Последняя новогодняя сказка

Последняя новогодняя сказка

Весь мир объят предновогодней ночью
И тишиной в морозном блеске звезд.
Уходит год. Он был хорошим очень.
Простим ему ту грусть, что он принес.
Он с нами был и не давал застынуть
Всему тому, что лучшее в нас есть.
Но час настал ему наш мир покинуть,
И шлет свою прощальную он весть.

Искрится снег в круженье беззаботном
В ночном неясном свете фонарей,
А через час он станет прошлогодним,
Хоть так же свеж на кружеве ветвей.
И Новый год всему спешит на смену,
Он входит в город из полночной тьмы.
И не представить мне, что во Вселенной
На белом свете где-то нет зимы.
Зима везде, зима и здесь, и всюду,
Весь мир окутан вкрадчивой зимой.
Заснеженные улицы безлюдны,
И все уже давно ушли домой.
И каждый дом в последние минуты
Наполнен пониманьем и теплом,
И в ожиданье праздничного чуда
Друзья садятся вместе за столом.
Под бой часов наполнятся бокалы,
И елка засияет в полутьме.
Желаний пусть исполнится немало
В веселой новогодней кутерьме!
Не гаснет пусть доверие друг к другу,
Пусть горести исчезнут без следа.,
Любовь, пройдя отчаянную вьюгу,
Не угасает в сердце никогда.!..

А мне моя надежда дарит силы.
Совсем одна стою я у окна.
Я никого к себе не пригласила,
И ни к кому я не приглашена.
А за окном бесшумно снег кружится.
И мне б хотелось, вглядываясь в ночь,
Мечтать о том, что вряд ли может сбыться,
И только сказка в силах мне помочь.
Но сказки нет. Есть только боль разлуки,
Но знаю я, что ты придешь во сне,
У моего огня согреешь руки,
Положишь нежно их на плечи мне.
Я знаю, что ты вынырнешь из вьюги,
Спеша всю ночь кo мне, лишь мне одной.
Утонут взгляды теплые друг в друге,
И ты навек останешься со мной.
Тебя горячим чаем отогрею
И все, что в доме, выставлю на стол...
Прошу тебя, приди ко мне скорее!
Я так хочу, чтоб ты ко мне пришел!..
Гляжу за незадернутые шторы.
Пусть пульс моей надежды слишком слаб,—
Растопит он морозные узоры
В тот миг, когда окончится декабрь!
И ты придешь, придешь ко мне, я знаю.
Ведь в Новый год для сказки нет преград!

Случайно взгляд я на руку бросаю
И вижу, что мои часы стоят.
Стоят! Не знаю я, когда же встали.
Бывало ль раньше! — Кончился завод.
Нашли же время! Не было печали.
Давно уж, вероятно, Новый год.
И все давно поздравили друг друга..
Усталый старый год сошел на нет.
Январская отчаянная вьюга.
Укрыла снегом чуть заметный след.
На елочных ветвях погасли свечи,
Уже пожаром больше не грозя.
И дома у себя продолжить вечер
Расходятся усталые друзья.
У всех пусты бокалы и тарелки,
Загадана заветная мечта...
А у меня навeк застыли стрелки,
Последнюю секунду не сочтя!..
И в ясном небе ткут кометы, видно,
Желая нас с тобой соединить.
Ну, пропустила... Ясно, что обидно,
Но невозможно что-то изменить.
И боль одна — она острей кинжала.
И беспощадней, чем лесной пожар:
Я ничего тебе не пожелала,
Когда затих двенадцатый удар...
А я хотела в этот миг последний
Какое-нибудь чудо сотворить
И, пожелав удачи и победы,
Тебе всю силу сердца подарить...

Вглубь комнаты усталыми глазами
Гляжу я, и меня бросает в жар!—
Будильник в той же самой точке замер,
Последнее деление держа,
Застыл, как в карауле воин, строго,
Что спасена я, мне дает ответ.
Еще б толчок... Готова стрелка дрогнуть,—
Но той секунды в целом мире нет!
В волнении квартиру обегая,
Мечусь я от одних часов к другим.
Молчат они, секунду сберегая,
Смеясь над замешательством моим.
В окно гляжу, — а на часах настенных
На фабрике — кaк прежде, старый год!
(Не может быть, чтоб так, одновременно
У всех на свете кончился завод!).

Поверить в это надо, хоть и трудно.
Предновогодней ночью мир объят.
На всех часах - двенадцать без секунды,
Как сговорившись, все часы стоят.
Секундочка отыщется нескоро,
И, словно на открытке, мир застыл.
А Новый год прийти не может в город,
Пока удар последний не пробил.
Но дремлет заколдованное племя,
Последнюю секунду взяв в залог...

