Обречённый город

В те времена философ дивный
Всё пел о счастье, о любви,
Слагал стихи поэт умильный,
Тянул он сонно дни свои.
Прошли века с крестьянской боли
И с барства  древнего оков,
Не стало меньше в душах соли,
Нам ржавых не порвать замков.
Прошли года, сменились власти,
И трон уж гнётся от других,
Спроси у них, где наше счастье,
Завьётся песней лживый стих.
Всё так же облаком струится
Над Петербургом мрак дневной,
И бьёт крылами жизни птица,
И манит вниз Нева волной.
Летит высоко ангел дивный
И кажет путь своим перстом,
Он далеко, ему не видно,
Что тонут люди за бортом.
А медный царь, коня пришпорив,
Введёт нас в храм небытия,
В пучины холода напротив,
В покои тихие своя.
Ты победил природу, силой
Ты взял правления бразды,
Стоит твой град, как в старь, унылый,
И рвётся плоть, и кровь с узды.
Проснись же царь, и месть сочтётся,
Настанет разом судный день,
Всё встанет на ноги, и цепь порвётся,
Взорвётся силою своей!
 
I

Уж ночь прошла, запели птицы,
И нежный теплится восход,
Из чёрной бархатной темницы
Вознёсся солнца хоровод.
Июнь сверкал в сиянье света,
Как ангел в тихой вышине,
Пришла пора, проснулось лето,
То лето в чудном зимнем сне.
Она лежит в своей постели,
А вокруг тетради с нею,
И ручки, книги, и очки,
И неудачные стихи.

Но кто она? Ей имя Анна.
Она мечтатель и поэт,
Она скромна, порой забавна,
И восемнадцать ей уж лет.
В Ленинграде она родилась,
В Петербурге живёт до сих пор,
С мечтою давно повелась
Стать великим поэтом потом.
Но стихи её просто лишь скука,
Ей не давалась упрямая лира,
В стихах не звучало душевного звука,
А слёзы любви в них казались сатирой.
Часами сидела с тетрадью она,
Писала, кряхтела и плакала вновь,
Лишала себя по ночам она сна,
Лишь «розы – морозы», «любовь и морковь».
Эту ночь как всегда она не спала,
И до утра она не отложила ручки,
Теперь так горько плакала она:
«Ну отчего же я не Пушкин!»
Но Пушкин – гений, это правда,
Его стихи – те жили в нём,
Он их рождал, как лишь два на два,
Владел как жизнью он пером.
Она не знала, что писать ей,
Лишь пустоту в душе своей,
Не знала горя или счастья,
Лишь «поле – море», «клей – порей».


Она училась раньше в школе,
Читала книги и стихи,
Потом шаталася на воле,
И были дни ей не легки.
Вот научилась, поступила,
Студенткой стала водночас,
Но жизнь по-прежнему не мила,
И это как всегда у нас.
Жила Анюта в отчем доме
Без сёстер, братьев и дедов,
Их дом был стар, но всё же годен:
Отец и мать, большой засов.
Отец и мать любили дочерь,
Давали всё ей, что могли,
Желали лучшего ей очень,
Но были уж не молоды.
И мать готовила обед ей,
Стирала платьица, носки,
Отец помощником был ей,
Спасал он часто от тоски.
Но Анну мы винить не станем,
Да и какая тут вина…
Мать и отец решили сами,
Какою станет впредь она.
Она была совсем не дурной:
Наивной, скромной, деловой,
Умела шить и мыслить умно,
Поникнув русой головой.
Она была стройна, румяна,
Невысока, длинноволоса,
И без единого изъяна
Вообще в лице и в форме носа.
Глаза печальны голубые
Под бровью тёмною сокрыв,
Она уйдёт в миры иные,
Мечтою дивной в даль уплыв.
Любила Анна сны цветные,
Жуков и бабочек своих,
И звёзды яркие немые,
Но не ложилось всё на стих.
Вот так вот дело обстояло,
Ещё любила Анна петь,
Но лучше уж начну сначала
Историю страшней, чем смерть…


II


Чем дышит свет? Что жизни сладость?
То всякий знает по себе,
В моря любви им вечно падать
И видеть счастье на заре.
Но счастье только? Вот уж нет,
Там слёзы боли роковые,
Писал о том любой поэт,
Как нет полёта им без крыльев.
Любовь, любовь! Как много цвета
Даёшь стихам простым поэта,
В тебе вся жизнь, в тебе весна!
И столько боли – пей до дна…
Возьми цветок, сожми его,
И каплет сок, твой сок на пол,
И ты слабеешь, от чего?
Так пьёт всю кровь твою любовь.
Твори поэт и плачь и жалься!
Буди в бездушных боль души,
Но делом тем не увлекайся,
В тоске умрёт душа увы.

А что же Анна? Анна ищет
Любовь свою на свете белом,
Прозрачной рифмой боль опишет,
А так млада, довольна в целом.
Она искала постоянно, и порой
Бывали мальчики у Анны,
Но так, буквально день – другой,
И испарялися нежданно.
Любви она ещё не знала,
Не билось сердце упоенно,
Но дело было лишь за малым:
Увидеть принца, и, наверно,
Он сразу влюбится в неё,
Возьмёт её скорее в жёны
И сердце ей отдаст своё,
И будет век в неё влюблённый.
Ну что ж, пока не видно принца…
А Анна пишет всё стихи,
Слеза из глаз её струится:
Стихи лишь с плотью, без души.
Но что же делать, как досадно!
А строчка лепится к другой,
Но оторвётся вновь внезапно,
Заголосит волной кривой.
Свои «Ромашки» Аня пишет,
Поэма то её,
Там про любовь мотивы слышны,
Но впрочем, нет там ничего.
Бросает ручку наша Анна,
Решает Анна погулять,
Потом целует свою маму,
Летит во двор, любовь искать!
Ступеньки тёмные проходит,
Их целый ряд там – хоть держись,
Здесь приведенья в старом доме
Всё не дают себя забыть.
Обычный двор, везде помойка,
И здесь бездомные живут,
Потом кустарники и стройка,
Весь страшный мир собрался тут.
Вот Анна вышла на проспект,
Здесь магазинов целый рой,
Блестит в витринах разный бред,
Такой проспект зовут Большой.
Туда – сюда спешит народ,
Хваляся модною одеждой,
Такой нелепый, в общем, сброд
Несёт в сердцах своих надежду.
В глазах их скорбь, в душе печаль,
И каждый мыслит о своём,
Им всем себя безумно жаль,
Им всем темно и даже днём.
Несут они свои сердца
Навстречу праздному мечтанью,
И смех, и слёзы без конца,
И нереальные желанья.
Вот женщина с кастрюлей,
С лицом как у свиньи,
Куда-то мчится пулей
И тонет на мели.
Мужчина с красным носом,
Как дед Мороз без ёлки,
Он смотрит на всех косо,
Судьба его в осколках.
Старушка у собора
С протянутой рукой,
Собак большая свора…
Здесь вся страна в запой
Ушла давно уж верно,
Не знает путь домой,
Удушлив смрад здесь скверный,
Машин протяжный вой.
Слилась с толпою Анна
В немыслимой игре,
А солнце тает плавно,
Уснуло в сизом сне.
Но вот горбатый мостик
Над чёрною Невой,
Он скрючился от злости –
Нева ушла в запой…

Сгущались мерно тучи над пьяною рекой,
Всё сделалось темнее, печальней и страшней,
Окутан чёрным смрадом проклятый летний зной.
Бежала наша Анна, и чёрт бежал за ней.
Вознёсся к небу ангел и впился в облака,
Его ласкает ветер и треплет по бокам,
Слепой, глаза покрыты все золотом его,
Зовёт упрямо вдаль он, не видя ничего.
Пробили пушки полдень, но стало вдруг темно,
На землю рухнул ветер, и листья взмыли вверх,
Запела буря громом, оскалившись, как лев.
Куда же делась Анна? Под аркою стоит,
Растрёпана, промокла, замёрзла и дрожит.
Она глядит на капли, что падают с небес,
Как  плещут звонко лужи, и ветер, словно бес,
Тем временем мужчина направился за ней,
Он был какой-то странный и дивный – хоть убей.
Высокий был не в меру и чёрный, как смола,
И дико так сверкали холодные глаза.
Он шёл за нею следом, пожалуй, уже час.
Ну чем не принц, ей Богу! Как словно на заказ!
И Анне он сказал, что видел дивный сон,
И видел там он Анну, любил её там он.
А Анна оробела от голоса его,
Был голос тот прекрасен, и было то не сон.
Он был широк плечами, как стройный Аполлон,
Сверкая синими очами, он сердце жёг костром.
Но был немного диким его печальный взгляд,
Навряд ли был он психом, но всё же не стандарт!
«Как вас зовут, звезда моя ночная?» -
Спросил с улыбкой он, а Анна сникла отвечая:
«Мне имя Анна, а вы кто будете тогда?»
Он оказался Герман, приезжий как всегда.
Но уж гроза кончалась, последние слова
Она земле сказала, и сникла враз Нева,
Что беспрестанно билась в агонии своей,
В горячке дикой вилась, и гром вовсю ревел.
Теперь Нева спокойна, устала сильная она,
Уснули злые волны, прошла для них пора.
И дождь уже кончался, и солнце возвратилось,
И тучи разбегались, и радуга явилась.
Особая прохлада развеялась кругом,
На листьях засверкали все капли хрусталём.
Всё стало чисто-чисто, и не души теперь,
Лишь запах юных почек… И воробей свистел…
Так стало дивно-дивно, и дивные глаза
Пронзали сердце Анне, таили чашу зла.
Он крепко так держал её и что-то говорил,
Она внимала речам тем. Он ядом напоил
Девичье сердце нежное и душу отравил,
На дно любви греховное он Аннушку манил.
Но свежий воздух, солнца луч открыл глаза девице,
Она очнулась вдруг и вырвалась, как птица,
Глаза его сверкнули вновь, и он шепнул так сладко:
«Поверь, дитя, в мою любовь, мы встретимся, однако».

