Прощание с мамой

ПОСВЯЩЕНИЕ
     Доброй памяти, чистой душе  моей Мамы -
 Мендельсон Мирьям (Мера) бат Захария посвящаю.

  Родившись уже в нетрадиционной еврейской семье, будучи комсомолкой и позже коммунисткой, мать в конце жизни сумела прожить "ради детей" в рамках верующей еврейки.
 Мама погибла под поездом на перекрестке "Атлит".
Как позже выяснилось, она собою заслонила еще более страшную трагедию: гибель десятков детей, автобус с которыми застрял на следующем  железнодорожном  перекрестке "Абоним", где несколько лет назад так же погибли школьники из Петах-Тиквы.
 Мама жила еще неделю: с трубкой искусственного дыхания в горле; раздутая  воздухом, поступавшим из прорванных легких под кожу и закрывшим ее веки; с переломами во всем теле и единственной действующей рукой. Она уже не могла ни видеть, ни говорить, только слабое пожатие...
 
И жизнью своей и смертью она служила людям.

БУМАЖКА  ИЗ  ПИСЬМА

Я глажу бумажку, что мама держала,
Которую мне через море послала.
И запах, до боли мне так дорогой,
Вдыхаю и глажу бумажку рукой.
Аидише мама, атаере мама!
Ты  вечно для сына была самой-самой.
И будешь такой, кто б чего не хотел.
Пою тебе песнь, что тогда не допел.
Тебя не пускают заботы и версты, -
Они без души и к страданиям черствы.
Но в наших сердцах один трепетный ритм,
И сердце твое мне в ночи говорит,
Все на ухо шепчет, баюкает лаской,
Как в детской наивной заправдашней сказке...
Я глажу бумажку, что мама держала.
Ах, как это много... И как это мало!           

1972г.


ИЗ РОССИИ

Мама, я помню Московский аэропорт
Весной тысяча девятьсот семьдесят первого,
Когда только что отбушевал
Закрытый Второй Ленинградский процесс.
Как внезапно после двухлетней борьбы,
Страшной войны на выживание,
Выбросили нас в недельный срок...
Россия может держать тысячами
 щупалец,
Оплетая каждую клеточку тела,
Вплетясь в каждый кончик нерва,
Следя мертвыми взглядами соседей,
Глуша «заявлениями населения»,
Пытая московскими комиссиями,
Как и комиссиями психиатров...
Но вдруг... может также запросто
Выбросить как грязную обертку
Из-под растаявшего мороженого,
На мостовую...
Будто бы вообще и не было тебя,
Будто не ты жил под ее пятою
Тридцать четыре года.
Будто  и не ты любил здесь,
Не ты страдал большою болью.
И будто не ты хоронил в ее недрах
Дорогое тело любимого отца...
Выбросили в трехдневный срок,
Чтоб «не мешал»
Второму Ленинградскому процессу...
 «Были сборы недолги...»
Просто, нам нечего было собирать.
А выкуп «за голову» собрали евреи.
И долг в Голландском посольстве...
Собирали у встречных... Просили у знакомых...
Продал подаренный на еврейском кладбище
Костюм с анонимного мертвеца...
Это все, что дала советская Россия
Своему еврейскому врачу.

ПРОВОДЫ
И вот таможня Московского аэропорта.
Вежливые таможенники с тяжелыми глазами,
Липучими руками, движеньями пронырливыми...
Стеклянная стена…
Такая сплошная, такая глухая,
Как будто тебя  уже вмуровали
В стеклянный мавзолей,
Или ты каким-то чудом
Вдруг вырвался из него.

МАМА
За стеною мама.
Сверху вниз...
Такая маленькая и прямая.
Страшно стиснуты руки
Одна в одну.
Тоскливый взгляд
И вымученная улыбка:
- Сына забрали.
Где ты, мой мальчик?
Куда и зачем?
За что, за что, за что?
Когда еще увижу тебя, мой...?
А другие провожающие, тоже - евреи,
Окружили тебя, пытаясь утешить,
Или заговорить свое личное горе:
- Какой же сын у тебя красавчик.
Еврейский герой... Молодец.
Суетливым ты отвечаешь на идиш.
А взгляд твой прикован лишь к нам,
И мысли пронзают стеклянную стенку,
Глухую, отнявшую сына и внука,
Врываясь в мой мозг, так и сверлят его:
- Мама, мамочка... Мамеле... М а м а...
Ты так и стояла
Прямая и страшная,
С сухими глазами
И спазмами в горле
Ты так и стояла
Все долгие годы.
Ты так и стояла
За строчками писем,
За ожиданиями весточки
С латинскими буквами телеграмм.
Ты так и стояла
В городском телефоне
За ожиданиями моего звонка...
               
ВМЕСТЕ С НАМИ
И вот ты с нами, мама-мамочка.
Ты обнимаешь нас и внуков,
У которых не была в дни рожденья,
Не танцевала на Брит-Мила...
Мы вновь иногда почему-то спорим,
       А как не поспоришь, когда -   Мендельсоны.
Но... Предо мною порою стоишь ты
Каменною статуёю
                За той стеклянной стеною.

16 февраля 1975г.