В пространстве, где не существует время,
Вдруг раздается в дверь мою звонок.
Иду открыть. А кто пришел, не знаю.
Я думаю об этом по пути.
Я никого к себе не приглашаю
Который год. Кто мог ко мне прийти?
(Ошибся, вероятно, кто-то дверью,
И ждет его совсем другой уют...)
Открыла — и глазам своим не верю,—
Я сказке отворила дверь свою!
Зря в сказку я не верила, дурашка!
И задрожали стрелки на часах.
За дверью — улыбающийся Сашка!
Горят снежинки в черных волосах,
Сверкают, как жемчужины, снежинки,
Боится блеска их ночная мгла..
"Ну что же, здравствуй, милая Маринка!
Признайся, — ведь меня ты не ждала?"
Да, не ждала!.. — Считала дни и ночи
До той минуты, как вернешься ты.
Тебе писала письма в сотни строчек.
И были дни томительно пусты.
Но знала я, что ты придешь сегодня.
(В предчувствиях меня не обмануть.)
Я знала — этой ночью новогодней
Ко мне проляжет твой далекий путь.
Как сказку, в Новый год ждала я Сашку
Назло остановившимся часам.
И входишь ты — шубейка нараспашку,
Такой знакомый, милый Александр!
А в коридоре, в тусклом свете зыбком
Неясны очертания, легки...
Ко мне подходишь с ласковой улыбкой,
Но почему-то де даешь руки.
Да, время проходило неизбежно,
И ты забыл, живя в чужом краю,
Как на прощанье и при встречах нежно
Брала я кисть твоей руки в свою,
И как ее легонько пожимала
И ощущала Сашкино тепло...
Теперь зима чудесный пыл сковала
И превратила в хрупкое стекло...

Напрасно так я думала о Сашке!—
Ты достаешь в неподанной руке
С хитрейшим выраженьем на мордашке
Из-за спины огромнейший букет!
Бела снега хрупкие гвоздики,
Другие - ярче красного огня.
Как смог сберечь зимой, средь вьюги дикой
Ты это чудо света для меня?
К груди цветы я нежно прижимаю,
Не знаю, как тебя благодарить,—
Ты в декабре сумел кусочек мая
Своей Маринке грустной подарить.
"Спасибо! — восклицаю восхищенно.—
Ой, Сашенька! Какой ты молодец!"—
И ласково тебя целую в щеку.
(Задорно улыбаешься — хитрец!)
Какой смешной ты, Сашка, и довольный!
И, может, наконец-то,понял ты:
Приятней делать радостно, чем больно,
И вместо горьких слез дарить цветы.
Стою я, ничего не понимая,
В глазах шумит весны зеленый шквал.
Ты вдруг меня за плечи обнимаешь,—
И всю мордаху мне расцеловал!..

Почувствовав тепло руки и дома,
Мороз и снег оставив позади,
Цветы легонько стряхивают дрему
И вспыхивают на моей груди.
С их лепестков оттаивает иней,
Дрожат на стеблях капельки росы.
Какая легкость в тонкой неге линий!
Прекрасны их недолгие часы.
О, Сашенька! Да ты волшебник просто!
(Цветы так льнули к ласковым рукам!)
Где ты достал их. Как не дал замерзнуть
Их нежным, очень хрупким лепесткам?
Гвоздики эту трудную дорогу
Вдвоем с тобой легко перенесли,
Твое тепло вбирая понемногу,
В твоих руках погибнуть не могли.
Давно пора мне в вазу их поставить,
Но как боюсь я в комнату уйти!
Мне страшно одного тебя оставить.
Вернусь я, — а меня покинул ты...