Она была уж далеко,
Бежала прочь домой,
На сердце было нелегко,
Любви удушлив зной.
Любовь ли это? Правда? Нет?
А впрочем, всё ничто,
Забудь скорее этот бред,
Пойдёшь ко дну, а то.
А солнце гладило её,
И целовался ветер.
Вперёд мечта её зовёт,
Любовь ведь есть на свете!


III

Перламутровые окна на меня глядят высоко,
В них играется лучами солнце чудное над нами,
Тысячеглазые дома смотрят дико на меня,
И, мне кажется, я знаю, почему сошла с ума.
Ты прекрасней всех на свете, город мой, моя столица,
Но для многих ты безумье и проклятая темница.
Здесь родилась когда-то я и стала вечною рабою
И чёрных улиц, и проспектов, И Невы рабой немою,
Без тебя я не живу, но с тобою умираю,
От немыслимых тех бурь в тебе душу я теряю!
Быть может, на Садовой, а, может быть, на Росси,
А, может, на Толстого, сейчас, а, может, после
Ты сердцем овладеешь, погубишь навсегда,
Ты с нами тихо тлеешь, уходишь вникуда.
Был дан тебе характер великого отца,
И дух самодержавный во всех нас до конца!
Для достиженья цели он жизни не щадил,
И город пьёт из мертвецов, отцов своих могил.
Они – те, кто трудился, в болотах умирал,
Петру служил исправно и жизнь свою отдал.
На бал прекрасный сатаны мы все приглашены,
Поднимем чащу с кровью за город у Невы!

Но кто же этот Герман, красавец молодой?
Откуда он приехал, зачем он здесь такой?
Судьба ли притащила, иль сам сюда пришёл?
Ведь здесь его не звали, и сам он всем чужой…
Его глаза большие, почти как океан,
Печальные и злые, в них вьётся ураган.
В той синеве уже старость, и, видно, знает много он,
Свеча души его потухла, и он живёт в миру ином.
Но нет морщин, и бархат – кожа,
Высок, красив – спаси нас Боже!
Прекрасен гордый профиль и алые уста,
И длинные ресницы, и родинка у рта.
На нём была рубашка белее жемчугов,
Одета нараспашку, не стынет в жилах кровь!
И брюки чёрные одеты, с большою пряжкою ремень,
Из золота браслеты, небрит, быть может, третий день.
Ещё о нём известно – на скрипке он играл,
Играл чудесно, играл он выше всех похвал!
В его руках простая скрипка так звонко пела, и с душой
Лились живые звуки гибко такою дивною струёй.
Любил играть один он только, себе и больше никому,
Другой любви не знал нисколько, любил мелодию свою,
Любил сидеть подолгу он, смотреть куда-то вдаль,
О чём-то думал, но о чём – познаньям нашим край.
Он был философ, сердцеед, не более того,
Как написал бы здесь поэт: не всё нам знать дано.

Его последние слова сбылись довольно быстро,
Он встретил Анну вновь и был ужасно рад,
А Анне показалось, минуло лет уж триста,
И вот в Екатеринин зашла однажды сад.
Тот месяц был дождливый, и было вновь темно,
И пасмурно, и серо, но всё же и тепло.
А он смотрел на небо, забывши обо всём,
Красивый, как и прежде, ушёл в прекрасный сон.
Она была как солнце, что будит по утрам,
Пришла и улыбнулась, нежна и так легка.
Огонь в глазах проснулся, и он её обнял,
Прильнул к груди, к головке русой и ручку целовал,
Взглянул в глаза её святые, голубые и запел
Ту песню дивную, что петь всегда хотел.
Твердил о счастье, о любви, поэзии, стихах,
Держал он Анну крепко теперь в своих руках.
А Анна слушала его, и сердце странно билось,
Вот так за несколько часов судьба переменилась.
Ах, девочка моя,
Не слушай ты его,
Не он судьба твоя,
Он для тебя чужой.
Забавой сладкою
Ты станешь для него,
Слезами горькими
Умоешься потом.
Из чаши дьявольской
Ты выпьешь за него,
Любовью ангельской
Ты полетишь на дно.
Ах, девочка моя,
Беги скорей, беги!
Спасай от мести ты себя,
В граните дьявол спит,
На ложе пьяное греха
Его игра ведёт тебя,
И ложе то – Нева река,
Беги, беги! Спасай себя!
Ах, девочка моя,
Ведь близится конец твой,
Погибнешь, дьявола любя,
Ведь цель не стоит средства.

А он смотрел в глаза её своим лукавым взглядом,
Мурлыкал дивно он, и был совсем он рядом,
В его руках её рука, так горячо ей стало,
Так бабочка над пламенем огня летала,
Приняв его за ангельский цветок,
Увы, смертельный ей предстоит урок.

Уже темнело, и были здесь они одни,
Луна из облаков глядела, скрываясь от зари
Она была бледна сегодня, печальна и слаба,
Глядела с неба исподлобья и в сон ночной ушла.
А дерева склонились кругом и словно обнялись,
Они шепталися друг с другом, и плавно падал сизый лист
Но что за тайны у деревьев, угрюмых призраков ночи?
О чём беседуют гиганты, такие мёртвые на вид?
Быть может, заговор таится в ветвях косматых силачей,
То тень под ними шевелится, и что-то прячется за ней,
Скользили струи серебра по сумрачным дорожкам,
По камешкам-брильянтам ступала тихо кошка
И скрылась чёрной тенью, сверкнув огромными глазами
Всё было чёрно-серым с блестящими слезами.
Глядела вдаль Екатерина, в глубины вечности своей,
И думала она о чём-то главном, бежала тень за ней.
А рядом здесь грохочет Невский,
Витринами сверкая и сотней фонарей,
Такой двуликий и чудесный,
Обжорливой дырою глотает он людей,
Он манит красотою и сам же гибнет в ней,
Здесь Петербурга сердце во множестве огней.
Какой волшебный вечер! Таинственный такой…
Сплелася с Невским вечность, и буря, и покой.
И он такой красивый… мой Герман, мой герой,
Он принц из сказок дивных, зовёт он за собой.
Глаза его, что звёзды, как омут глубоки,
Беги пока не поздно до утренней зари…

В горячем наслажденьи
Сплелися их уста,
А звёзды Анне пели:
«Не он судьба твоя!»
Ресницы трепетали,
И воздух стал чужим,
Она с ним задыхалась,
Но восхищалась им.
Ведь был он к ней так нежен,
С ним таяла она,
Роняла вздох небрежный:
«Домой уже пора».
Тогда он ей ответил:
«Люблю тебя, дитя,
Ты лучшая на свете,
И будешь ты моя».
Она же промолчала,
Хотя он ждал ответа,
Она ещё не знала,
Любовь была ли это.
«Я принц ночной печали»-
Ей Герман говорил,
Она сказала: «Знаю»,
Ах, Боже, нету сил
Ей встать и удалиться,
Он так настойчив был,
Ей не бежать, не скрыться…
Его глаза, его глаза!
«Я в омуте тону» -
Вдали послышалась гроза,
Предвестник юный бурь.

Она ушла потом домой,
И мать её ругала:
«Нельзя сейчас ходить одной!
Ведь я переживала…»
И ночь всю Анна не спала…
Его глаза! Его глаза…
И что-то странное творилось,
Куда-то пятилась душа,
И сердце дико в ней забилось.
Ждала Анюта новой встречи,
Всё там же, завтра в шесть,
И вот уж близится тот вечер,
Она не может пить и есть.
Дрожит, как птичка, в ней сердечко,
Она красива и юна,
Блестит на пальчике колечко,
Готовится к любви она.

Постой же, моя девочка,
Постой, остановись,
Сними одежды белые
И к Богу повернись.
Горька твоя судьбинушка,
Ты слёз пустых не лей,
Черна теперь рябинушка,
И в сердце твоём зверь.
За батюшку, за матушку
Ты выпей кровь его,
Беги отсюда, Аннушка,
Забава для него.
Беги же, моя девочка,
И в речке схоронись,
Сними одежды белые
И к Богу повернись.


