Сборник 1

Не цветы, не собаки,
не мужья и не жены –
всего-навсего знаки,
в зеркалах отраженные,
мы читаем друг друга
то с улыбкой, то плача...
В том не наша заслуга
и не наша удача.


Звезда над школой.

* * *

На городском вчерашнем пустыре,
где мятая газета белым зверем
шевелится в кустах и страшно думать
о сумеречной жизни утиля,
вечернюю - с французским и английским! -
воздвигли школу. Браво, Исполком!
Прощаю волокиту с телефоном,
недвижный лифт, а также - унитаза
текущую трубу... Сим победишь! - 
теперь в районе бедном появилось
где душу отвести по вечерам:
рыбацкие, до бедер, натяну
бахилы - утешенье рыболова
ненастной постаксаковской поры,
и - к школе! Потому как ни одна
звезда не колет глаз, не озаряет
строителями вздыбленную землю.
В два счета можно в лужу оступиться
и насморк получить. Лишь где-то там,
у горизонта, слабое сиянье
огромных окон - праздничный корабль
плывет как будто в темном океане.
Примерюсь, загляну в илюминатор -
костистый распоясавшийся житель
незнаемых глубин... А за окном
глаголы совершенные спрягает
хор голосов... Вот то-то и оно!
Не телевизор смотрят, не читают
романы про блондинок и шпионов,
не маленькую давят на двоих...
Диковина и только! Отгребу,
чугунными ногами спотыкаясь
по страшному ночному пустырю,
пойду домой... И вдруг меня возьмет
по совершенству, свету и надежде -
которая у этих - за стеклом! -
тоска такая, что на пол-дороге
остановлюсь, но зарево уже
чуть видимо, а утром на работу
к семи... еще тащиться в темноте...

Пусть рухнет дом, и опустеет сад,
и маленький зеленый человечек -
трехглазый, шестипалый, с птичьим клювом,
не знающий на рынке что почем,
придет и запалит звезду над школой!
И  мы, от нетерпенья обалдев,
потянемся под светом беспощадным
себя забыть и заново учиться
нелепому искусству цирковому -
уменью жить достойно на Земле...
Вчера столбы вкопали, но пока -
сказали - нету денег на проводку.
А маленький зеленый человечек
уже до Португалии добрался -
иначе чем погоду объяснить?

* * *

Поле  Жизни  (венок сонетов)

“Петербургская школа в поэзии -
отвали и не пробуй пролезть в нее!
И к слезам и ко взяткам глуха -
петербургская школа стиха:
она только пускает за парту,
если душу поставишь на карту.
 
Петербургская школа в поэзии -
что на свете ее бесполезнее!
Небогата она и суха -
петербургская школа стиха:
не дарила поэтам рубаху,
а дарила то пулю, то плаху.
 
Петербургская школа в поэзии -
словно соли крупинка на лезвии!
Родилась она не впопыхах -
петербургская школа стиха:
здесь пером высота выводила,
как звезда со звездой говорила...”
 
“Понимаете, Ваши стихи
интересны для узкого круга,
не скажу, чтобы были плохи,
но к политике, в общем, глухи,
и еще - это, все-таки, грубо:
“отвали” - будто запах махорки
а читатель - ткачиха с Трехгорки!..”
 
1.
Переложу себя на Голоса:
на реквием, частушку и мазурку -
так опускают камешки в мензурку,
чтоб вычислить удельные веса.
 
О чем поешь, мой хриплый, пропитой?
О чем молчишь, мой ангельский, приятный?
Какие солнца и какие пятна
сокрыты за мелодией простой?
 
Во времени, как посреди травы,
в том Голоса, по-своему, правы,
что требуют вниманья и участья.

Все некогда прислушаться к себе -
своей эпохе и своей судьбе,
чтоб целое звучало тише части.

2.
 
Чтоб целое звучало тише части,
пусть пламенем от головы до ног
пройдет по мне причастности поток -
вмешательство непрошенного счастья.
 
