керамическое панно «Пушкин в детстве», словно говоря: «Дурак ты неизбывный мой». Воображаемые несчастья составляли смысл и суть жизни Козявкина.

Это замкнутое пространство тоски озвучивал сам Козявкин в гамме плача, нытья и заунывных жалоб. Попытавшись поверить в Христа, Кришну, Аллаха и уринотерапию, он, в конце концов, разочаровался во всём, кроме одного: «Несчастья преследуют меня», — ежедневно думал он, отправляясь утром чистить зубы. Порой, думая так, он даже оглядывался, но, не пытаясь уйти от возможной погони, а чтобы разглядеть очередную неприятность и думать о ней весь день. Но ни разу он никого за собой не увидел. Почему? Потому что всё было наоборот: жить с вывернутой шеей не получалось, и, глядя перед собой отрешённым взглядом, он продолжал ждать встречи «с новым горем» (так поздравлял он всех). Иначе говоря, он преследовал несчастья — да так, то уйти от него они просто не могли.

В этой погоне он однажды выдохся и, как не раз уже предвкушал, умер. Ведь сама судьба вела его по кривой дорожке — и даже улица, на которой он жил, называлась Катафалковой.

Реакцию окружающих на смерть страдальца было трудно назвать здоровой. Соседи Козявкина по лестничной клетке обрадовались так, что даже выбросили в окно телевизор — за ненадобностью. Кактус, умиравший в квартире Козявкина, неожиданно расцвёл, а генеральный директор фирмы по розничной торговле троллейбусными тормозами (где работал Козявкин) неожиданно заплатил всем сотрудникам новогоднюю премию уже в середине апреля. Испытали необъяснимое облегчение и многочисленные родичи Козявкина, съехавшиеся в козявкинский городок (к слову, называвшийся Безнадеждинск) со всей России и даже таких отдалённых мест земного шара, как африканский город Уагадугу. Оттуда они привезли подарок Козявкину — посмертную маску недавно свергнутого президента Уу-не-могу. Африканские родственники торжественно поднесли маску к бледному многострадальному лицу Козявкина и ритуально возложили её. Маска подошла ему как раз, но неожиданно захрустела, зашевелилась и сложилась в страдальческую гримасу.

Закупая всё необходимое, организаторы похорон то и дело сталкивались со странными, нелепыми трудностями. Гроб Козявкину достался только розовый, на несколько размеров больше его бренного тела — так что он выглядел в нём, как в колыбели. Последним нарядом Козявкина стал костюм небесно-голубого цвета, подаренного ему добрым дядюшкой из Копейска. Козявкин не любил этот цвет; когда он надевал костюм, ему казалось, что он покрыт синяками. Зато носки были жёлтые — правда, грязные (чистых у Козявкина никогда не было; он думал, что покупал их уже поношенными). Они подходили к его ослепительно чёрным зубам (Козявкин имел обыкновение чистить зубы и ботинки, путая щётки). Украсили костюм цветком кактуса в петлице, а маска африканского царька подошла к случаю как нельзя более кстати.

Однако, настроение родственников, всё-таки, было не столь печальным. Как ни старались они изобразить почтение и скорбь, на их лицах всё более выступали радостное облегчение и веселье — ведь они избавились от надоедливого, унылого родственника, дружившего лишь с тараканами, грязными носками, дырявыми кастрюлями и троллейбусными тормозами. Собираясь вечером после беготни по похоронным бюро, они сидели на кухне, пили чай с тортом, плели венки из незабудок-колокольчиков и пели лирические песни.

В назначенный день похорон, выпив шампанского за упокой несчастной души (так как водка исчезла из продажи прямо перед их носом — город готовился к Пасхе), родственники отправились проводить Козявкина в последний путь. На этот раз ему стоило оглянуться: ведь он увидел бы толпу людей со светлыми лицами. Оркестр, заказанный накануне, состоял из молодых музыкантов — не поступивших в институт, бросивших ПТУ, а так же юных фанатов группы «Ленинград», не нашедших доселе достойного применения своим талантам. Но похороны Козявкина стали взлётом их музыкального творчества. Задумав написать депрессивную симфонию, они перестарались и создали жизнеутверждающий марш юных мизантропов под названием «Злобно я иду по жизни». Под звуки тромбонов, губных гармошек и электрогитар даже благодушно-ленивые обыватели превратились в ликующих рок-фанатов!

Так шествовала эта странная процессия, венцом которой являлся радужный розово-жёлто-голубой Козявкин. Встречные прохожие, ничего не понимая, кричали «ура!» и подкидывали в воздух чепчики и бейсболки. В ответ родственники одаривали их печеньем и наливали шампанское в пустые стаканчики из-под чудо-пудинга.

Под крики и радостные возгласы толпы похоронная процессия двигалась по улице Катафалковой, свернув на Скакалковую, затем на Весёлых Старичков, затем на Светлые Аллеи, затем на проспект Оживленина, где восторгу толпы не было конца. Забыв о последнем долге, родственники столь преисполнились восторга, что в момент наибольшей эйфории подбросили гроб вверх…

…Он плавно взлетел над их головами, над мостовой, над деревьями, крышами, и от ярких солнечных лучей мёртвый Козявкин зажмурился так, что из его глаз вначале посыпались искры, которые стоявшие внизу приняли за салют; после чего ему ничего не оставалось, как открыть глаза и увидеть солнце и небо. Он увидел, что костюм его — цвета небесной лазури, носки — лучезарны (хоть и не совсем чисты), цветок кактуса в петлице — благоухает, а розовый гроб он принял за колыбель, и стал счастлив, как в детстве.

Так родился новый Козявкин. Он встал, потянулся, расхохотался и плавно опустился на руки своих счастливых родных, которые обрадовались ему ещё больше. Они расцеловались и стали с того момента жить весело и радостно, устраивая каждый день праздник самим себе и друг другу.

Здания города разрисовали в яркие цвета, улицу из Катафалковой переименовали в Дилижансовую, а сам город назвали Надеждинском.

А что случилось со страдальческой маской африканского царька? На неё рассеянно кто-то наступил и тут же забыл о ней.

*

Безнадеждинск — безнадёжно унылый город на севере Свердловской области. Раньше он, правда, назывался Надеждинск, но сейчас — Серов, что стало, безусловно, адекватной заменой. Уагадугу — город где-то в Африке. Кажется, столица республики Буркина-Фасо, а, может, и нет. Копейск — небольшой шахтёрский городок, пригород Челябинска.

2 января 2003 года,
пос. Родники, мансарда на Морской, 12.