IV


Ах, юность, эта юность!
Проказница и жрица,
А с ней под руку глупость
Вперёд идёт царицей.
А сколько душ невинных,
Неопытных сердец
Ты, юность, погубила,
Терновый твой венец.
Румяны твои щёки,
И кожа – персик у тебя,
Но мысли недалёки,
Опасна жизнь твоя.
Упало яблоко с рябины,
И солнце светит ночью,
Останься, моя юность!
И дом останься отчий…
Смешная дикая девчонка
С улыбкой до ушей,
И голос такой звонкий –
След юности моей…
Я ничего не знала
И не хотела знать,
А жизнь во мне играла,
Хочу я прежней стать.
Без цели и без мыслей
Я просто так жила,
Жила как можно проще,
Но всё-таки не зря.
Мы учимся ошибкам
Своим, увы, лишь только,
И на дороге зыбкой
Погибло юных столько.
Знакомимся мы с миром,
Жестоким и коварным,
И ищем в нём друзей мы,
Забыв совсем о главном:
Нет лучше в мире друга,
Чем твой отец и мать,
Они тебя лишь любят,
Они не станут лгать.
Доверься им и помни,
Настанет твой черёд,
Поймёшь, что значит «плохо»,
И хрустнет снизу лёд…
Ты вспомнишь их наказы,
Родные голоса…
Поверь им лучше сразу,
Люби их до конца…

Холодный выдался денёк, ужасная погода,
Но в Петербурге мы живём, такое год от года.
Легонько крапал дождь, и небо затянуло,
И мерзким сильным ветром вдруг с Севера подуло.
Всё стало серым-серым, и небо, и земля,
От ветра погрустнели, замёрзли тополя,
Их листья опустились и плакали дождём,
И зашептались громко о чём-то о своём.
Печальны были ивы, и воробей сидел,
Нахохлившись, унылый, несчастный, не в удел.
Куда-то люди разбежались, не стало никого,
И лужи засверкали, как чистое стекло.
Дома все потускнели, продрогли их все крыши,
Туман везде скитался, как будто что-то ищет,
Прохожий одинокий откуда-то бежал,
Казалось, что-то жуткое скрывал в себе туман:
Что было здесь красивое – всё то мираж, обман,
Казалось, что чудовища попрятались везде,
И дьявол сам пожаловал и ждал, сидел в Неве.
А ангел – тот пропал совсем в туманной белой мгле,
Быть может, уж и нет его на золотой игле?
Один бродяга жалкий на улице остался,
Лежал на тротуаре и в луже он копался,
Стонал и выл он жутко, но резко так затих,
Он умер, не увидя детей своих родных.
Куда стремишься, Питер, везде один туман?
С такой безумной прытью… мы к сатане на бал.


Ах, как ждала она той встречи роковой,
И кровь внутри кипела, и было всё впервой.
Она ждала мгновенья увидеть его вновь…
О, как волшебна первая, невинная любовь!
Пусть солнце не сияло за окнами её,
И птицы пусть не пели, ей было всё равно:
В душе сияло солнце, и птицы громко пели,
Всю ночь она мечтала о новой чудной встрече.
Как ты красива, Анна, сегодня и сейчас!
И нет милее в мире твоих счастливых глаз…
Ах, если бы ты знала, как холоден тот камень,
Что в сердце негодяя… ах, если бы ты знала…

Решила раньше Анна отправиться туда,
А может быть, и он придёт немного раньше…
Она уж будет там и будет ждать, пока
Глаза те не увидит, в которых столько фальши.
Она проходит рынок, где шум и гам царит,
И овощей корзины, торгаш скупой кричит,
Снуют везде бабуси, ругаются и воют,
Куски везде арбузов, ребёнок чей-то ноет…
Безумное здесь место, сплошной такой нарыв,
Здесь перечёркнут крестом культуры тихий мир.
Вот Анна Кронверский прошла и в парке оказалась,
Пусть здесь грохочет музыка, но всё же лучше малость.
Здесь люди отдыхают, валяются в траве,
И пивом заливают печали все в беде.
Они всю жизнь так меряют, бутылками, осколками!
Кошмарные животные с большими перепонками…
Иные за бутылку дерутся, все в крови,
Не жизнь, а просто бизнес, без злобы и любви.
Стоят цветные шлюшки у радужных перил,
Ларёк стоит убогий, и масса крыс под ним.
Метро, метро, метро! Родной такой здесь запах,
И экскаватор – монстр, и вверх стремятся лампы,
Зубастые ступеньки и люди мне навстречу
Лишь мимо проплывают. Я их уже не встречу.
Ползёт в туннеле поезд, как призрак он в ночи,
Огромный червь земной он, и гул его звучит.
Совсем уже он близко, приехал за тобой,
Чтобы украсть тебя в тот мир подземный свой,
Что адом называют, где черти лихо пляшут,
Душа твоя растает в кроваво-алой чаше…

А вот и Невский, дивно
Кипит здесь жизнь всегда,
Как со скалы обрыва
Ныряем в никуда.
Здесь кто-то танцы пляшет,
Здесь курят и плюют,
Орут, кричат и кашляют,
Как муравьи, снуют.
А дождик всё накрапывал,
Пытаясь разогнать
Людское всё содружество,
Всю человечью рать.
А Анна уж его ждала,
Под зонтиком малиновым
И как всегда одна.
И что бы вы подумали!
Стоял он недалёко
Такой же милый, ласковый,
И стройный, и высокий,
Но не распишешь красками:
Стоял, увы, с другой…
И ей он улыбался
Улыбкой дивной той,
Он с нею целовался
И обнимал порой…
Она была красива,
Как Анна, молода,
И счастьем вся залилась
Наивная она.
Он Анну не заметил:
Она пришла так рано,
Ну а когда заметил,
Она уж убежала…
«Постой, дитя, я объясню!»-
Кричал вослед ей Герман,
«Тебя одну, тебя люблю!
Твой друг навеки верный!»
Слова те утонули
В такой простой воде…
И в лужах все уснули,
Но, видно, быть беде.
Бежала быстро Анна,
Не видя пред собой
Толпы людской взгляд странный,
Машин печальный рой.
И дождь смывает слёзы
Из глаз тех голубых,
И щёки алой розой,
И кровь пылает в них,
И волосы волнами
Бегут за нею вслед,
И пёстрыми зонтами
Мелькает разный бред.
И вновь метро, и рынок,
А боль сильней, сильней!
От боли той не скрыться
Красавице моей…

Ах, Анна, моя Анна,
Любовь, которой верила,
Исчезла для тебя,
Любовь, которую ждала,
Теперь уж не твоя.
Как пылко сердце девичье
Откликнулось на ласку,
Мужскую ласку первую,
И окунулось в сказку.
Любовь твоя невинная
На смерть обречена,
Любовь твоя последняя
И вечная она.
Разбито сердце гордое,
И каплет твоя кровь,
В пучинах боли огненных
Горит твоя любовь…

Смертельно раненою птицей летит она домой
И на пол там кидается, и бьётся головой,
И даже не рыдает, а воет, как собака,
И будит мать больную, что при смерти от рака.
А кудри её русые окутали чело
И змеями промокшими спускались вниз, на пол.
Глаза подёрнулись вуалью горьких слёз,
И ниточкой кровавою ревел разбитый нос.
Вот бледная, несчастная стояла на коленях,
В лицо смеялась наглая, проклятая луна,
Сейчас её пришла пора, погибло солнце летнее,
И в комнату печальную тихонько мать вошла:
«Ах, доченька, ты плачешь, не надо, прекрати!»
«Люблю его я, мамочка, люблю его, увы!»
«Но прежде ты молчала всё о той своей любви,
Кто он такой, обидел он тебя?»
«Обидел – не то слово, убил ведь он меня!
Его смычок проклятый мне горло перерезал,
Я истекаю кровью, ах, мама, я умру…»
«Я верю в боль твою, он путь тебе обрезал,
Но ты сильнее будь судьбы, не он судьба твоя,
Я даже спрашивать не стану, обидел как тебя…»
«Нет, нет! Лишь он мне нужен, он один!
Хотя к другой ушёл он, с другой мне изменил,
Но, Боже, мама, сердцу больно!
Не жизнь мне без него.
И я умру, с меня довольно!
Я не желаю ничего.
Я встретила его однажды,
Он так красив и так умён…
Я изнывала вся от жажды,
И душу мне прожгла любовь.
Сперва я чувству не давала
Меня рабою сделать верной,
Но вот, увы, не устояла,
И взрос цветок на сердце скверный.
Он пел мне сказки о любви
Такой наивной и простой,
И целовались мы одни,
А нынче он уже с другой!
Мне больно, мама, больно!
С ума в горячке я схожу,
Унёс бы ветер меня вольный,
Унёс бы боль скорей мою».
«Печально видеть тебя, Анна, -
Ей отвечала мать, -
Ты отдалась любви так рано,
Так рано стала горевать.
Нет ничего больней потери,
Но всё пройдёт когда-нибудь,
И распахнутся счастья двери,
Усыпан розами твой путь.
Поверь же матери своей,
Я так тебя люблю…
Умру всегда я за тебя,
За дочку за свою.
Уже стара я стала,
Пусть точит меня рак,
Начнём же всё сначала,
Пусть будет всё не так.
Ах, доча, доча, доченька!
Не плачь из-за него,
Любви твоей не стоит он,
Сердечка твоего.
Ты юная совсем ещё,
Другого ты найдёшь,
Забудь его проклятого
И вынь из сердца нож.
Ах, доченька любимая,
Ведь время – лучший врач,
Ты подожди лишь, милая,
Прошу тебя, не плачь.