Замолкни, Голос счастья и ума,
чтоб не сказало будущее хмуро,
что за моей повадкой трубадура
скрывается расчетливость сама!
 
Оставь мне пропасть, чуждую другим,
сгустившееся время, серный дым,
рогов и крыльев редкие напасти,
 
кокетливый, ехидный Голосок,
крючок и рыбку, сито и песок,
шквал памяти - моей сильнее власти!

3.
 
Шквал памяти моей сильнее власти,
корабль Благоразумия, прости -
достаточно сидели взаперти
оптовые и розничные страсти!
 
Крещендо, Голос - главная улика,
которую инспектор приберег:
как на две плахи - вдоль и поперек -
меня - вот так! - хватает на два крика.
 
Да! Виноват! Не умолчу, не скрою -
как потерявший ветер я не стою
расходов на такие паруса!
 
В защиту под сурдинку, анонимно,
на перекрестке шлягера и гимна
пусть жизнь себя споет за пол-часа.
 
4.
 
Пусть жизнь себя споет за пол-часа -
пройдет передо мной зерно, помада,
гостиница, фабричная громада...
А может быть, июльская роса?
 
Перемелю, осилю эту кость
сомнительных вопросов и ответов,
ведь жизнь - в собачьем виденьи предметов -
есть верность, выполнение и злость.
 
Я, понедельник начиная с драки -
в житейском толковании собаки -
несу свой крест у Бога на виду.
 
Наверное, приятней в светлой лени
парить над суетою поколений,
сформировав за пазухой звезду.
 

5.
 
Сформировав за пазухой звезду,
как пенсию - печатью и распиской:
"сим подтверждается, что небо близко",
я в дом суровый песенку введу.
 
А ну-ка потеснитесь, Голоса,
вам - барственным, почти что порционным,
вам - телефонным, полупокоренным,
отставки выпадает полоса.
 
Садитесь ближе, беглое дитя,
вернувшееся столько лет спустя,
и мебелишку не судите строго...
 
А в этот миг, особенно нужна -
как менестрелю долга и рожна -
мне повторится дальняя дорога.
 
6.
Мне повторится дальняя дорога
от праотцев до некоего дня,
пока сдирала песенка с меня
три шкуры подоходного налога.
 
Я временем платил и удивленьем -
бесценная валюта юных лет,
в итоге чтобы мне - физкульпривет! -
махнула правда хвостиком оленьим.
 
Но вскоре ветер зрелости моей
прошелся, словно древний суховей,
как засуху, вручил мне резкость слога
 
и песенку оставив на земле,
меня вознес, как будто бы в седле,
пониже червяка, повыше Бога.
 
7.
 
Пониже червяка, повыше Бога -
простецкий человеческий удел,
которым в совершенстве я владел
и думаю владеть еще немного -
 
настолько, чтоб сказать тебе, эпоха:
спасибо, что под солнцем и луной
есть расстоянье в песенку длиной
меж временами выдоха и вдоха!
 
Лишь песенка да скверная погода
останутся как продолженье рода
в нечаянно случившемся году,
 
когда в той высоте, где - против правил -
архангел сник и дьявол след оставил,
я с маршевою выкладкой пройду.
 
8.
 
Я с маршевою выкладкой пройду -
задиристый кузнечик голосистый,
исчезнувший под скаткою ворсистой,
доверившийся Страшному Суду.
 
Но вещий сон мне снится иногда -
как Страшный Суд на одуванчик дунул
за то, что ничего тот не придумал
в свою защиту, кроме "да" и "да".
 
И я, лишенный как бы оперенья,
прозрачен стану до самозабвенья,
среди имущих душу сир и наг...
 
Я просыпаюсь, Голосам подвержен,
и понимаю - в сущности отвержен -
все будет так. Но будет все не так.
 
9.
 
