Предчувствие

Будто мне привиделось, прислышалось, припомнилось,
чуть-еле обозначилось и скрылось, проспалось,
едва-едва наметилось в зародыше-питомнике
и с журавлиной стаею в край теплый унеслось...

Но как же быть в который раз с обманутою верою,
а с бесшабашной серостью, обидчивой и злой? -
напичкать ее сказками и динамитом с серою,
и пусть себе сражается с кощеем и ягой!

В борьбе самоотверженной падут илюши-муромцы,
и соловьи-разбойники прикажут долго жить,
а лжепророка-каина обрядят в тогу мученца,
и быдло присмиревшее зачнет его любить.

А кто, как вдруг окажется, любить его откажется,
не веря в непорочную святую простоту,
пусть сильно не надеется, что долго покуражится,
кому в "раю" не можется, - ату его, ату!

Пребудут чувства сильные в державе белокаменной,
и зависть, ржа всесильная, поднимет рыжий флаг:
достатку смехотворному ярлык пришьют: "украдено",
и волю в чистом полюшке заменят на барак.

А крезы настоящие, от крови жертв пресытившись,
друг другу в глотку вцепятся, забыв зачем живут,
и злые обыватели раздавят их как грязных вшей,
но долго будет сниться им заветный "вшивый" зуд.

А где ж спаситель-труженик, крестьянин и ремесленник,
премудрый дьяк с законами, богатый, но не мздой,
мних с книгами духовными, гусляр с шальными песнями,
народ спокойный, благостный, не сдавленный уздой?!

Вот и пришло столетие - под сургучом послание,
окутанное тайною, надеждой скреплено,-
авось да все уладится, да как-то "устаканится",
не зря же нам терпение спасителем дано.