Танцовщица
и чем- то на змею была похожа,
а обнажаясь, привлекала взгляды всех,
кто по годам гораздо был моложе,
лицо скрывая маской от толпы,
чтоб ненароком не узнал прохожий,
стесняясь вида своей наготы,
давно возненавидев эти рожи.
Улыбка, не сходящая с лица,
была всего лишь продолженьем маски,
и каждый раз, при виде кошелька,
алели щеки, заливались краской,
и подойдя к хмельному мужику,
бедро приблизив, чтоб засунул баксы,
шептала, -Боже, больше не могу,
но был контракт подписан, с указаньем таксы.
И каждый вечер, выходя по новой в зал,
завидев, пожирают ее взглядом,
решалась маску снять, чтоб карнавал,
закончился, но быть ей снова в грязи,
без денег, паспорта, теперь и без друзей,
которых рано, или поздно растеряла,
когда однажды выйдя на вокзал,
к ней незнакомка милая пристала,
подрассказала, как достойно жить,
она смогла бы, ведь с ее фигурой,
не на вокзале, а в уюте жить,
и измениться целиком в натуре,
как заработать на билет домой,
вернуться наконец, ее заждались,
и мать старушка, и больной сынок,
да матери недолго так осталось.
Играет музыка, слеза льет по щеке,
когда конец, когда дорога к дому,
сует капусту паренек юнец,
как надоело все, до боли как знакомо,
а утром снова слезы проливать,
и вспоминать, как так могло случиться,
где ж столько денег взять, коли больная мать,
и горе в дом который год стучиться.
Свидетельство о публикации №102122900668