Варравинъ драма въ стихахъ

Абд’Алла’гъ Аль-Хашраат

Behold! Who knows how its hurt
Abomination of desert
The woe and smell of empty place
At his acromegalic face.

Bontch-Bruyevitch  “Methuselah”



Варравинъ (драма въ стихахъ)               

У брега бешеной реки
Стоял богатый дом Джаффара
Врата крепки и высоки
На длинных цепях пардов пара
Эдем цветущий стерегла
Там жизнь неспешная текла
Сей дол достатком наводняя
За караваном караван
Тюки влачил из дальних стран
Казну Джаффара пополняя.
Купец удачлив был в делах
И весь Гурган держал в долгах.
Пять жен Джаффара ублажали
В минуты мирные утех
Он не был стар
И без печали
Умел делить любовь на всех.
Двенадцать верных пахлаванов,
Как стая волков на баранов
Косились на иных людей
Неся дозоры у дверей

В Гургане – плющ старинных стен
Раскинут сенью благодатной
Там в хырке на подкладке ватной
Стоит Варравин, как Рустем.
Сквозь запотевшие очки
Он зрит лазоревые башни
И облик неживой и страшный
Чудесным кажется почти.

С холодным, мраморным челом,
И абиссинскими губами
Он порожден нездешним злом
Исторгнут древними гробами,
Во тьме египетских ночей
Он - прах со стоп Мельхиседека
Скреплен в фигуру человека
В горнилах огненных пещей.

Внизу кипит Дустум-Кевсер,
Брегов подтачивая скалы
Алмазной пылью скрыто все
Заря встает хоругвью алой
Ей благ привет от Божьих душ,
Ей всякий рад,
Лишь Бледный Муж
Для глаза путника - заноза
торчит на каменных столпах
Как среди свадьбы куль навоза,
Как клоун на похоронах.

Его трепещет тварь земная
И птиц привольный хоровод
Не здесь кружится, избегая
Над ним тревожить небосвод
К нему змея не подползает,
И мимо не пройдет овца,
И даже мошки не кусают
Бледятину его лица

Скиталец горнего эфира,
Отторгнут небом и землей
Бегущий сладострастий мира
Погрязший в косности слепой,
Судьбу избравший драгомана,
Постигший мудрость словарей,
Он был чужим как меж зверей,
Так и в силках людского стана.

Однажды в лавке букиниста
Он рылся, силясь отыскать
Изданье Диккенса.
Нечисто давно в той лавке было, знать.
Поскольку, вместо раритета
Он обнаружил древний том
С изображением скелета
И перевернутым крестом.
Запершись в худжре одинокой,
При свете млеющем свечи
Решил отшельник речь далекой,
И древней расы изучить.
И так, прозрев свою природу,
Познал мертвящую свободу
Ту, что струилась из буквиц
Червем изъеденных страниц.

Из под усов шептали губы
Преданья страшные Зкаубы,
Где был рожден прежде всех век
Варравин-дух. Не-человек.
И причастясь занятий трудных
Обезумевший полиглот
Возжег огни в тиши безлюдных
Погостов,  капищ и болот.
И плоть, послушная моленьям,
Претерпевала измененья,
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………

Среди полей горящих торфа
Он воззывал к иным богам
И пламя ластилось к ногам
кощунственного ксеноморфа.

В большом и шумном медресе,
Где он, к несчастию, учился,
Варравина бежали все,
И он младых утех дичился.
Порой шепталися о нем,
Что кость берцовую, пустую,
Хранит он в сундучке своем,
И ночью вытащив, тоскует,
А утром, отложив дела,
Безмолвный, и надменно кроткий,
Сидит, и пишет письма тетке.
(А та уж год, как померла).
Он жил жуком промеж людей,
Воспринимая без страстей
Своих товарищей глумленье,
О, если’б только преступленья
Его ужасные всплыли,
С ума насмешники’б сошли,
И поседели во мгновенье!

Он был гнездом таких пороков,
Что даже мерзостный Набоков
Писал об агнцах перед ним,
Он плоть свою, почтя за дым,
С такой же легкостью безумной
Огней столь много погасил,
Что право, сам Шайтаниил
Мог содрогнуться ночью лунной,
Завидев абрис вдохновенный,
Над бедной жертвочкой склоненный.
И как блистает вдалеке
Мандрен в безжалостной руке.