Но нет! — Ты Сашка, на себя похожий.
Ты — самый настоящий Александр!
Так что же я держу тебя в прихожей,
И что ж не верю я своим глазам?
Да, ты пришел! И все часы проснулись,
И превратился мир в какой-то рай!
Принес с собой ты легкий холод улиц
И месяц свой — счастливый, ясный май.
Тебя ждала — и всё, теперь мы в сборе,
И елка ждет, в мир сказок нас маня.
Снимаешь ты шубейку в коридоре
И добрым взглядом смотришь на, меня.
Молчу от счастья. Что могу сказать я?
Ты прочитаешь все в моих глазах.
Я для тебя — в блестящем новом платье,
Со звездочками-клипсами в ушах.
А предо мной такой нарядный Сашка,,
Сиятельный герой моих минут.
На Сашке — белоснежная рубашка.
И брюки — те, что Сашке так идут!
И, не растаяв в волшебстве неясном,
Сиянье снежных звездочек зажглось
В таком великолепнейшем контрасте
С волною черных вьющихся волос!
И ты мне на ладонь кладешь снежинку
И говоришь: "Я без тебя скучал.
Какая ты красивая, Маринка!
Еще таких девчонок не встречал..."
К твоей неправде я нередко в сети
Влетала, доверяя... — Знаешь сам.
И снова бесконечно верю этим
Серьезным, добрым, искренним словам.
Я чувствую, — не может быть обмана.
В тот миг, когда, задумчиво искрясь,
Глаза оттенка нежного тумана
Глядят в глубины темно-карих глаз.
Я на тебя взираю осторожно,
Решаю будто — тот или не тот
Со мною Сашка?! — Это невозможно!
Такое снится только в Новый год.
Глаза я протираю, как спросонок,
И встряхиваю резко головой,—
А хитрый неисчезнувший Шуренок
Как и стоял, стоит передо мной.
Смеешься ты, передо мной стоящий:
"Все не привыкнешь, как я погляжу.
Я не исчезну. Я же настоящий!
Не веришь — в полминуты докажу!"
Хочу сказать — и молкну на ползвуке.
И, будто в недоверии виня,
За талию меня хватают руки,
И кружишь ты по комнате меня.
И голова идет от счастья кругом!
Какой ты сильный! И в движеньях власть.
Пищу я от задорного испуга
И отбиваюсь, весело смеясь.
А для тебя девчонка — что пушинка,—
Одним б движеньем бросил на Луну.—
"Не веришь в Сашку? — Ну, держись, Маринка!
Сейчас под потолок тебя швырну!"
И я кричу задорно: "Помогите!
Уронишь ведь, помнешь мои цветы!
Пусти же, наконец. Пусти, мучитель!"
Играя мной, в ответ смеешься ты,
Любуешься своей чудесной силой.
(Девчонку напугал — и жутко рад!)
И я глаза тихонечко закрыла:
"Ну сжалься надо мною, мой солдат!.."
И на пол меня бережно спуская,
Смеешься ты, отъявленный бандит:
"Что ль, скажешь снова - Сашек не бывает?
На шкаф тебя, быть может, посадить?"
Я встала, и меня качнуло к двери,
В глазах сверкают вспышки темноты.
В такого Сашку трудно не поверить.
Все, убедил. Я вижу — это ты.
Так что ж стоим мы — в этом мало толка!
Мы, за руки берясь, бежим туда,
Где огоньками вспыхивает елка
И бьют часы двенадцатый удар.

Отчаянно к столу ты подлетаешь,
Блестя глазами — дерзкий юный бог!
Бутылку, что с шампанским, ты хватаешь
И ею залп даешь под потолок.
Тебе ответом взбрякивает люстра,
Не разделяя пыла твоего.
Ты в стиле и шутливом, и искусном
Желаешь мне всего-всего-всего.
Вино слегка искрится по бокалам
Чудесным многоцветьем сотни звезд.
С прошедшим годом, старым и усталым,
Прощаясь, произносишь громкий тост.
И у тебя свободные манеры,
(Но все ж тебя развязным не назвать)
Ты весело шумишь совсем без меры,
Ты разыгрался, и глаза горят,
Ты весь горишь, как пламенная вспышка,
(Таким ты жил всегда в моей мечте),
Как славный разыгравшийся мальчишка,
Который в центре и на высоте!
Мой милый сорванец и забияка,
Какой сейчас ты добрый, озорной!
Я знаю — ты отчаянный вояка
И очень скоро станешь старшиной.
А там недалеко до генерала,
Ну а потом — до маршала страны!
(Теряя в страхе латы и забрало,
Без боя сдастся грозный бог войны!)
Я свой бокал ответно поднимаю,—
(И в тот же миг ты перестал шуметь)
Счастливым Сашкой быть тебе желаю
И ни за что на свете не болеть!
И мы стоим и смотрим друг на друга,
Как раньше не смотрели никогда.
Весь мир — для нас. Для нас и снег, и вьюга,
И солнца свет, и ночь, и холода.
Для нас одних, сейчас вот так стоящих
Друг перед другом — сказки волшебство.
В твоих глазах, задумчиво блестящих,
Читаю тайны сердца твоего.
Твои цветы пылают, как лампадки,
Сгоняя тихий сумрак со стола.
В себя вбираю счастье без остатка,
Так счастлива еще я не была..
Ждала — и не могла забыться в Крисе...
И, все поняв, я знаю об одном:
Не это сон. - Пустая жизнь без писем
И без тебя — была тягучим сном.
И вот могу с тобою рядом сесть я,
В твои глаза безбрежные гляжу.
Секундой каждой, что с тобой я вместе,
Как волшебством бесценным, дорожу.