Они сидели долго и слушали, как дождь
Стучал по серой крыше, ночной прохлады вождь,
И бился ветер сильно, и в окна он стучал,
И ворон востроносый на дереве скучал.
Нарушив страшной мыслью густую тишину,
Сказала наша Анна, не думая к чему:
«Ах, если б я могла, хотя бы сделать что-то,
Чтоб стал скрипач моим и полюбил меня,
Чтоб только о любви звучали скрипки ноты,
Я б душу сатане, пожалуй, продала…»








V


Сиял восход! Чудесная погода
Случилась вдруг в Венеции моей,
Пришла пора, ушла невзгода,
Настал прекрасный юный день.
Прозрачно небо голубое,
И в дымке скрылся горизонт,
Накрывшись розовой волною,
Купался в солнце город – порт.
То солнце весело игралось
В оконных стёклах и в Неве,
Нева лениво просыпалась,
Сверкал и ангел на игле,
Свистели робко в ветвях птицы,
Весь город был умыт дождём,
Легко дышалось, и столица
Не издавала прежний стон.

Открой глаза, дитя порока,
Проснись, дитя, пора пришла,
Зажило сердце раньше срока,
Твой врач-убийца – сатана
От боли вылечил тебя,
Искоренил в душе добро,
Не высока ль была цена?
Раба навеки ты его.

Открыла очи наша Анна,
И потянулася, зевнула,
Бледна была, с улыбкой странной,
Быть может, поздно лишь уснула…
Не стало в сердце прежней боли,
И было уж ей всё равно,
Переменилось что-то в крови,
Любовь жила, но как лишь сон…
Открыла Аннушка окошко,
Впустила ветер нежный в дом,
Была как пьяная немножко,
В ушах царил и шум и звон.
Играла где-то музыка,
Так было хорошо,
И было ей так весело,
Так чудно и светло.
Казалось, всё прошло давно,
Раздался вдруг звонок,
Звонок словно из прошлого,
Звонил, однако, он.
Завёл он речи дивные,
Как прежде, о любви,
Просил прощенье пылко он
И встречу предложил.
Куда пропала гордость
И рана на душе…
Спешила наша Анна
К обидчику уже.
Куда исчезла девочка,
Та девочка наивная?
Пропала наша Аннушка,
Сердечко то ранимое…

Ах, внемли ты словам моим!
Беги со дна разврата,
Проси прощения – пред Господом твоим
Как никогда ты виновата,
Ведь боль любви твоей
Унял убогий дьявол,
Его оставь, ему не верь,
Грозит вина расправой.
Пусть он красив, как чудный сон,
Он проклят навсегда,
Тебя на дно потянет он,
Не дай убить себя!

«Как хороша сегодня ты, - промолвил Герман тихо, -
Ты королева красоты, мной овладела лихо.
Брильянты растеклись в твоих глазах лучистых,
Рекою бурной завелись, такой чудесно чистой.
Лазури неба в них зажглись и притаились,
Ресницы длинные дрожат, вдруг опустились…
Под бровью чёрною творится волшебство,
Сияние в пустыне, где сотни родников.
А кожа юная твоя, такая гладкая, как бархат,
Она нежнее лепестков прекрасных алых роз»-
Так любовался Герман ею в аллеях тёмных парка,
В аллеях расписных, в тумане дивных грёз.
Он нежно обнимал её и сладко улыбался,
И Господом в любви до гроба он ей клялся:
«Я всё отдам на свете за губы за твои,
За поцелуи эти, за страсть твоей любви…
Не спал всю ночь твой Герман и думал о тебе,
Ты лучшая на свете! – я понял на заре.
Я без тебя погибну, я без тебя умру,
Я жизнь свою отдам за руку за твою.
Я глупо ошибался, я был совсем не прав,
Я раб был разгильдяйства, теперь навеки твой раб.
Не покидай меня и в уголке души
Меня, глупца такого, согрей и приюти».
«Ах, Герман, милый Герман, тебя я уж простила,
Тебя тогда увидела и сразу полюбила,
Нигде на свете белом тебя прекрасней нет,
Ты – принц, тебя искала я много долгих лет.
Когда я маленькой была, мне мать читала сказки,
Тогда уже тебя ждала, твоей ждала я ласки.
Моя мечта, ведь много лет тебя люблю я,
Вот ты явился и теперь тебя боготворю я.
Всё за тебя отдам, теперь уж вся твоя я,
Над бездной чёрною любви стою сейчас у края»…
«Ах, право, Анна, ты стала странная такая…
Куда пропала девочка, невинное созданье?
Ты изменилась быстро так, за ночь за эту только,
За сутки стала женщиной и выросла настолько…
Ну что же тут поделаешь, тебя не узнаю!
Хотя скрывать не стану, ещё сильней люблю!»
«Какая к чёрту разница! Я та же, что вчера,
Совсем не изменилась я, такою и была…»
«Ну ладно, ладно, Бог с ним. Я слышал, ты поёшь?
Наверно, очень здорово и голос твой хорош…»
«А, может быть, и так, не знаю я сама,
Пою, когда мне грустно, пою, когда одна».
«Я слышал, без меня прожить не можешь дня?
Так что же, если любишь, споёшь ты для меня?»
Запела ему Анна, как раньше никогда
Чудесна была песня, заманчиво грустна.

Ярко светит луна
Над Невою глубокою,
Вот ты снова одна,
А твой милый далёко.

Уж завяли те розы,
Что тебе он дарил,
По щекам льются слёзы
Одинокой любви.

Что за чудо Нева,
Так сильна, так слаба,
И так велика она,
Моей любви сторона.

Ты лети, моя песня,
За Невою большой,
Пусть мой милый услышит
Мою любовь, мою боль.

Я спою тебе последнюю песню!
Я назову тебя последней звездою…
Всегда нести буду крест я,
Всегда я буду с тобою…

Вот зоря догорела,
Над волною туман,
Тихо скрипка запела
Всё про ложь и обман.

Где ты, милый мой мальчик,
Что с тобой, ангел мой?
У Невы тихо плачу
Я осенней порой.

Ты забрал моё сердце
За собой в край иной,
Теплом сердца согрейся,
Возвращайся домой…

Ну, а коль не вернёшься,
Ты другой не найди,
И сердце любимой
Сохрани ты в груди.

Я спою тебе последнюю песню…
Я назову тебя последней звездою…
Не быть уже больше нам вместе,
И умру я… осенней порою.

Ярко светит луна
Над Невою глубокою
Вот ты снова одна,
А твой милый далёко…

Уж завяли те розы,
Что тебе он дарил,
Но останутся слёзы,
Слёзы чистой любви…

Но вот она закончила и опустила взгляд,
И что-то вдруг случилось, и время шло назад…
«Какой чудесный голос, как сладко ты поёшь!
Мне словно грудь пронзил любви той страшный нож…
Ты обещаешь спеть мне ещё раз про любовь?»
«Конечно, я спою тебе, любимый, милый друг,
Хочу услышать скрипки твоей волшебный звук…»

Сидели они долго за кладбищем унылым,
На тихой той скамейке, под ангелом красивым.
Деревья головы склонили, отбросив наземь тени,
И в них, казалось, прятались немые приведенья.
Гуляли по дорожкам великие цари,
И всё здесь было странно до утренней зари.
Стояла гордо крепость и памятник Петру,
Так много крепость видела за жизнь за всю свою:
И шествия красивые, царя, его друзей,
Любовников, что тайно встречались рядом с ней,
И слёзы чьи-то горькие, и ненависть чужую,
И свадьбы развесёлые, и смерть напропалую.
А шпиль вознёсся высоко и солнцем освещается,
А ночью он со звёздами, с луною совещается,
Он так давно стоит здесь и смотрит на Неву.
Нева откроет тайны ему лишь одному.
Здесь целый день гуляют люди,
Они смеются или плачут,
И всё на свете как-то судят,
Лишь не себя, а как иначе?
А днём здесь бабочки летают,
И кружат над цветами,
И ничего они не знают,
Но ищут ярче пламя.
На небе нет ни облачка сегодня,
И воздух нежный, словно молоко,
И грустных звёзд зажглись вдруг сотни,
И им дышалось так легко!