В ауле третий день смятенье
И оживленное волненье,
С утра стекается народ
Но что за праздник?
В этот год средь прочих
Славных происшествий
Непреднамеренным одним
Джаффар богатый был томим –
Из разрушительных нашествий
Должник привез ему одну,
Забулистанскую княжну.
Её добыл он среди боя
В шатре разрушенном
Судьбою и долгом давешним
Ведом, отдал её к Джаффару в дом.

Восток уж диск исторгнул алый
С утра в селении цымвалы
Гремят, предчувствуя пиры,
Поют рубабы, от игры
Казалось стих поток ревущий,
А вскоре тени стали гуще,
волнистой шапкой облака
Навершья скал сокрыв собою
Стоят, недвижимы, чредою,
И наблюдают свысока.
   
Гостей уж много собралось,
Эмир Бахрам, с ним приплелось
Ученых старцев две повозки,
Из тех, что мудростью своей
Себя же дурят,
Шейх-Гирей, приехал в белой
Бурке горской.
Меджид, прославленный певец,
Губитель девичьих сердец
На скакуне иссиня-черном
Из Самангана прискакал,
В руках уже дутар звучал
И пел в порыве непритворном.

ПЕСНЯ
(на мотив «Йеки Шрофф играет в Гитлера»)

Муктепавель, Муктепавель,
Муктепавель дорогой,
До чего же, Муктепавель,
Нужно встретиться с тобой…
Дщерь упорного Сардара,
Не дрожащею рукой,
Закажи мне у заргара
Муктепавель золотой,
Пусть он девственно сияет,
Лишь Луною озарен,
Пусть меня он вдохновляет
Видеть нас с других сторон.
Пусть горят немые лалы,
Словно звезды в небесах,
Не велики и не малы,
В твоих черных волосах.
Ах.

Джаффар любуется княжной,
Её своей шестой женой
он сделать вечеру желает,
Браду густую оправляет
Парчовый меряет халат,
И, сознавая, что богат,
Еще богаче стать желает.
Вот все расселись.
Пир – горой. Все жены смирною гурьбой,
За легкой ширмой наблюдают,
Из-под облегченной чадры,
И как соперницы взирают
На стан красавицы-Зухры.
Как праздновали раньше деды!
Что наши чахлые обеды,
Пред  чинным пиром мусульман,
Когда расшитый достархан
Наполнен всевозможной снедью,
Блистают кубки яркой медью,
И дыни сладость на устах!
И словно пчелы на цветах
Полуденный нектар сбирая,
Пьянеют гости от еды
И чай душистый пригубляя,
Хозяев хвалят за труды.

Вдруг в дверь вбегает младший сын,
Джаффару молвя: Господин!
У двери путник запыленный
Одетый в рваный тайласан
Песком и зноем изможденный
Идет-бредет из дальних стран.
На что Джаффар гостеприимный
Ответил мягко – Пусть войдет,
Здесь он приют и хлеб найдет
Мы’ж соблюдем закон старинный.

И тот, взошед, и всех увидя,
Гостей опешивших потряс
Он бледен был и странных глаз,
Смотрящих словно ненавидя,
Застывши, из-за стекл прозрачных,
Упорный взгляд и молний мрачных
Что он в хозяина метнул,
Заметил каждый.
Странный гул в губах тяжелых зародился
И дальний грохот прокатился
Лавины горной.
Чрез аул довольно хаджей и абреков
Бродило по своим делам,
Сие подобье человека впервые
Появилось там.
Он место занял возле входа
И боле звука не издав,
И крошек в длань свою набрав
Жевал их тягостно.
Урода забыли вскоре, и смеясь
Делами прошлыми хвалясь
Свое застолье продолжали,
Сложив касыду не одну,
Джаффара славя и жену,
И войнов храбрость воспевали.

В разгаре пиршества купец,
Из любопытства, наконец,
Ко страннику поворотился
И с речью вежливой к нему:
- Ты – пришлый, судя по всему?
Прошу, поведай! – обратился,
Плодов протягивая гроздь,
Но нем сидел нелепый гость.

Прошел уж час, и вновь Джаффар,
Спросил: - Понравился ль дутар
Благословенного Меджида?
Не затаилась ли обида
В душе, как заржавевший гвоздь?
Но нем сидел нелепый гость.

Смятен Джаффар, - пришлец унылый
Не разговорчивей могилы,
И тусклый взгляд  – как странен он,
Лишь на невесту устремлен!