И как мое чудесно пробужденье!
И вот секундных стрелок на часах
Стремительность в невидимом движенье
Застыла, как вояка на часах.
Часы пошли вразрез любым законам,
И, позабыв запал свой боевой,
Секундная их стрелка полусонно
Ползет подобно стрелке часовой.
Нет времени! Всегда ты жутко занят!
Нет времени! И рвусь я на скандал.
Секунда — час. Часы пусть станут днями,
Чтоб ты меня всю жизнь не покидал.
И на Земле, Луне, Венере, Марсе
Вдруг подняли часы упрямый бунт.
Нет времени! Отсутствует в пространстве
Отлаженный и четкий ход секунд.
Оно стоит. Оно не существует.
Оно исчезло. Разорвалась нить,
Что связь секунд собою образует.
Нет времени — и некуда спешить.
И мир раскрашен в радостные краски,
А раньше только белым был весь свет.
И все равно — я верю этой сказке,
В ее невероятнейший скает!
И, вспыхивая, гаснут всплески света.
И мы встаем и чокаемся так,
Что плещется вино нам на. манжеты.
Чуть платье не испортил мне, нехороший Сашка!
(чтобы не говорить: "дурак", потому что
Сашка не дурак! )

А за окном порывы зимней стужи
Все разметать желают без следа..
А нас по дому вальс чудесный кружит.
Со мною ты — навеки, навсегда..
В твоих глазах искрится пламя елки,
В моих глазах — твой тонет нежный взгляд.
Снежинки не растаяли на челке,
Как блестки драгоценные, горят.
А по углам расставленные свечи
Бросают на пол отблески огня.
И руки я тебе кладу на плечи,
И ты берешь за талию меня...
В спокойном ритме медленного танца.
Мы движемся по комнате сейчас,
В печальной, тихой песне итальянца.,
Наверно, будут строки и о нас.
Ты голову ко мне склоняешь низко,
Щекой почти касаешься щеки.
Любимый Сашка.. Боже, как ты близко...
И трепет твоей ласковой руки
Невольно мне самой передается.
Я будто понимаю этот знак...
И музыка задумчивая льется,
Собою наполняя полумрак.
И любопытно, хитро (вот проказник!)
На танец наш и тени на полу
Магнитофон глядит зеленым глазом
Из темноты, сгустившейся в углу.

Ты не был никогда со мной так близко.
Ко мне ты прикасаешься рукой.
Ты позовешь — не испугаюсь риска!—
На край земли отправлюсь я с тобой.
Хотеев этот миг! Вот в этом самом платье!
На плечи не набросив ничего.
К морозу жесточайшему в объятья
И в логово хоть черта самого!
Я обойду шутя тот свет и этот,
Не испугаюсь мрачной темноты,
Из подземелья выйду в царство света,
Когда со мною рядом будешь ты.
И я в твоих уверенных объятьях
Защищена от боли и обид,
И, наконец, сумела осознать я,
Какой огонь внутри тебя горит.
Я думала, — ты носишь в сердце льдину...
В тебе — огонь, что побеждает лед!
Тогда гвоздикам не дал застынуть,
Теперь меня от гибели спасет!

Волшебной ночи колдовские чары,
В окно луны величественный взгляд...
Берешь ты в руки грустную гитару,
Которой не пришлось еще играть.
Она всю жизнь за шкафом провисела,.
Гостей, способных к музыке, ждала.
Берешь ее настойчиво и смело,
Настраиваешь струны в нужный лад,
Руками лечишь добрыми своими...
И, позабыв молчания обет,
Под пальцами искусными твоими
Послушно оживает инструмент.
И ты поешь негромко и печально
С тревогой в глубине красивых глаз
О том, что зря мы раньше не встречались,
И зря теряли мы за часом час.
Но те часы, ушедшие напрасно,
Возвращены нам в зту ночь Судьбой.
Над нами время вечное не властно,
Когда со мною ты, а я — с тобой.
Я вслушиваюсь в голос твой негромкий,
И грусть меня берет в свое кольцо.
В себя вбирая тихой песни строки,
Гляжу в твое серьезное лицо.
"Во мне звучат твои слова простые,
Они тихи, но глушат, словно крик.
Расколотое сердце не остынет,
Тебя я не забуду ни на миг...
Я на тебя гляжу, не отрываясь.
Вот кончишь песню — пой еще, еще!..
И головой доверчиво склоняюсь
Я на твое спокойное плечо,
Касаюсь взглядом тонких, сильных пальцев,
Что так с моей гитарою дружны.
Да разве можно рассказать хоть вкратце,
Как мы друг другу в эту ночь нужны!