Они всё говорили о книгах, о мечтах,
И Анна трепетала у Германа в руках.
Казалось, поцелуи ей кожу обжигали,
А очи опьянели и словно бы устали.
Она вдруг осознала, что что-то изменилось,
Ей было неспокойно, и сердце нервно билось,
Она была бледна, и влажны были руки,
И что-то ей казалось, и новы стали звуки.
В ней было что-то странное, чужое в ней жило,
Какое-то зловещее, недоброе оно.
Прокрался кто-то в душу ей и зёрнышком залёг,
Чтобы потом проснулся неведомый росток.
Всё было замечательно, и Герман рядом был,
И вечер восхитительный, но был ей свет не мил.
Она предчувствовала что-то и что-то нехорошее,
Беда ведь надвигалась, зерно в душе проросшее!
Она старалась всё забыть и о плохом не думать,
На миг счастливою побыть, на всё что можно плюнуть.

Он проводил её домой
И познакомился с отцом,
А позже с матерью больной,
Надев циничное лицо.
Потом собрался уходить,
Назначил встречу снова там,
Закончил речи говорить
И Анну вновь поцеловал.

Горела пламенем заря,
Волшебный Петербург!
Прекрасна дивная пора
Уснувших слёз, уснувших мук.
Царит везде здесь тишина,
И спят гигантские дома,
И ты одна, совсем одна,
Одна осталась ты без сна.
Тебе сейчас тревожно,
Не можешь ты уснуть,
Ах, скоро, скоро буря
Разрушит жизни путь!
Зерно уж прорастает,
Проклятое зерно,
В нём дьявол оживает,
Забвение прошло.
Ошибку совершила
Ты, девочка моя,
Ты сатану пригрела,
Грустна судьба твоя.
Ты пахарь своей жизни,
 И что посеешь ты,
 То и пожнёшь ты вскоре,
 Увядшие цветы.



VI


Петербург мой, Петербург, прекрасна твоя стать,
Но невозможно красоту умом простым понять.
Полна загадками твоя угрюмая Нева,
Скрывают что-то страшное все храмы, купола,
Сплетаются, как корни, простые чьи-то судьбы
И прячутся за окнами, Господь их всех осудит.
Стоят, задумавшись дома, как глыбы ледяные,
Расписанные стены, разбитое стекло, подъезды в паутине,
Везде рассыпан мусор, и пьяный поз забором,
Бездомные собаки завыли сиплым хором,
Печальные все люди навстречу мне идут,
Здесь нищета и голод нашли себе приют.
Но улыбнитесь, люди! Вы жители столицы,
Ума и красоты прекраснейшей царицы.
Вы видели Неву, Фонтанку нашу, Мойку?
Где вы ещё найдёте красот подобных столько!
Один на свете Летний сад, одна его решётка,
Когда-то здесь поэт гулял и думал о высоком.
Не стану я перечислять все чудеса Пальмиры,
Боюсь, не хватит мне на это пугливой моей лиры.
Глаза откройте, люди! Весь Петербург кругом!
Счастливейшие люди. Живёте ведь вы в нём.
Печалитесь о чём-то, не спите белой ночью,
И вечно смерть вы ждёте, горюете вы очень.
И смерть придёт за вами, могу пообещать?
Не думайте об этом, не стоит её ждать…
Построил город Пётр, о люди, ради вас
Но только не учёл он всевидящий тот глаз.
Природа покорилась желанию царя,
И мертвецами верными наполнилась земля,
И вверх вознёсся город всей силою своей,
И город тот был проклят количеством смертей,
И проклят был отец его, всё видит мудрый глаз,
Не должен был рождаться тот город ради нас.
Сильнее Пётр был природы, но месть ему сошла,
Погиб в стихиях царь, нам очередь пришла.
За тех, кто в грязи пали, наказаны мы будем,
За Петербург прекрасный погибнут снова люди.
Но улыбнитесь же, друзья, чудесна наша доля!
Мы в дивном городе живём, и здесь мы дышим вольно.
За Петербург мы все умрём, ты смерти лучше не найдёшь,
Чем душу вечную спасти, взошла на поле рожь,
И что ты, брат, посеешь, то вскоре и пожнёшь.

Но что же с моей Анной?
Впервые чувствуя любовь,
В минуту сладкую незнанья,
Болезнь ей заразила кровь.
Она отдаться ей сумела
Легко и просто так,
Но на груди змею пригрела,
Поставив в сердце зверя знак.
Так редко встретишь это чувство,
И всюду ищут его люди,
Поэт всё пишет про безумство,
И жизнь чужую вечно судит.
Она узнала рано тайну.
Любовь сама за ней пришла,
Но не открылся, увы, рай ей,
Любовь её с ума свела.
Ведь ты совсем ещё юна,
Бутон ещё, не роза!
Но ты так рано отцвела,
И ядом каплют слёзы.
Досрочно плод созрел тлетворный
Не силой Бога иль природы,
Ты в ад летишь душой упорной,
Выводит лживо скрипка ноты.
Любовь – проклятье, не спасенье,
Ты любишь дьявола, увы,
И пьёшь из чаши его зелье,
Ты счастлива лишь до поры.

Как принц прекрасный нищеты,
Печально голову склонив,
Как жизнь и смерть, развёл мосты,
Свести обратно их забыв,
Зажёг мой город фонари,
Огнями заиграл цветными,
Ожил на миг он до зори,
Лишь звёзды на небе застыли.
В ветвях кричал печально ворон,
Как будто знает больше всех,
Как будто буря будет скоро,
Не то то плач был, не то смех.
Так тих был ветер, и Нева
Застыла в неге упоенной,
Пришла другая ведь пора,
Нева ждала самозабвенно.
На чёрных кубиках домов
Художник дивный так небрежно
Понакидал везде мазков
Желтее глаз слепой надежды.
Луна гляделась в отраженье,
Опять бледна была она,
Испив из воздуха всё зелье,
Уснула в пустоте луна.
Как ты прекрасен, город - сказка!
Какой же ждёт тебя конец…
Уж выцветают жизни краски,
Терновый ты несёшь венец.
Сейчас цветёшь и пахнешь сладко
Сиренью чудной красоты,
Но плачешь ты порой украдкой,
Ведь знаешь будущее ты.
Спасите маленького принца!
Так одинок его покой,
Его страданье вечно длится
В прозрачной пустоте немой.
Хочу я жить, но жить мне в тягость,
Хочу воды живой напиться!
Хочу узнать, что значит радость…
Спасите маленького принца!



VII


Нигде на свете не видала
Такого чудного прогноза:
Вчера теплом земля ласкала,
Сегодня стукнули морозы.
Сейчас зима, а завтра лето,
И снова розы зацветут,
Проснётся вновь душа поэта,
И птицы песню запоют.
Какой характер у природы,
Как ветер, ищёт всё страстей,
И бури ждёт и ждёт невзгоды,
И страшный бес играет в ней.
Настало утро. Тишина.
Спокойно всё, и город спит,
Скучает у окна она,
И странно так она дрожит,
А ворон дьявольский всё бродит
И ищет что-то на земле,
Сейчас он скажет что-то вроде,
А то исчезнет он во мгле.
Он суетится и трепещет:
Беда идёт! Беда идёт!
Как будто глотку давят клещи,
И он кричит: «Беда идёт!»
Взмахнёт крылом и испарится,
И станет тихо во дворе,
И солнце лишь к окну струится
И разыгралось на траве.
Какой-то странный ветер дует,
Такой спокойный не к добру,
Как будто злое что-то будет,
И так прохладно поутру…
А дьявол хочет на свободу
И душу девичью терзает.
Такая странная погода,
Душа всё больше замерзает.
Она сейчас одна, боится,
Что что-то страшное идёт,
Что что-то страшное случится,
Никто её уж не спасёт…
Ей горько, жутко и обидно,
Какой-то жуткий этот день,
В тумане синем тучи видно,
На Петербург ложится тень.
Она сидит и тихо плачет,
Любовь с ума её сведёт,
Теперь уж всё совсем иначе:
Беда идёт! Беда идёт!

