Кочевник

Пустыня грезится кочевнику нагая
В садах Кашмира у истоков Рая,
В месопотамской влажной тишине,
В кавказской неприступной вышине,
На берегу тоскующего Нила,
Где древность славная, как на часах, застыла,
В гареме сладостном, у вожделенных ног,
Вкушая страсти пламенный пирог;
Верхом на скакуне, в торговой тесной лавке,
В толпе бесчувственной (в паломнической давке),
На части рвущей молодца за грех,
Грызущей веры праздничный орех.
Над вязью вычурной (вникая в смысл пророчеств),
Где череда проверенная отчеств
Хадиса звучного исполнила хорал,
Чтобы в сердцах он век существовал.

Ему все чудится песчаная гряда,
Над ней блестящая подвешена звезда,
Костер во тьме, верблюжий глаз, палатка,
На бурдюке отличная заплатка,
Разбойничьей добычи скрытый склад,
Многовековый девственный уклад,
Родные божества, простор, кинжал, пустыня
И в нищете отменная гордыня.

Отсюда дальше видно и надежней
Сквозь частокол мгновений непреложный
Тот миг архетипический, когда
Скользнула вниз пустынная тропа
И обозначилась Агарь на ней святая,
Обиды слезы судоржно глотая.
Изгнания когтистая рука
Над ней простерлась и ее зажгла.

Обида горькая ему сжигает душу
И веру хрупкую в тисках сомнений рушит.
Уж сколько лет прошло, пустыня далеко,
Звенит в подойнике овечье молоко,
И нефтяная голубеет вышка,
И в чреве сытости задорная отрыжка.

Но он сквозь них глядит, во вне душой стремится,
С изгнанием душа никак не примирится,
Космологический переживает срам,
Как если б выбор вновь свой сделал Авраам.
Библейский сказ в невзгодах не ржавеет,
Он к чистоте предвечной тяготеет,
В колодце темная колеблется вода,
А в небе светлые кочуют облака.
2002