По струнам ты рукой проводишь нежно
И слышишь их задумчивый ответ...
Подкручиваешь что-то вновь небрежно
И начинаешь весело шуметь.
Напев, что полон грусти безотчетной,
0 том, что где-то что-то не сбылось,
Сменяется вдруг песней беззаботной,—
В тебе как будто что-то сорвалось!
И ты шумишь, где надо и не надо,
И скачешь ты едва ль не по столам,
Вопишь мне по-английски серенады
И подражаешь "смокам" и "битлам".
Неужто мог быть сдержанным, холодным
Тот пламенный отчаянный юнец,
Что по квартире прыгает свободно,
Змеею вьется, бойкий сорванец?
Блестят глазенки и задор в ударе,
Румянцем щеки юные горят.
Без всяких правил лупишь по гитаре
И что-то восклицаешь невпопад,
И смотришь так лукаво из-под челки.
Ну, Сашка.! Ты сейчас неповторим!
И огоньки от новогодней елки
Мелькают в такт движениям твоим.
Но твой репертуарчик, скажем прямо...
И все же замолкаешь ты подчас,
Бренчишь мне то, что не сказать словами,
Иль свистом заменяешь пару фраз.
Я — холодней лягушки из болота,
И строже, чем гранитная скала.
А ты забыл свистеть и ляпнул что-то...
(Достану ведь сейчас из-под стола.! )
Tы с видом супермена-джентльмена,
С гитарою и пламенеем в очах
Передо мною н одно колено
Становишься, как будто юный граф:
"Вставай! Я пригласил тебя на танец,
Мне одному наскучило "балдеть".
Кончай сидеть ледышкой на диване
И так неодобрительно глядеть!"
Не ждя со стороны моей согласья,
Меня ты неожиданно и вдруг,
Схватив и резко дернув за запястья,
Вытаскиваешь в освещенный круг.
И ты меня на танец приглашаешь.
Я прыгаю с тобою. Дом — содом!
Кутуньо Тото мне изображаешь,
Андрея Макаревича потом.
Приобрели мы дикие манеры,
Забыли вы уже, где низ, где верх.
Косматых обитателей пещеры
И то бы в ужас танец наш поверг.
Такая симпатичная картинка,—
Чужие потолки в прыжках круша,
Разбушевались Сашка и Маринка-
По всей квартире ходят на ушах!
И на моих щеках горит румянец,
А в голове такая кутерьма.
Да здравствует пещерный дикий танец!
Товарищи, а мы сошли с ума!
И мы уже пылаем мыслью новой.
Нам в головы такая мысль пришла,!—
Поздравить с Новым годом Смолякова
И напугать его из-за угла.
Ему бы пожелали мы, злодеи,
(Готовые, конечно, убежать),
Чтоб стал он хоть немного похудее,—
И к сердцу мы смогли б его прижать.
Горланишь ты отчаянную песню,
С гитарой обнимаясь по пути.
Потом, как дирижер: "А ну, все вместе!"
Я подпеваю, и доволен ты.
И все же, наконец, унялся мальчик
И перестал, как бешеный, скакать.
"Гитарка укусила Сашку в пальчик!
И не желаю больше я играть!"
Порезал пальчик, луковое горе!
Ну все, не поиграть тебе теперь.

Хватаем мы одежку в коридоре
И вылетаем с грохотом за дверь.
Крича и хохоча веселым смехом,
Бессовестно будя затихший дом,
На улицу бежим бросаться снегом—
Войну мы беспощадную ведем!
И все приводим в жуткий беспорядок,
Но до того нам вовсе дела нет.
Проснувшись, зхо лестничных площадок
Нам гулко отзывается в ответ.
Как победить — пока еще не знаю...
Курить надумал?! Ну, а если — в лоб?
Я из парадной вихрем вылетаю:
"Держись, Раздольский! Видишь тот сугроб?"
Но, может, просто было слишком скользко...
Да, вроде, нет. Но странные дела.—
В сугробе что-то я, а не Раздольский.
А почему — сама не поняла...
Смеешься, рад чужому пораженью,
И гордо куришь. Надо же — вот хам!
В сугробе я по недоразуменью,
А ты уж непременно будешь там!
Вот надо мной стоишь ты, приосанясь,
Как дикий бог, прекрасен ты и смел.
Наверно, Македонский Александр
Вот так победоносно — не глядел!
Что ж, побыл победителем немножко,
Но долго не останусь я в долгу,—
Рукой тебе я делаю подножку,
И победитель по уши в снегу.
Как можно больше снега набирая,
Увесистый снежок скорей кую
И с предпобедным кличем самурая
Ero тебе за шиворот сую.
И жду, когда посмотришь побежденно.
Но лапки мне не подняты в ответ.
В сугробе подо мной чихнул Шуренок...
Вставай скорей! Простудишься!.. Эй, нет!—
Но ты смеешься, на ноги взлетаешь,
Свободу не замедлив ощутить,
За деревом мгновенно исчезаешь
И дразнишься оттуда — ну, бандит!
Из хитрости чихнул, чтоб отпустила,
Поверила, что мальчик заболел...
Ну, знай — тебе я это не простила!
Я начинаю яростный обстрел.
И я в атаку рвусь неумолимо,
Довольно метко бью: из десяти
Два — в дерево и в Сашку, восемь — мимо.
Сдавайся! От расплаты не уйти!
И ничего, что мажу я нередко,—
Вот наловчится капельку рука,
И обещаю — будет очень метко.
Я превращу тебя в снеговика!
Но весело ты дразнишься, хитрюга,
Довольный, что почти неуязвим.
А я с востока, запада и юга
Стреляю по позициям твоим.
А ты ответно снег в меня кидаешь,
Уже комков руками не лепя.
(Причем гораздо чаще попадаешь,
Хоть я укрылась тоже от тебя).
0 том, что иногда бываю меткой,
Свидетельствует твой веселый вопль.