«Пора на встречу мне с любимым», -
Очнулась Анна не спеша,
«Таким волшебным и красивым»,-
Запела девичья душа.
«Должно быть, ждёт меня уже»,
Она одеться поспешила,
Услышав песню на душе,
Про чувство странное забыла.
Но тихо так отец зашёл
И встал у Анны за спиной,
Момент удачный он нашёл
Для разговоров с сатаной.
Он был печален, бледен даже
И мысль какую-то таил,
И чувство странное пропажи
Он в своём сердце слабом скрыл.
«Проснулась, дочка, с добрым утром»,-
Промолвил ласково отец.
«Ты на свиданье, иль напутал?»
«Быть может, сгинешь, наконец?»
«Ах, Боже, дочка, что с тобою?
Тебя что ль кто-то подменил?
Ты так груба теперь со мною,
Тебе как будто я не мил…» -
Отец ответил ей печально,
Но Анна, голову склонив,
Держала крепко в сердце тайну,
То сердце льдом души укрыв.
Она прошла на кухню молча,
Отец последовал за ней,
Она смотрела глазом волчьим,
Та тайна ждёт уж у дверей…
«Мать приготовила нам каши,
Поешь, наверно, голодна…»
«Я не хочу советов ваших!
Отстань, отец! Я всё сама…»
«Но что такое, объясни мне,
Ведь я родил тебя, растил,
Ты мне, дитя, дороже жизни,
Тебя я, скажешь, не любил?»
Но Анна, чувствуя, что что-то
Крадётся в душу не спеша,
И оживает словно кто-то,
И затаился, чуть дыша…
И за отца она боится,
Скорей из дома прочь уйти,
Сейчас беда ведь здесь случится,
И сил ей больше не найти…
Как будто тысячи вулканов
В несчастной Анне взорвались,
И кровь из тысячей фонтанов!
И в небе слёзы вдруг зажглись…
Она стоит, бледна, нема,
В глазах лишь буря заигралась,
И вот уж держится едва,
Совсем чуть-чуть, чуть-чуть осталось…
«Послушай, Анна, ты отца!
Я жил ведь больше, много видел…
Забудь скорее подлеца!
Тебя так сильно он обидел!
Ты не нужна ему, поверь,
Обманщик он, я понял сразу,
В нём нет души, он словно зверь!
Ведь я не лгал тебе ни разу.
Родитель – лучший друг тебе,
Ты вспомни, плакала как горько…
С тобой мы будем и в беде,
Была бы счастлива ты только!»
«Отец, уйди! Прошу, уйди!»
«Зачем же дочка ты кричишь,
ведь мать больна, не разбуди.
Но что же ты, дитя творишь?»
«Отец, хоть слово про него!
И я убить тебя готова…
Знать не хочу я ничего,
Мне всё, отец, уже не ново.
Но я прошу тебя, уйди!
Мне плохо, что-то здесь не так!
Скорей оставь меня, уйди!
Какой-то бред, какой-то мрак…»
«Ну, успокойся же давай,
Поверь, всё будет хорошо у нас,
Но мать, отца не забывай,
И здесь не нужно лишних фраз…
Я не пущё тебя к нему,
Ты мне дороже всех на свете!
Тебе я, солнышко, не вру,
Дороже жизни отцам дети.
Постой! Куда же ты! Не надо!»
«Оставь, отец! Оставь меня!
Оно уж здесь, оно уж рядом…
Ах, Герман, милый, я твоя!»
Отец держал её, как зверя,
Но он терял ее, увы,
Она кричала и ревела,
Но притаилась до поры…
Ударом резким в сердце впилась,
Отец упал… и нож в крови
В груди торчал, и речка вилась
Красней прекрасных роз любви.
Но всё, конец! Бежать теперь…
Куда бежать? К нему скорей.
Захлопнув громко дома дверь,
Она ушла, и чёрт за ней.


VIII



Вот снова тучи затянули
Лицо немое небосвода,
И притаились, и заснули,
И опечалилась природа.
Стоит унылый город дивный,
И жизнь застыла словно в нём,
Такой простой, такой наивный,
Нелепо тихий этим днём.
Глаза, налитые слезами,
Спустились в воду купола
И расплылись забавно снами,
И потемнела вдруг Нева.
И нет просвета в небе сизом,
Как нет просвета в тишине,
Такой же спит и город сизый,
И царь печальный на коне.
Куда же делось наше лето,
И почему так тихо вдруг?
Где море радости и свет?
Лишь тишина… поэтов друг.
И лишь прохожий одинокий
Куда-то быстро так спешит,
Как тень, прозрачный и далёкий
От тишины он прочь бежит.
Всё тонет в водах вдохновенья,
В пучинах боли и любви,
И засыпает вновь в забвеньи
До свежей радостной зари.
Подумай, где ты раньше слышал
Такую, друг мой, пустоту?
И вспомни, когда прежде видел
На свете звонче тишину…


Где дьявол тот, где тот убийца?
Куда он скрылся от судьбы?
И где душа его таится,
Какие видит нынче сны…
Быть может, в небе упоенном,
Быть может, в глубине земли?
На дне Невы теперь, наверно,
Таится от огня любви.
Но нет? В руках порока наша Анна.
Так весела дорога в ад!
И всё проходит так забавно,
Но не попасть уже назад.
Она забыла, всё забыла!
Улыбка тлеет на устах…
Ведь рядом он, любимый, милый,
Исчез теперь девичий страх,
Она теперь совсем другая,
Она теперь совсем не та,
Любви иной она не знает,
Она, быть может, умерла…
Но звуки дивные рождает
В руках злодея нежно скрипка,
И смерти тень послушно тает,
И загорелась вновь улыбка.
А он стоит, и он играет,
Склонив прелестное чело,
Тревога в сердце засыпает,
И Анна слушает его.
Здесь вечно сумерки царят,
Туманом грузным нависают,
Но две свечи в углу горят,
И тень от пламени мелькает,
Ладони штор закрыли окна,
Но тихой бледной синевой
Струятся сизые волокна,
Мрак поглощает свет дневной.
И всё вдруг стало так далёко,
Здесь исчезает страх любой,
И все, казалось бы, пороки,
А он играет в такт с душой…
То скрипка плачет и смеётся
И наслаждается игрой,
То замолчит и вновь зальётся,
Сама любуется собой.
Закрыла очи наша Анна
И отдалась коварной скрипке,
Та песня ядом лечит раны,
Свершилась страшная ошибка.
Струится волос чёрный гладкий,
Лицо белеет в полутьме,
Глаза сверкают дико, сладко,
Как звёзды где-то в вышине.
Он держит скрипку грубо, властно,
Она дрожит в его руках,
Поёт печально, нежно, страстно,
Как пели птицы где-то в снах.
Но вот устала скрипка плакать,
И Герман к Анне подошёл,
Устав желанье своё прятать…
Он Анну спящую нашёл.
Она была пьяна немного,
Рассудок в страсти утопив,
Она забыла вспять дорогу,
Любовь свою вином запив.
К устам её он прикоснулся
Рубином алых губ своих,
Глаза открыла, улыбнулась…
И вновь дурман окутал их.
Так быстро время пролетело,
Пока мой Герман её играл,
Наверно уж заря сгорела,
Быть может, вечер уж настал.
Им было всё равно теперь,
Творилось чудо из чудес!
Закрыты окна плотно, дверь,
И в сердце вновь гуляет бес.
Всё дорогое, что хранила
Она для будущей любви,
Она отдать ему решила,
Оставив принципы свои.
Она, как скрипка та, купалась
В небрежной ласке сатаны,
Она ему теперь отдалась,
Любовь была теперь в крови.
Сверкали дьявольские очи
И прожигали душу ей,
Его дыханье, стоны ночи
Там становились всё сильней.
На ложе пьяное греха
Спустилась Анна с поднебесья,
Течёт кровавая река,
Где по ночам играют бесы.

Течёт кровавая река,
И смерть ложится здесь тихонько,
Не видит ангел свысока,
Что боли столько, горя столько!
Прости, отец, и погибай,
Был выбран мною страшный путь,
И путь тот в ад, ведь там мой рай,
Назад уже не повернуть.
Сниму я белые одежды,
Мой выбор сделан – это месть,
И пусть умрёт твоя надежда,
Ведь то, что было, то и есть.
Я ухожу, я не вернусь,
За мной пришёл мой господин,
В реке забвенья утоплюсь,
А ты умрёшь совсем один.
Кусочек вечности теперь,
Ты знаешь, всё проходит,
Теперь закрыта плотно дверь,
Но будут тысячи пародий.
Течёт кровавая река,
И смерть ложится здесь тихонько,
Не видит ангел свысока,
Что здесь всему начало только.

Итак, пока они любили
Так нежно, ласково друг друга,
Пока разврат и страсть царили,
Спасались грешники от скуки,
Лежал старик в мученьях жутких
На кухне, прямо на полу,
И не задето сердце будто,
Он тихо ждал свою зарю.
В груди его зияла рана,
Блестел коварный хищно нож,
Играло где-то фортепьяно,
И где-то чахла чья-то ложь…
Соседи громко так кричали
За стенкой толстой у себя,
И ничего они не знали,
И жили просто, не любя
В окно глядела чья-то кошка,
Так глупо морду прислонив,
Вокруг валялись вилки, ложки,
И вился где-то глупый стих…
А он лежал и встать не мог,
И ждал спокойно смерти час,
Он не боялся ничего,
Он умирал уже не раз.
В войне он лихо воевал,
И каждый час был смерти час,
Он кровь на поле проливал,
Не на полу, вот как сейчас.
Но всё ж душа его болела
Куда сильней, чем эта рана,
Его же дочь убийцей стала
И чёрту в ноги, в грязь упала,
Но он любил её, о Боже!
И был готов ей всё простить,
Но кровь текла так быстро всё же,
И больно стало так любить…
Лежал он долго, умирал,
По капли жизнь свою теряя,
Но всё же утро он застал,
Зачем – уже и сам не зная.
«Умру я скоро, будь что будет»,-
Подумал он, слезу тая.
«Теперь Господь меня пусть судит,
Ему служил исправно я.
О, дочь моя! Тебя прощаю…
Пускай и Бог простит тебя,
Тебе я счастье завещаю,
Любил всю жизнь, умру любя».
Склонил он бледное чело,
Так широко глаза открыл,
Залился кровью небосвод,
И взгляд его на нём застыл.