И вдруг восстал. В заплатах хырка
Имела очень древний вид
Внизу лица открылась дырка
Притих опешивший Меджид,
Не молвил странник ничего,
Лишь застонал протяжно:
Ооооооооооооооооооооооо!
И снова сел, на то же место
Дрожала словно лань невеста,
И скрытый гнев на лик Джаффара
Как тень полночная упал,
И все’ж хозяин промолчал
Возобновилась песнь дутара,
Но нет покоя уж ни в ком
- тревожны гости, в горлах ком
Невысказанных порицаний
Неведомому наглецу,
И вгляды их полны мерцаний
Грозящих карой пришлецу.

Так на пиру, среди веселья,
Предвестьем тяжкого похмелья,
Придет невесты бывший друг,
Смутится вмиг ее супруг,
Сидит, с обличьем истукана,
Внутри от ярости дрожа,
И гладит лезвие ножа
С узором строчки из Корана.

Ночной борей древа колышит.
Зухра одна в покоях.
Слышит, как парды цепями звенят,
Как гром бормочет отдаленный,
Гремит поток Кевсера пенный
И две совы в саду кричат.
Сжимает сердце сладкий ужас,
Впервые ожидая мужа,
Мечтой пленительной она
Подавлена и смущена
Румянец озарил ланиты
Глаза Зухры полуприкрыты
Как звезды блещут из под век,
И чище лик, чем горный снег.

Вдруг шорох слышен у окна,
Идет! И юная жена,
Через ветвей переплетенье
Невнятный видит силуэт
Лозы раздалось шевеленье,
Вот петли скрыпнули.
О нет!
Меж широко раскрытых ставен,
Белес, как месяц поутру,
Без признаков одежд Варравин
Смотрел на бедную Зухру.
Пред ней возник из темных листьев
Окошко распахнув рукой,
Как в хлоре выбеленный Листьев,
Как Друзь, присыпанный мукой.

Глаза внимательно взирали
Из-под оправленных стекол
Усы под носом трепетали
И киль грудной торчал как кол.
Доселе не видавшей срама
Отнялась девственная речь,
Предстал он в облике Адама
Лишь в простыни поверху плеч.

Зухры раздался слабый крик,
Последних чувств лишившись вмиг
Она лежит, простершись долу
Как колос, скошенный серпом.
Зловещий косарь идет в дом
По мягко выстланному полу.

Пришлец присел, почти до стана
Её простертого склонясь,
Глухая речь Мазандарана
Из уст бескровных полилась.

Вонми! О, дщерь земли цветущей,
Я долго плыл в прозрачной гуще,
Покуда твой чудесный лик
Во сне пред мною не возник.
Его призывной красотою
Я восхитился, и пустою
Мне показалась жизнь моя.
Се, пред тобой. Повержен я.

Я был рожден в местах далеких,
Где с гор сернистые потоки
В лощины узкие текут
И там сливаются в озера
И плодом страшного позора
Я оказался. Крепких пут
Бесчеловечного явленья
Я был не в силах избежать
И не должна была рожать,
Та, что свершила преступленье,
Тому уж триста лет назад,
Отвержена своею кастой,
Судьбой сравнявшись с Иокастой,
Эдипом стал мой старший брат.

Ты знаешь ли каким жестоким
Подчас бывает мир детей?
Слепой водоворот страстей
Что зевом алчущим, глубоким
Крутит, сминая нас на дне,
Чудовищ исторгая вне.

Он скорбно смолк и лишь стенанья
Исторгли губы чрез усы
И как соратники страданья
Ночные завывали псы.
Поражена ужасной речью
Трепещет юная княжна
Вновь рот открылся адской печью
И снова исповедь слышна:

Как голубые ненюфары
растут на гнилостных местах,
Так я, средь одногодков – старый
Возрос в гоненьях и плевках.
И не желала меня видеть
Она - исторгшая вовне,
И я бежал тогда втайне
Чтобы ее возненавидеть.

Я шел на юг. В подземном дыме
Сокрылись тени мест родных
Покой найдя для чресл своих
Я скрылся в страшном Мицраиме,
Там, много бедствий претерпев,
В забытом храме Эхнатона,
Я мудрость Некрономикона
Познал. И плоть свою презрев,
Стал внешне видоизменяться
Я перестал толпы бояться,
И крови стал искать, как лев.
О, мне открылись тайны бездны,
Средь сора знаний бесполезных
Я обнаружил тот алмаз,
Что дух в его исканьях спас
И дал мне сотни жил железных!