Затих ты и коварно, незаметно
Ведешь к моим пойпьем подкоп...
Подкоп подводишь ты из-за сугроба,
И за руки меня — без лишних слов.
И мы в снегу сидим, смеемся оба,
Похожие на двух снеговиков.
В мой плен сдаешься ты без промедленья,
Изображая очень скромный взор.
Тебе уже готовлю я прощенье...
Но тут берешься ты за "беломор"!!!..
Тебя снежками вряд ли испугаешь,—
И так уж с головы до ног в снегу.
Своим здоровьем глупо ты играешь,
Я выдержать такого не могу!
И я твою хватаю папиросу
(А с ней — всю пачку. Больше не кури!)
И отдаю зубастому барбосу,
Что рядом бегал. — Ну-ка, отбери!
С ним связываться, думаю, не стоит.
Какие зубы... Впрочем, видишь сам.
Тебя навряд ли, думаю, устроит,
Чтоб он тебя немного покусал.
Барбос на клочья пачку раздирает,
В нее суется — видно, чтобы съесть,—
И фыркая, чихая, удирает,
Забыв свое достоинство и честь.
Ter жив еще, курилка, как ни странно,
Но у тебя такой несчастный вид,
Как будто ты смертельно в сердце ранен
Иль у тебя неделю зуб болит.
Спасите!!! Он убить меня способен!
Нет, буду, буду, буду так шутить!..
...Ну, ладно, пусть сегодня я в сугробе,
Зато уж ты не сможешь покурить!

Лепить снежки устали мы с тобою.
Мир заключен — и в этом все дела..
Ко мне идешь и морщишься от боли,
Что пальцы онемевшие свела.
Пока ты без перчаток увлеченно
Снежки руками голыми лепил,
Холодный снег тепло твоих ладоней,
В себя забрав, жестоко остудил.
Мой бедный!.. Представляю эти муки!...
И, рукавички сдернув с рук обоих,
Беру твои застынувшие руки,
В ладонях теплых нежно грею их.
И, голову склонив, стоишь ты рядом,
Шуренок молчаливый, славный мой,
И смотришь ты внимательнейшим взглядом,
Как я своим теплом делюсь с тобой.
И чувствую я кончиками пальцев,—
Не согреваясь, кровь свершает круг,
Впиваются мороза злые жальца.
Под кожу побелевших, стылых рук.
И ты от этой боли тихо стонешь,
Улыбкой боль пытаясь скрыть пока..
К щеке я подношу твои ладони,
Но у меня холодная щека...
Нет, я тебя согрею, мой мальчишка.,
Влюбленным сердцем, бьющимся в жару!
И, сверху расстегнув свое пальтишко,
Тебя я снова за руки беру,
К себе твои притягиваю руки
И прячу их в пальто, за теплый борт,
И сердцем, что кричит в горячем стуке,
В крови твоей хочу расплавить лед.
И, согреваясь, кровь бежит по венам,
В ней вспыхивают искорки огня.
Легонько розовеешь от смущенья,
Но рук не отнимаешь у меня.
Тебе не прихдилось раньше греться,
Растапливать приставший к сердцу снег
Иа девичьем горячем юном сердце,
Которое твое теперь навек.

Водящего находим по считалке.
Ну, а затем, придуриваясь всласть,
Мы весело играем в догонялки,
По всей пустынной улице носясь.
В ночи, такой огромно-бесконечной,
Объятой непробудной тишиной,
Заливисто звучит наш смех беспечный
На этот мир, застывший под луной.
Не верю я, что был холодным Сашкой,
Лишенным чувств глубоких и огня,
Тот юноша, играющий в пятнашки,
Что ловко увернулся от меня.
Но я упорно мчусь тебе вдогонку,
Тебя поймать — какая ерунда!
Чтоб победил ты смелую девчонку?—
Такого не случится никогда.!
Ты, удирая, весело смеешься.
Да, ноги у тебя куда сильней...
Я отстаю. Но тут ты поддаешься,
Себя настигнуть позволяешь- мне.
Рывок, как на футбольной тренировке!—
Тебя моя касается рука.
И, увернувшись — будто бы неловко,—
Ты падаешь от легкого толчка..
И вот ты на спине лежишь в сугробе,
Шубейка распахнулась на груди.
И ты шутливо лапки поднял обе:
"Маринка! — умоляешь. — Пощади!"
Но нет! Тебе не может быть пощады!
Сейчас в тебя я снегом залеплю,
За то, что ты все строил мне преграды,
Когда уж знал, что я тебя люблю.
За то, что ты меня жестоко мучил
И упивался силою своей,
Ты будешь у меня сейчас проучен!
Не будешь больше? — То-то же, злодей!
Зимуй в сугробе. Помни хулиганку.
Тебя я пощажу — так уж и быть.
Надвинув на глаза тебе ушанку,
Я от тебя пускаюсь во всю прыть.
Ты тотчас же взлетаешь из сугроба
И с диким воплем носишься за мной,
И мне грозишься карою суровой.
Я с визгом от тебя лечу стрелой.
Скачу я через ямы и торосы,
Ты мчишь за мной, как вихря бурый шквал.
Мне прыти придают твои угрозы.
Ах, только бы меня ты не догнал!
И делаешь ты вид, что ты бессилен,
Что не догнать тебе меня никак.
(А чтобы я в руках твоих забилась,
Лишь одного достаточно прыжка.! )
Давай, быстрей! Поймать меня попробуй!
А то сейчас начну тебя дразнить!
Грозишься зря ты карою особой,
Пока меня не можешь изловить!
Один прыжок! — и я в твоих объятьях.
(А ты силен, как снежный человек!)
Не успеваю ничего понять я,
Как ты меня за талию — и в снег.
Ну, ты злодей! Совсем засыпал снегом.
Что ж ты стоишь? Откапывай теперь.
Совсем ты сокрушил меня набегом.
Ты победил. — И я твоя, поверь.
Ты снег с меня отряхиваешь, Сашка,
И знаю я — с таким вот сорванцом,
С тобой мне ничего не будет страшно.—
И утыкаюсь я в тебя лицом.
Любовь к тебе не может быть ошибкой!
В ней, как в тебе, пылает солнца свет.
Я нежно на тебя гляжу с улыбкой,
Ты тихо улыбаешься в ответ.