В то время пела и играла
На струнах жизни мерно страсть,
Но где-то жизнь та умирала,
И раскрывалась смерти пасть.
Но здесь текла река экстаза,
Огонь горел, и жарко было,
Сверкали яркие топазы,
Они страдали и любили…
И то была уже не Анна,
Другая женщина была,
Сменилось всё, и так забавно
Девичья жизнь её прошла.
Бокал вина, печально тлея,
Сверкал рубинами любви,
И счастье ль было, иль потеря,
Не знали то друзья мои.

А мать её лежала долго
И мужа верного ждала,
Не знала бедная нисколько,
Что на неё беда сошла.
Деревья за окном качались,
Спокойно ветер шелестел,
И облака по небу мчались,
Куда-то ворон пролетел.
Как прежде было всё вокруг,
И время шло, как прежде, сонно,
Но где любовь, где милый друг?
Чернеют лишь деревьев кроны.
Одна она, совсем одна,
Больна, жива она едва,
Но где же он. Пропал куда?
Она почти сошла с ума…
«Зачем я здесь, нужна кому?
Ушли они все от меня,
Да что с того? Ведь я умру…
Уж жизнь закончена моя.
Своих я внуков не увижу,
Не буду нянчить их, ласкать,
Но я люблю и ненавижу,
И не хочу я умирать!
Быть может, завтра не услышу,
Как птицы радостно поют,
Как летний дождь стучит по крыше,
Но где душа найдёт приют?
Куда отправлюсь после смерти
И что увижу в мире том,
И будут птицы снова петь ли,
Иль мрак найду, исчезну в нём…
Но впрочем, гоже ль мне старухе
Слезу напрасную пускать,
Надеюсь всё ж увидеть внуков,
Хорошим другом им всем стать.
Куда пропала моя Анна?
Она ещё вчера ушла,
И не вернулась, как-то странно!
Совсем дитя с ума сошла.
Быть может. Всё же у подруги
Осталась дочка ночевать,
Она забыла о старухе,
Забыла верную ей мать.
Но всё же мучит подозренье,
Что вновь к нему ушла она,
Я не хочу, и я не верю,
Не так уж дочь моя глупа.
Она же ангел, чистый, милый!
А он, колдун и чародей,
Возьмёт наивную он силой,
Других не знает он затей!
Я помню, как глаза сверкали
Нахала дерзкого того,
Но мы таких уже видали,
И чёрта знаем самого!
Но где же муж? – не понимаю!
К подружке тоже что ль ушёл.
А впрочем, что-то сомневаюсь,
Но что такое? День прошёл…
Они ушли, меня оставив
Один со смертью на один.
А впрочем, что, прекрасно знаю,
Что не нужна теперь уж им.
Болезнь меня навек сразила
И, к ложу смерти приковав,
Меня всех сил моих лишила,
Не человек теперь, а прах.
Но что же с ними? Что случилось?
Быть может, страшное чего…
Уж небо солнцем озарилось,
А нет как прежде никого.
Я лишь представлю, вздрогну сразу,
Но что же сделать я могу.
То всё проклятая зараза,
А впрочем, что себе я лгу…
Я встать должна, должна сейчас,
И я смогу, должна я смочь.
Прошёл ещё без жизни час,
Скорей вставай! Прошла уж ночь…»

Держась за стул, что рядом был,
Тихонько встать она пыталась,
Печальный ветер где-то выл,
И пыль по городу скиталась…
Вот снова день, и всё как прежде:
Проспекты. Улицы, дома,
И серо-жёлтые одежды,
И правды дикой нагота.
А в парке всё ж цветы растут,
Под слоем грязи и обмана,
Они растут, они цветут,
Но смерть приходит здесь так рано…
Здесь молодёжь стара с рожденья,
А старики уже никто.
Так завелось, лишь провиденье
Здесь правит балом и столом.

Так не хочу писать я дальше,
Ведь я всё знаю уж давно,
Так много нынче в душах фальши,
Но что ж, ведь всё предрешено.


Вот встала и, халат накинув,
Она ступила один шаг,
Качнулась, стул тот опрокинув,
Но то сейчас уж был пустяк.
Она пошла… неловко, нервно,
Но слабость в сторону вела,
Она боролась и, наверно,
Уже едва жива была.
В глазах её сверкали искры,
Но шла она своих искать,
И пахло смертью где-то близко,
Но шла она… не умирать!
И вот пришла… запачкав кровью
Подол своей ночной сорочки,
И чьей же кровью? Мужа кровью…
Она весь мир залила ночью.
А он лежал, смотрел на небо,
И нож в груди его зиял,
И фото Анны где-то слева…
Восход любил, восход сиял!
Ах, если б было час назад,
Быть может, был бы ещё жив…
Тот самый час, тот самый ад,
Когда она жила, любив.
Но больно, больно, больно стало!
Как будто сердце взорвалось,
И на колени мать упала,
И всё куда-то унеслось!
Она упала так нежданно,
Последний стон не утая,
Она сказала: «Что же с Анной?
А как же доченька моя?…»





IX




А Анна спит, и сон ей снится
Про мать свою и про отца,
И страшный царь как будто злится,
И ждёт вселенная конца.
Как будто солнце закатилось
И не вернулось уж потом,
Луна в Неву с небес скатилась,
И всё покрылось вечным льдом,
Глаза любовника сомкнулись,
На веки вечные уснул,
И седина висков коснулась,
И ветер волосы раздул.
И всё гремит, и всё грохочет,
И в пропасть чёрную летит,
В крови всё небо этой ночью,
И скрипка где-то шелестит…
И вдруг Нева открыла пасть,
Разверзлись волны роковые,
И бушевала в волнах страсть,
И дьявол вышел из могилы…
Блестели дико купола,
Пробило полночь с колокольни,
И успокоилась Нева,
И стих печальный ветер вольный.
Закончен бал, хозяин спит,
На время нрав свой утая,
И всё теперь вокруг молчит,
Лишь гордый конь несёт царя!

Проснулась Анна, сон стряхнула,
Уж солнце пело, день сиял,
Но как же так она заснула,
И кто же ночь её украл?
И где она, куда попала,
Чужая комната вокруг…
С кровати Анна быстро встала,
Зашёл её прелестный друг,
И разом память встрепенулась,
Как ночь в постели с ним прошла,
И Анна дрогнула, очнулась,
В улыбке сладкой расцвела.
Теперь они должны быть вместе,
Теперь она его судьба,
Попался быстро к ней он в сети,
Спасибо, милый сатана…
Игриво очи засверкали,
Как будто чёртик в них плясал,
Как будто вовсе не устали,
Как будто чёртик ночью спал.
Она была красива очень,
И так свежа, и так нежна,
Но вот бледна немного, впрочем,
Но бледность та ей даже шла.
Она растрёпана была,
В ночной рубашке длинной,
И в кружевах вся расцвела,
Как ноготки с зарёю дивно.
А он пошёл, открыл окно,
И солнца свет её обнял,
И стало в комнате свежо,
Лишь сон в душе ещё стоял.
В ней юность билась и играла,
И жизни радостной ждала,
Тогда ещё она не знала,
Пора веселья уж прошла.
Вот Анна руки протянула,
К любви своей душа звала,
Любовь задумалась, зевнула,
И шаг не сделала она.
Она звала его, не верив,
А он как вкопанный стоял
И ухмылялся диким зверем,
И что-то там под нос ворчал.
«Не подойдёшь и не обнимешь?
Иль я тебе не люба стала…
Ведь я зову тебя, не видишь,
Иди ко мне, мой мальчик славный!»
«Я слышал где-то раньше,
Что правда лучше лжи,
Так много в мире фальши,
Всё в жизни миражи…»
«О чём ты, Боже правый!
Ведь я тебя люблю,
Ты лучший в мире самый,
Я за тебя умру!»
«Боюсь, что умерла уже…
Того сама не зная,
Но не смогла во мне зажечь
Любви взаимной пламя.
Прости меня, прошу тебя,
Вину скрывать не стану,
Прекрасно ночь провёл любя,
Всю жизнь любить устану.
Свободу грешную ценю,
Лишь в ней моя забота,
Тебя я, Анна… не люблю,
Любил твои красоты…
И рад я был тебя ласкать,
Спасибо, как никак,
Теперь извольте извинять,
Простите, что не так.
В любви тебе не клялся я,
Оставь мою свободу,
И я не мог любить тебя,
Извольте выпить воду…
«Не буду пить твоей воды!
Ты ранил меня, Герман…
Я не ждала такой беды,
Ты дьявол чёрный верно!
С далёких дивных облаков,
Из мира розовых иллюзий,
Из сказок добрых, детских снов
О камни жизни разобьюсь я!
Ах, Боже, я всё поняла!
Ты лишь использовал меня,
Тебя, как кукла, заняла,
И надоела вскоре я!
Теперь бросаешь… что же…
Не знаешь ты ту цену,
Что заплатила… Боже!
Осталось резать вены.
Как я глупа, как я глупа…
Ты предал, предал… папа…
Одна, одна! Совсем одна…
Пора домой… мой папа…

Катилась горькая слеза,
И стало странно как-то,
И умер бес в её глазах,
И боль была ей сладкой.
А Герман тихо ждал,
Пока конец придёт,
Он  книжицу листал…
Сейчас она уйдёт.
Она оделась быстро,
Взглянула на него,
И разлетелись искры,
Теперь уж всё равно.
И, хлопнув дверью громко,
Она теперь ушла,
И кончилось всё с нею,
Заря любви зашла.