Как в небе рдеющий Баграм
Врагов на битву вдохновляет
То одному вдруг потакает
То вдруг обеим сторонам,
Над полем битвы жадно вьется
В телах алкающих ворон,
И наблюдая смертный сон
Своих возлюбленных, смеется,
Так я. Покинув затхлый склеп
Бреду, не ведая предела.
Извечный мрак – Ньярлатхотеп
Руководит подобьем тела.

Я – там, где друга друг предал,
И после долгого дивана,
Средь прочих, свой вонзил кинжал
В еще живую плоть султана.
Я – ядовитый блеск росы
Что губ сухих не освежила
И только камни напоила
У ног распятого Исы.
Я – мор чумной среди Навруза,
Я там, где сбросив тяжесть груза,
Семаргл над островом летит 
За ним же с яркой вспышкой света
Дым страшен, в виде минарета,
Над обреченными стоит.
Я  - там где шейху стран далеких
В его повозке рок грозит
И вот стрелок его разит
В затылок чудный с мест высоких.
Я был толпы роптаньем шумным,
Где почитателем безумным
Певец привольный умерщвлен.
Я есмь неведомый закон
В движенье приводящий воды,
Когда вопящие народы
Валятся в пенные струи,
Я – недуг, спрятанный в крови,
Я – низвержение тулпаров,
Людей влекущих в небеса,
Непостижимы чудеса,
Мной порождаемых ударов.

Я – сотрясенье гор Армянских
Я беженки нелепый вскрик,
Я- дым сожженных арб житанских,
Я – висельника страшный миг
Я – волосок на гильотине,
Я – Дагот, спящий в донной глине
Мне стать мой скорбный дух судил
Иерофантом древних сил.
 
Тут дева с силами собралась
И немоту преодолев,
Ему сказала: Испугалась,
Твоих речей я, словно лев,
Что с грозным видом из чащобы
Джейрану кажет дикий лик
Ты пред окном моим возник,
И говорю тебе без злобы,
бесчестен твой полночный вид,
в покоях свадебных Джаффара,
твой торс и неприкрытый стыд
Ты - порождение кошмара
Костра бесплотная зола.

Я зло, но не желаю зла!
Так ей ответствовал Варравин
С неописуемым лицом.
Клянусь тебе своим отцом,
Чьим ядом этот мир отравлен,
Судьбою я к тебе направлен,
Чтобы короновать венцом,
Сплетенным изо льдов небесных
Из слез моллюсков бессловесных,
Клулутля стражей вековых
И из холодных слов моих!
Твоих вместилищ я дотронусь,
Не низкой похотью влеком,
Лишь хирургическим крюком,
Оставшись чистым, как адонис.
И он извлек предмет ужасный
Из дырки зада своего
И вдруг немыслимый Горго
Из черт его свой лик неясный
Лишь на мгновенье предъявил,
Отняв княжны последних сил.
Но чу! Оружия бряцанье,
И гул тревожных голосов,
Дверей тяжелых сотрясанье,
Провозглашенье грозных слов,
Злодей! Злодей!– Зухра вскричала
Отмщения пора настала,
Молись, несчастный человек!
В ответ же – Сим со мной пребудешь!
Ну что ты мне еще здесь будешь!
И жизни путь ее пресек.

Мулла, пришедший поутру
На месте где гремела свадьба
Застал провальную дыру
В нее бесследно вся усадьба
С неполной тысячей гостей
Низверглась.
И на дне ручей
Сновал меж глыб бесчеловечных
К Дустум-Кевсеру вод беспечных
Влачил, журча струёй своей.
Пять юношей на дно сходили,
Назад вернулся лишь один
Он все молчал. И лишь могиле
Открыл секрет своих седин.

То место ныне в запустеньи,
Никто не селится окрест,
Людьми оставлено селенье
Уж лет как сто. И коптский крест
Своею собственной рукою
Я киркой выбил на скале,
Чтобы сокрыть в неясной мгле
Путь вдохновенному герою,
И прочим баловням войны,
Не допустив их душ ранимыхххъ
К преданьям жуткой старины.
К деяньям сил невыразимыхххъ.

Алла’гъ велик и справедлив.
Среди светил в бездонном мраке
Он, разных тварей сотворив,
Предчувствовал, что может в драке
Свести их дерзостный Иблис,
И вот со скорбью смотрит вниз,
На сонмы чудищ беззаконных,
Являющих из мест укромных
Приметы дьявольской игры,
И адский вихрь над миром дует!
Так пусть же вас в ночи минует
Судьба Джаффара и Зухры.

Смиренья и покоя вамъ.
Навеки.
Сарваманга лам.