Довольно основательно устали.
Чему же удивляться, если мы
Друг в друга весь сугроб перебросали,
И разогрелись посреди зимы.
Сегодня в Ленинграде снега много,
Валять друг друга — не перевалять!
Но мы с тобой выходим на дорогу
По городу спокойно погулять.
Идем мы вместе под руку и рядом,
И кроме нас на свете никого.
Нет города прекрасней Ленинграда,
И мы с тобою — жители его.
Проходим тишиной пустынных улиц,
И лишь для нас двоих горят огни.
До той поры, пока все не проснулись,
В огромном Ленинграде мы одни.
Часы стоят у времени на страже,
И этой долгой ночи хватит нам,
Чтоб постоять у зданья Эрмитажа,
Пройти по тихим, спящим островам.
И в свете звезд, и дымке темно-синей,
И хрусте снега, в инее ветвей
Вся эта связь проспектов, улиц, линий
Становится твоею и моей.
Для нас двоих стоят дворцы, и парки,
Раскинулись под тенью голубой.
И в фонарей свечении неярком
По свежему снежку идем с тобой.
Застыл на пьедестале Медный всадник.
И звезды льют холодные лучи.
Я навсегда с тобою, Александр,
И нас ничто не сможет разлучить.
Наш сон не оборвется, как нелепость...
И диск луны, прохладно-неживой,
Пронзают Петропавловская крепость
И шпиль Адмиралтейства над Невой.
Величественно замерли соборы,
И спят, укутав снегом купола.
И строгий силуэт во льдах "Авроры"
Полночная скрывает  полумгла.
Молчим, чтоб не нарушить дремы сфинксов,
Что помнят Нила теплые луга,
Восходим мы на выгнутые спины
Мостов, соединивших берега,
И смотрим с тихой грустью непонятной,—
Внизу Нева, закована во льды,
И с высоты глядятся звезды в пятна,
Блестящей незастынувшей воды.
Ночные, чуть подсвеченные кадры
Сменяет перед нами Ленинград.
В глубоком сне музеи и театры...
И мы вдвоем обходим Летний сад.
И бродим мы безмолвно по Фонтанке,
Kaк будто не осталось в мире слов.
Ни изменив задумчивой молчанке,
Стоим мы посреди Пяти углов.
Спит транспорт, что недавно бегал бойко,
Стремясь успеть за прошлый год дела.

И мы с тобой выходим в новостройки,
Рожденные из камня и стекла..
Гуляем у безжизненных фонтанов.
Снег падает, дороги занося,—
Как будто в сонном царстве великанов,
Что спят, закрыв усталые глаза...
И тьма навстречу нам глядит из окон,
И оттеняет только лунный свет.
В ночное небо смело и высоко
Врезающийся темный силуэт.
Дома плечами небо подпирают
И звезды заслоняют головой.
Я голову в восторге задираю,—
Как крыши высоко во тьме ночной!
И выше них лишь снег один кружится!
Какие рядом крошки — я и ты,
И только ввысь 6злетающие птицы
Достигнуть могут этой высоты.
И фонари горят цветами спектра,
А тишина — прозрачнее стекла...
И тянется широкого проспекта,
Почти что бесконечная стрела.
И снегом занесенные машины
Покоятся в сугробах у крыльца..
И эта ночь — для Саши и Марины,
И никогда не будет ей конца!