Постой же, моя девочка,
Постой, остановись,
Сними одежды белые
И к Богу повернись.
Горька твоя судьбинушка,
Ты слёз пустых не лей,
Черна теперь рябинушка,
И в сердце твоём зверь.
За батюшку, за матушку
Ты выпей кровь его,
Беги отсюда, Аннушка,
Забава для него,
Беги же, моя девочка,
И в речке схоронись,
Сними одежды белые
И к Богу повернись.




Ах, Петербург мой, Петербург!
Столица миражей,
Ты на колени упадёшь
И будешь всех нежней.
Ты будешь гордо в даль смотреть
Глазами своих окон,
И на вокзале песни петь,
И выть протяжно в водостоке,
Ты будешь грязною девицей
Пред чёртом ноги раздвигать,
Ты будешь статной, мудрой львицей
На берега Невы взирать.
Ты упадёшь и к небу взмоешь,
Пойдёшь ко дну и улетишь,
И ты умрёшь, но вновь застонешь,
В гробу гранитном завопишь.
И ты как встарь сокровищ полон,
Те, что от грязи не блестят,
Но всё отмоют смерти волны,
Могилы бренные солдат
Вдруг станут нам дороже денег,
И мы друг друга все простим,
Пока не видно, где там берег,
Мы детям счастье отдадим.
И пусть такой же ты пропащий,
Как твой отец, и сын, и брат,
Но человек ты настоящий,
Как сотни, тысячи ребят.
А мать твоя накрыла к чаю,
А мать всё ждёт тебя домой,
Спустя века она не знает,
В какой могиле спит герой.
Скажи мне, брат, подумай прежде,
Что, брат, дороже в мире этом?
Ты прав, цветы в душе надежды,
Я поделюсь теперь секретом.
Ты видишь свору грязных псов,
Что воют громко под окном?
Прижми покрепче свой засов,
Средь них твой сын, твоя, брат, кровь.
А дождь стучит по твоей крыше,
Тебе уютно и тепло,
И ты его уже не слышишь,
Тебе уже ведь всё равно.
И лжёт тебе проклятый Невский,
Сверкая тысячей огней,
Такой богатый, разлюбезный,
Но нищий в тени фонарей.
Ты здесь родился? Нет?
Беги же! Сожрёт безумие тебя,
Нева тебя, мой друг, оближет,
И город слопает любя.
А кто рождён здесь был случайно,
Тот здесь умрёт, тот обречён.
Склонились ветви вновь печально,
О чём-то плачет старый клён,
Струя машин протяжно воет,
И где-то музыка гремит,
Мой Петербург летит за мною,
Меня он держит и манит,
Ласкает ложною улыбкой,
В объятьях душных уморит,
Я забываю об ошибках,
Господь меня за всё простит.
Ах, Петербург мой, Петербург!
Столица миражей,
Ты на колени упадёшь
И будешь всех нежней…



X



Стояла долго Анна,
Смотрела в никуда,
Не плакала, но странно
Болела в ней душа.
Стояла долго Анна,
Молчала в тишине,
Не плакала, а странно,
Душа была в огне.
По небу боязливо
Бежали облака,
Тянулся день лениво,
И плакала душа.
Стояла молча Анна
В реке кровавых слёз
И думала о главном,
А время в даль неслось.
Спустилась на колени,
Не верила глазам,
Вернулась из забвенья,
Не зная, что сказать.
Она смотрела молча
На тех, кого она
Убила этой ночью,
Так страшно предала,
На тех, кого звала она,
Когда ей было больно,
На тех, чьи нежные слова
Дышали в сердце вольно.
Теперь уже их нет,
Теперь они мертвы,
В пучине горьких бед,
Её оставили они.
Но кто же виноват,
Чей был то приговор?
Не развернуть назад
Желаний тех простор.
Желаний страшных и живых,
Они осуществились,
Смутили разум до поры,
И кровью вдруг умылись.
Стояла долго Анна
В послушной тишине,
Рыдала, и так странно
Душа была в огне.

В тот день случилась буря,
Как в сказке, в самый раз,
Разверзлось небо, хмурясь,
Случился чей-то глас:
«Беги скорее, Анна,
Уж твой настал черёд
Над бездной долгожданной
Пройди во тьму, вперёд.
Оставь свои сомненья,
Вернись на божий путь,
Очнися от забвенья,
Но жизнь свою забудь».
Ты предала отца,
Ты мать свою убила,
Ты самого творца
Убийством рассердила.
Как Ева ты в саду
Вкусила плод тлетворный,
Гореть тебе в аду
Пр6едателем позорным.
Твоя любовь – обман, увы,
Но ты ей отдалась,
Солдатом армий сатаны
Сама ты назвалась.
Лишь смерть вину искупит,
Лишь смерть тебя спасёт!
Покой тебе наступит,
Но душу дьявол ждёт.
Беги же, моя девочка,
И в речке схоронись,
Сними одежды белые
И к Богу повернись.

Мой Петербург уставший
Терзался в полутьме,
Он лихорадил страшно,
Горел весь как в огне.
Гремело болью небо
И плакало дождём,
Качались ветви нервно,
И слышен был их стон.
Безумствовал мой ветер,
Оскалился, как бес,
Как самый злой на свете,
Как чудо из чудес.
Он бился и вертелся,
Покоя он не знал,
Чужой беды наелся,
Всё рвал он и метал.
Взлетели листья, сучья,
Рекламные щиты,
И мчались быстро тучи,
Смутив лицо луны.
Нева дышала и качалась,
Как умирающий больной,
Её волна то вверх вздымалась,
То опускалася порой.
Бежали люди быстро очень,
И крик, и визг на мостовой,
И всё терялось этой ночью,
И словно плакал шар земной.
Глядели взглядом диким окна,
Как миллионы жёлтых глаз,
Вздымались вверх дома высоко,
И оживали, шли на нас,
Как великаны удалые,
Как монстры питерских трущоб,
На сердце, душу надавили,
И пробежал внутри озноб.
Из всех подвалов и ущелий
Вдруг тени разом поднялись,
И завертелись, и запели,
И хороводом занялись.
И взмыл высоко смрад тлетворный,
Болезни. Смерти скучный страж,
И охватил весь мир проворно,
И задыхался Питер наш.
Нева ревела и кипела,
Гранит лизала мостовой,
И чайка белая летела,
Не отпускал её прибой,
Не отпускал её мой город,
И смрад держал её в клешнях,
Где братом был ей чёрный ворон,
И где умрёт она на днях.
Но чайка белая летела
Сквозь залпы молний в небесах,
Ей так природа повелела –
Родиться в проклятых краях.
Вот так резвилася стихия
В тот страшный самый чёрный день,
Страдала гордая Пальмира,
На чьё чело ложилась тень.
А в темноте, сквозь грохот скверный
Мелькало светлое пятно,
Фигурка девичья, наверно,
А, впрочем, то ль не всё равно…
Ведь плач несчастной не был слышен
Сквозь рёв бушующей воды,
Что поднималась словно выше,
Ласкала волнами мосты.
Нева, как лев, рычала громко,
Мелькало белое пятно,
Но всё разбилось вдруг в осколки,
Во тьме исчезло вдруг оно.



Эпилог


Нева уснула наконец-то,
Но всё ж тревожен сон её,
Не натворит ли снова бедства?
И не случится ли чего…
Уснул и город безмятежно,
Как просто хрупкое дитя,
Немного нервный, очень нежный
Он дремлет, жажду уталя.
И воздух свежий после бури,
Прохладой сладкой полон он,
И утро стелится лазурью,
Не слышен больше дикий стон.
И всё спокойно в этом мире,
Как будто было так всегда,
Но где глаза те голубые?
Куда пропали навсегда…
И не звучит тот смех весёлый,
И не сверкает та улыбка,
Но кто подумать мог, что снова
Свершится страшная ошибка.
Уж три столетия минуло,
Как царь решил судьбу за нас,
И столько здесь людей тонуло
Тогда давно, вот как сейчас.
Природы голос, голос Бога
Царя того не удержал,
И стало кладбищем болото,
Когда орёл в выши летал.
Но тот орёл не тварь Господня,
И в том ошибка вся была,
И мы расплатимся сегодня
За волю дерзкую царя.
Любовь, о Анна, для которой
Ты погубила мать, отца, -
Тот самый, Анна, плод тлетворный,
Увы, пошла ты до конца.
Как царь великий, ты погибла
От рук стихии возмущённой,
Любовь же тоже смерть постигла,
Но что же город обречённый?
Вопрос поставлен – нет ответа,
В ответ мне будет тишина,
Печально крутится планета,
Играет в мяч ей сатана.