Ей

“Pourri avant d’être mûri!”
Генри Миллер «Тропик Козерога»


***

О ней писать задумал я давно,
В час, когда с утра
Голова моя болела
От портвейна и вина.

***

Будто ночи и нет!
Горят фонари,
Электричество жгут беспрестанно;
Я иду неспеша в самом центре Москвы
В час, когда вам пригрезились пятые сны.
Тонкие города жилы из меди
Кровообращают ток;
Я иду под руку с дамой
И смотрю на Млечный звёзд поток.
Эти табачинки светят
В необозримой тишине,
Про себя, наверно, метят,
Кто гуляет по Москве.
Меня заждались в клубе пиво,
И музыка, и друг;
Я знаю, мне пора давно
Стирать подошвы в танце,
И будут девушки сверкать
В своём упругом глянце.
Но что-то хочется присесть
На мостовой на Красной;
Недавно стал я замечать
Покрой её атласный.
И года не прошло, как заценил
В ночи Кремля свеченье
И гордый мощных стен поток,
Собор Покровский для меня,
Как торт для угощенья.
И я люблю столицу
С гордым именем Москва,
Жаль лишь, что при даме
Материться мне нельзя.
Я обычно, восхищаясь,
Сквернословлю от души,
Но сейчас молчу я робко –
Так я сильно зачарован
Девушкой моей мечты.

***

В шумной, пьяной компании
Заметил её не сразу;
На столе было много водки –
Все мы пили эту заразу.
Бормотали и мямлили тосты,
Плакали, обнимались,
Пили ещё, не закусывая,
И дико в пляс пускались.
Мыслями была не с нами –
Аккуратно пила вино;
Кто-то упал со стула
И блевал официанткам назло.
Я отходил понемногу,
На стол облокотясь,
В душе было очень погано –
Пресыщенье, упадок, мразь…
Попойка была не первой –
Почти три месяца там
Я сидел, поглощая сивуху,
В голове же копился хлам.
А её окружало сиянье
Небесной чистоты,
Она не была идеальной,
Но не было в ней простоты.
О такой я не смел и думать,
(я довольствовался чем есть)
А она мне (мой Бог!) улыбнулась,
Снизошла, чтобы рядом присесть!
Долго с ней друг на друга смотрели,
Чувства пьяные я держал –
Говорить старался складно –
А внутри весь от счастья дрожал.
У меня этот ангел небесный
Мыслей пошлых не вызывал;
Лишь за то был Творцу благодарен,
Что он музу такую создал.

***

Рифмой неопытной не описать
Всей гаммы моих чувств –
Хотел очиститься, её достойным стать,
Но понимал, что в общем то я пуст:
Сознание отравлено упадком,
Душа пресыщена доступностью разврата;
Навеки от раскаянья отрёкся,
И для меня уже раскрыты двери ада!
Но для неё я смог бы измениться,
В души песках оазис возродить –
Собрать обрывки умершей морали
И даже бросил бы курить.

***

Портвейна напившись неделю назад
До состояния полной прострации,
В отрет на друга голубому небу дифирамб
Я так сказал: «Иди ка, Саша, в задницу!
Плевать на ситец этой глупой вышины,
Незамутнённый облаков слюной,
Пьянот, на солнце лучше посмотри,
А посмотрев, запой.
Блюёшь на серый ты асфальт
Багряную струёй;
И я блюю с тобою в такт,
Блюю; Не падай! Стой!
А солнце светит в вышине,
Ему на нас плевать,
И не достанешь до него;
Да стой же, твою мать!
Дыши спокойно, говорю, и скоро отойдёшь,
А солнце всё же не люблю,
А ты? Влюблён, ну что ж.
Люблю я тихую луну,
При ней блевать спокойней,
А так же с девушкой гулять,
Ей песни петь, закрыв глаза, и страстно обнимать!»

***

Муза моя! Принцесса мечты!
Обладать тобою рад;
Нет во мне душевной красоты –
Доверху наполнил меня яд…

***

Я тебя уже отчаялся ждать,
Ничего от жизни не хотел.
Муза! Ты пришла тогда, придёшь опять;
В предвкушенье жить – печальный мой удел.

***

Встретил я тебя первый раз
Не на Родине; Я тогда
И не знал о тебе; До меня снизошла
И наркотики не нужны были
Больше мне. Танцевал я,
Окормленный экстази –
Чем понравился я тебе?

Я помню прогулки
По парку, Виктории фонтан –
Тихий, спокойный Лондон,
Давно уже не был там.
А выйдешь где-нибудь в центре,
На Трафальгар попадёшь –
Всеиностраннейшие туристы,
Густой людской галдеж.
В лондонском кебе я ездил
Ночью из клуба в клуб,
А утром учил язык я
У новых английских подруг.

***

У меня сегодня выбор,
Дилемма жизни всей –
Оттрахать музу и бросить
Или жениться на ней.

***

Сна свинец расплавлен безвозвратно,
В роговице отплеск грёз ночных;
Солнца шар появится нескоро –
Может быть пойти и покурить?
Грома грохоту подобно будет
Всякое движенье для неё.
Я будить её пока не буду,
Лучше будет, если полежу.
Я ей пел красивые слова,
Обещал заоблачные дали;
Обсуждали Гессе и Стендаля,
А потом потрахаться пошли.

***

Я избран! Я изгнанник! Я поэт!
Я минизингер потерянного поколенья!
В моих руках не лира – пистолет –
А убивать – такое упоенье!
Я расстреляю пошлость и разврат,
Мажоров сброд, отрекшийся от чувства;
Шарлотта я, а все они – Марат,
Очистить надо мне от пошлости искусство!
Прекрасное и тонкое они
Меняют на монеты серебра,
Кричат про что-то умное в Дали,
Но вот душа у них уже совсем мертва!
Уверен я – искусство для искусства –
Лишь Бог решает, кто творить достоин;
А популярные рисунки и книжонки
Забыты будут, ничего не стоят!

***

Её любовь и есть моя душа,
Её глаза – смысл жизни, вдохновенье,
Из тлена вырву я рассудок свой,
Чтобы постичь её улыбки откровенье!

***

Всё! Скоропостижно скончалось
То время, оставив лишь обрывки
Памяти гравюр, когда мне муза
Мельком улыбалась, когда ей
Смело говорил «люблю».
Противилась надежда так отчаянно
Смерти – за интонации цеплялась и
Улыбки – в них измышляла признак страсти
Пылкой… и не хотела верить никому, кто
Говорил (так верно), что я нелюбим.
Но вот она сказала мне: «Прощай, тебя я
Не любила даже и тогда, когда… ты
Помнишь не минуты» - не забыть – я ими
Жил – и жил, казалось мне, не зря.
Ведь я творил – меня ценили даже –
Кто всем друзьям моим теперь расскажет
Причину моего молчанья? Прощай –
Ломаю я перо; Прощай – бумагу в клочья рву;
Прощай – мне холодно, но я иду; Прощай –
Прости меня…