Но утренней звездой тебе на кудри
Снежинка опустилась в вираже...
И робкий одинокий вестник утра.
Зажегся на десятом этаже.
Рассеивая дремы океаны,
Он гонит иж за темной ночью вслед.
И веки подымают великаны,
И в их глазах горит домашний свет.
И в окнах звезд становится все больше.
Они, прозрев, на улицу глядят.
А полог ночи тоньше все и тоньше,—
Ведь утро скоро вступит в Ленинград!
И скоро вспыхнут пестрые рекламы.
Январский день подарит нам зима.
И светят разноцветными огнями
Огромные высотные дома.
Они казались раньше мне безлики...
Их вижу в грандиозной красоте!
И ярко в окнах утренние блики
Бросают дерзкий вызов темноте!

Глядишь своими серыми глазами
И говоришь печально: "Мне пора..."
Я улыбаюсь: "Сашка, снова занят?
Останься же со мной хоть до утра!"
В твоих глазах красивых море ласки,
В их глубину глядит ночная мгла.
Да, все равно конец приходит сказке,
Какой б она чудесной ни была.
И ты меня не можешь взять с собою
В привычный круг своих забот и дел...
Ты был прекрасным сказочным героем!
Приходит утро. Сказке есть предел.
Предчувствуя, — пришла пора расстаться,
В глаза твои я пристально гляжу:
"Ну, ладно. Раз не можешь ты остаться,
Позволь, тебя немного провожу.
Тебе в аэропорт или к вокзалу?"
(Ах, только бы тебе в аэропорт!
Тогда б тебя я дольше провожала.—
Была бы я почетный твой эскорт!}
И раньше, чем Судьба того захочет,
Не сможет разлучить нас даже черт!
Пойдем пешком, и на исходе ночи
Мы явимся с тобой в аэропорт.
Представь себе — пойти пешком из центра
И выбраться за города черту,
Пройти вдвоем десятки километров
Сквозь спящий Ленинград и темноту,
Небыстро и с беседою беспечной,
На целый год расстаться не спеша...
Дорога бы казалась бесконечной.
На ней мы прибавлять не будем шаг.

Но вижу я — таинственно мерцает
Средь россыпи других звезда одна,
Кометой яркой небо прорезая,
На город опускается она...
То самолет, небес властитель гордый!
Вдруг в черном небе, в ясном свете звезд
Блеснул он ослепительнейшим бортом,
И песней крыльев небо взорвалось.
Лишь для тебя полет его так срочен,
И лишь тебя он в сказку унесет.
И приподнялся звездный полог ночи,
Чтоб пропустить огромный самолет.
И медленно идет он на посадку,
Мне сердце стиснув болью и тоской,
Не в Пулково, на взлетную площадку,—
На улице обычной городской!
И, кажется, узка размаху крыльев
Двенадцатая линия моя,
Где сказка стала столь чудесной былью...
И вот с тобой должна прощаться я!
Должна расстаться я с любовью пылкой!
И вот земли коснулся самолет.
Огнем сверкая, выпустив закрылки,
Он тормозит, сбавляя резко ход.
Последняя осталась мне страница,
Где я живу, страдая и любя!
Остановилась бешеная птица.
Послушно прямо около тебя...
Вцепиться я хочу в тебя руками.
Нет, я с тобой расстаться не могу!
Меня в порыве обнял ты. Губами
Касаешься моих дрожащих губ.
Опять на волосах твоих снежинки...
"Гони из глаз непрошенную грусть!
Не вздумай плакать, милая Маринка.!
К тебе я обязательно вернусь.
Тебя бы не покинул я напрасно.
А улететь — ведь я не сам решил.
Считаться должен с правилами сказки...
Ну, ладно. До свидания! Пиши! .."
И ты легко по трапу вверх взбегаешь,
С улыбкой нежной машешь мне рукой
И в двери самолета исчезаешь...
Как броситься хочу я за тобой!..
Но двигателей ревом оглушая,
Желая поскорей нас разлучить,
Орлица разбегается стальная,
Чтоб в небо розовеющее взмыть...
Не улетай! Прошу тебя! Не надо!..
Возьми меня с собой! Остановись!..
Кричу в себе. Над спящим Ленинградом
Неумолимо взвился крыльев свист.
Ты улетаешь в тот остаток ночи,
Где навсегда раздельно — я и ты,
Опущен снова занавес непрочный
Предутренней последней темноты...
И я стою в часов надсадном стуке,
И для меня исчерпан мир до дна..
Опять пойдут секунды, дни разлуки.
Я снова оглушительно одна!
Все в небе стихло. Нет со мною Саньки...
Исчез моей кометы длинный хвост.
Живой звезды растаяло мерцанье
Средь неподвижных и холодных звезд...

Но в небе я уже не вижу звезды,
В глазах прозрачно плещет пелена..
Но кaк бы близко ни стояли слезы,
Я вытерплю. Я плакать не должна.
Нелюбящим поверить в это трудно:
Я б отдала, пылая и любя,
3а, эти три коротеньких секунды
Огромнейшую вечность без тебя.

                1985 г., декабрь