Призраки пирамид

Анатолий Головатенко

Призраки пирамид

Вероятно, наполеоновские солдаты действительно верили, что у подножия пирамид они сражаются под надзором сорока веков. Мамлюкам тогда пришлось худо. Правда, Египетский поход всё равно закончился ничем — если, конечно, не считать консульского триумфа. Но его отмерили только тому, кто так кстати подсчитал столетия и вовремя оказался вдали от фараоновых гробниц. Это было, однако, уже совсем в другом месте — там, где переиначили календарь и начали загибать пальцы, уныло нумеруя республики да империи.
А потом настали иные времена. Сорок веков отозвались неуклюжей попыткой овладеть сорока сороками. Сосчитать их оказалось ничуть не проще, чем египетские династии или корабли Нельсона. Место снова вступилось за время, и пришлось довольствоваться Ста днями, которые слегка потрясли некоторую часть мира. Потрясли — и осыпались трухой незадавшейся эпохи.
А вот наши сорок сороков, сколько их ни жги, ни взрывай, упрямо возводятся в квадрат, заполняют объемы кубов и пирамид, прорезают плоскости — и остаются всё тем же невычисленным произведением неизвестных богословских сумм. Даже несмотря на то, что сороков этих куда меньше, чем мог бы ожидать всякий умеющий умножать. Мы, однако, умножать не любим, приуменьшать не желаем – и вообще считать не приучены. Календари у нас заврались, а  часы спешат изойти песком и раскатиться колесиками по верстам и весям.
Измерять время хорошо там, где пространство наперечет; в дальних краях и календари точнее, и часовые механизмы затейливее. Однако именно оттуда к нам приезжают те, кому любые куранты — что артиллерийская мишень. Целей же у нас во все времена и других хватало — как и самозваных целителей да самоучек-часовщиков. Плохо было только со временем — оно стало сначала историческим, затем трудным, переходным, героическим, а потом уж и вовсе декретным. Вот и пришлось всё делать здесь и сейчас; мы до сих пор здесь — и легко обходимся без часов.
Зато с вечностью вроде бы дело почти заладилось — но ее поторопились объявить эпохой. А тут еще затеяли стягивать пятилетки в четыре года, отменять недели, приближать светлое будущее и изживать постылое прошлое. Часовая стрелка уверенно догнала и перегнала минутную, а история застыла лет на десять — без права переписки поспешно смятых страниц.
За Сулой и Сеймом съели последних коней, уцелевших в дни наполеоновского нашествия. Двунадесять языков замолкли вместе с колокольным звоном, а хорошее отношение к лошадям слизал шершавый язык плаката. Клячу истории все-таки загнали — в тот угол, где под копытами тщетно звенят вымощенные будильниками виртуальные пространства, имитирующие новые горизонты и неизведанные дали. Кошмарный сон за минуту до пробуждения оплыл пластилиновыми циферблатами, и уже никакой Дали не спасет, даже если он Сальвадор.
Время отказалось ходить посолонь и отправилось совсем в другую сторону — должно быть, на вечное поселение. Часовые пояса завязались узлами зон, а минутам с секундами только и осталось, что надеяться на условно-досрочное освобождение.
Срок, кажется, уже вышел, и его ни промотать, ни скостить. Время костенеет, пространство цепенеет, гири механизмов маячат призраками цепных реакций. И только за самый край горизонта еще упрямо цепляются сорок сороков пирамид.