Упреки мазохиста

… Мне просто очень одиноко, но я хороший. Это не правда, что я плохой. И если я заикался, постоянно терял, так сказать, общее направление, то потому, как знал, что это последний мой шанс найти ночлег на сегодняшнюю ночь, и, конечно, весьма волновался. Вам не нравилось, как я рассказывал из Хармса, читал стихи и даже пробовал сплясать под конец, когда Вы меня остановили и сказали, чтобы я уходил. А ведь старание-то, старание-то Вы и не оценили.

К двум часам я окончательно заврался, - согласен. И Вы сказали, чтобы я поискал себе другую. Но где же великодушие, ведь я раскаивался, даже слишком сомневался в себе и, наверно, поэтому все испортил. Все, ибо не ел больше суток, и буду ли когда есть, – тоже сомневался. Именно усердие и тщание – они-то меня и погубили.

Я сделал четыре попытки показать себя страстным непредсказуемым любовником, но, наверно, слишком картинно, что несколько настораживало Вас. Так, после пантомимы на стихи Маяковского:
Хотите - буду от мяса бешенный
И, как небо, меняя тона,
А хотите - буду безукоризненно нежный
Не мужчина, а – облако в штанах

Вы заявили, будто я хочу Вас зарезать. А я даже не знаю, где допустил главную ошибку; ибо обычно она бывает только одна, но которую я совершаю постоянно, – до беспамятства напиваюсь. Здесь же случай тончайший. Или когда ущипнул Ваш халатик и вдруг истерически расхохотался. Но ведь я хотя и упал на четвереньки и стал ползать по полу и биться головой о шкаф, все же извинился, сказал, что это сейчас пройдет (и ведь прошло). Или потом, когда успокоился и кусал Вас за шейку, я тогда просил угадать на ласки какого зверька это больше всего похоже. Вы же сказали, что не будете угадывать, поскольку это обидная игра, а ничего для Вас обидного не было, но только для меня, потому что я хотел быть похожим на медведя. В самих же по себе этих двух шалостях нельзя найти ничего необыкновенного, просто я очень смешливый и влюбчивый.

Затем я рассказал Вам историю о том, как однажды купил себе большую кепку, засыпал в карман семечек, надел печатку на палец, обрил голову и пошел знакомится с девушками. Я приглашал их на фильм «Кинг-Конг жив», уверяя, что это хорошее кино, и что сам его видел дважды. Конечно, удача была сразу. А после сеанса моя спутница заводила разные разговоры, что мы весело проводим время, что кино и вправду хорошее, я же только молчал и плевал семечки, очень громко издавая при этом: «геть-тьфу!». И когда девушка уже поверила, что я совершенно нормальный человек, стоящий парень и т.д., именно когда мы шли с ней по темной, пустынной улице, я, - вдруг заикаясь, и с интимными содроганиями в голосе, ежась в коленях и вращая пальцем в ладошке, - остановил ее и прошептал: «А знаете, мне иногда кажется, что я так и умру, не узнав женской ласки…»

Плохой это был рассказ. Но я волновался, и Вы мне очень нравились, - что у Вас такие параллельные ноги и вполне симметричные глаза. Если, конечно, Вас перевернуть к верху ногами и мысленно продолжить две линии от Ваших ног, то я не поручусь, что они не пересекутся ни в одной точке пространства. Или, что от долгого стояния на голове, симметрия Ваших глаз на перпендикуляре к линии Ваших ног, останется столь же строгой, как и теперь. Но в целом, в Вас не найти ни одного недостатка, ибо есть все: нос, который дышит, рот с зубами внутри, достаточный волосяной покров на голове, а также по сторонам отходящие уши. Все это только часть того, что я говорил о Вас доброго и приятного.

И хотя Вы оставались непреклонны, я ушел не сразу, а сначала стал в угол и, беспомощно карябая ногтями оштукатуренную стену, скорчил жалостливую рожу и заплакал. Мне казалось, что это должно непременно растрогать Вас, но, вопреки ожиданиям, - окончательно Вас из себя вывело.

На час заснул в Таврическом садике, и проснулся весь мокрый от сырого воздуха, - Петербург.

А когда я уходил, вы посмотрели мне в след и сказали: «Все-таки ты веселый парень», и только я в предвкушении неги и покоя обернулся, - навсегда хлопнули дверью.