Все будет так. Но будет все не так.
Пол отскребут и вымоют посуду,
когда вне расписания отбуду
я в те пространства, где приспущен флаг.
 
Какой бы горн не требовал меня,
какая бы заварка не кипела,
не предложу я ни души, ни тела,
воистину спокойствие храня.
 
И так пойдет обычно служба эта,
как солнце отоваривает лето,
как дрозд поет, и расцветает мак...

Но час придет, и Голос за стеною
напомнит все, несделанное мною,
как молнию подчеркивает мрак.
 
10.
 
Как молнию подчеркивает мрак,
являя в ней абстрактную возможность,
так некто, позабыв про осторожность,
откликнется на мой массонский знак.

Он, оценив судьбу мою - в уме,
и просчитав эпоху - больше телом,
отмерит горькое зерно: "Он сделал!"
и сорок бочек дыма: "Он умел!"
 
О чем ты раньше думал, счетовод,
под вечер просвещающий народ?
Зачем ты утром не пришел за мною?.
 
"С эпохою кто был накоротке,
всегда потом - в дурацком колпаке!" -
сорвется Голос лопнувшей струною.
 
 
11.
 
Сорвется Голос лопнувшей струною.
Багряный лист погаснет в ноябре.
И может быть, взаправду - на заре
я распадусь на облачко льняное.
 
Поэтому ответственному гену
позвольте заявление вручить:
"Прошу моей горчинкой огорчить -
как вылепить - очередную смену!"
 
У жизни есть замашка бюрократа,
а может быть - медведя иль солдата:
просителя не пустит на порог.
 
Бессмертия не сыщешь и в помине:
и в дереве и в подвиге и в сыне
лишь есть чередование тревог.
 
12.
 
Лишь есть чередование тревог
добра и зла, как солнышка и снега,
и эта повторяемость набега -
бессмертия единственный залог.
 
Так что же вы хотите, Голоса?
Давайте, рассчитаемся по кругу:
я - первый - брошу солнцепек и вьюгу,
а ты - последний - веру в чудеса!
 
Какой он есть - печальный и безгрешный,
живущий в общежитьи и скворечне,
искомый идол, аленький цветок?
 
Не он ли часто прячется меж нами -
дитя природы с длинными ногами,
привычное, как пол и потолок.
 
 
13.
 
Привычное, как пол и потолок,
сожительство тревоги и восторга,
вне Запада звучаший и Востока,
навеет Голос - вечный ветерок.

Мой пасынок, любовный Голос мой,
для вечного мала моя арена -
так вечным клочьям полиэтилена
сегодня тесен бедный шар земной.
 
Статистик я - впервые на коне.
Зачем-то сверху поручили мне
все мерять бухгалтерией двойною:
 
внизу - пустыни, наверху - дожди...
Век двадцать первый пляшет впереди,
и тень любви - уловлена спиною.
 
14.
 
И тень любви - уловлена спиною -
скользнет теплом и холодом по мне,
отчетливая, словно на Луне,
согнувшаяся, как бы под виною.
 
Но я по праву гения мороки
не повернусь, не отклоню лица,
чтоб взгляда осужденного стрельца
не оторвать от виденья дороги...
 
Я над моим грядущим днем сегодня
пройду, как истребитель всепогодный
проходит над обломком колеса,
 
и не высчитывая - что дороже -
сверкну, исчезну, растворюсь и все же
переложу себя на Голоса.
 
15.
 
Переложу себя на Голоса,
чтоб целое звучало тише части,
шквал памяти - моей сильнее власти.
Пусть жизнь себя споет за пол-часа.
 
Сформировав за пазухой звезду -
мне повторится дальняя дорога -
пониже червяка, повыше Бога
я с маршевою выкладкой пройду.
 
Все будет так. Но будет все не так.
Как молнию подчеркивает мрак,
сорвется Голос лопнувшей струною:
 
лишь есть чередование тревог -
привычное, как пол и потолок,
и тень любви - уловлена спиною.