10 октября

-Так ты говоришь, что все это началось у тебя с 14 лет?

-Да. Летом 84-го я с родителями поехала на дачу к моему дяде...

 

Дядя мой, человек гостеприимный, приглашал нас к себе в Репино почти каждое лето и для меня не было большей радости, чем эти поездки. Я прекрасно знала всю дачную детвору и почти всех взрослых. Особенно любила ходить в гости к ближайшему соседу – Макарычу (так его все называли) послушать его «сказки-былины». Добрый, милый человек, но был у него грешок – любил «принять на грудь». Случалось это регулярно раз в месяц, запой длился два-три дня и он говорил, что «этот маленький недостаток помогает ему не стать ангелом». В остальное время он что-то мастерил по хозяйству, копался в огороде или гулял со своим старым псом  - спаниелем Гошкой. Гошка был второй причиной моих частых посещений.

Мои родители не разрешали мне завести собаку, а я по ним с ума сходила. Гошка был моим «дачным псом», о котором я с гордостью рассказывала подругам в Питере. Я так много времени проводила с ним, что мать шутила: «У тебя самой скоро хвост вырастет».

Так вот. В ту ночь мы все легли очень поздно – смотрели видик (редкость по тем временам). Часа в два я проснулась от визга. Высунувшись в окно (а оно как раз выходило на соседский двор), я увидела, что дом Макарыча как-то неестественно освещен. До меня донесся запах дыма и еще более пронзительный, полный боли визг. Я сломя голову кинулась в спальню родителей, но так как там никого не оказалось, выбежала на улицу.

У дома  уже толпились люди. Какая-то тетка кричала, что Макарыч опять напился и спит в доме у Сойкиных. Кто-то матерился, кто-то орал, что огонь может перекинуться  на деревья, а через них и на другие дома (лето тогда стояло сухое и жаркое), гремели ведра. Один из мужчин рванулся к двери с криком: «Собака же там!» Ногой вышиб ее и пылающий шар с душераздирающим воем понесся из дома в сторону людей.         

Кто-то окатил его водой и несчастный пес закрутился на одном месте. Второе ведро воды сбило его с ног и он повалился на землю, содрогаясь всем телом. В это время загорелась сараюшка, стоящая рядом с домом.

Приехали пожарные. В суматохе никто не заметил как я подобралась к умирающему псу. От запаха горелой шерсти меня тошнило, но я присела возле Гоши. Один его глаз был закрыт, второй, молочно-белый, казалось, смотрел прямо на меня. Судорога пробежала по искалеченному, обоженному телу пса. Он умер. А я не могла оторвать взгляда от его глаз. Все окружающее перестало для меня существовать. Казалось, я сама лежу здесь обоженная, умирающая. И нет до меня никому никакого дела. Огонь, смерть...

Больше я ничего не помню.

Очнулась я на следующий день на дядином диване с мокрым полотенцем на лбу. В маленькой кухоньке переругивались родители. Отец обвинял мать в том, что «смотрела бы лучше за дитем – не пришлось бы ей страдать теперь». Мать робко оправдывалась.

Я, вспомнив Гошку, громко разревелась. Ругань тут же прекратилась и в комнату влетел отец. «Ну, тихо, котенок, тихо. Как ты? Ну, не плачь, милая, не плачь. Все уже кончилось. Все будет хорошо. Тихо, тихо...» - он обнял меня и, всхлипнув еще несколько раз я затихла, уткнувшись носом в его рубашку.

Несколько ночей после этого я просыпалась, как мне казалось, от тихого повизгивания, а потом все постепенно стало входить в привычную колею.

Прошло три месяца. Дачная трагедия стала медленно, но верно стираться из памяти. Кошмаров не было до 10 октября.

Запах дыма щекотал ноздри. Веревки крепко держали мои руки и ноги. Я ясно слышала треск горящего дерева. Что-то теплое лизнуло мою правую ногу. Еще раз. Еще... Уже горячо. Жжет. Я чувствую как кожа начинает гореть. Кричу, но не слышу своего крика. Огонь перебирается и на левую ногу. Боже мой, как больно! Я напрягаюсь изо всех сил... Ничего больше меня не держит и крик вырывается из груди, разрывая тишину ночи.

В мою комнату влетает заспанная встревоженная мать.

«Что с тобой? Что случилось?» - трясет она меня, а я не могу ничего сказать, только зубы стучат да из груди вырывается какой-то хрип.

Отец включил свет и принес воды. Пью, клацая зубами по стеклу стакана. Боюсь взглянуть на свои ноги – кажется, что их нет совсем, я их не чувствую. Перевожу дух и стягиваю одеяло. Огромные волдыри покрывают правую ногу до колена и стопу левой. Всеобщий шок...

В школу не ходила недели две, хотя ожоги зажили через неделю, не оставив ни малейших следов. Врач очень удивился, но списал все на очень сильную регенерационную способность тканей и не совсем точную оценку степени ожогов. Само их появление так и не смогли объяснить.

Прошел год. 9 октября мы всем классом пошли в поход (стояло «бабье лето»). Я и две мои подружки спали в одной палатке. Под утро мне стало жарко и я вылезла подышать. Ноги ныли и чесались. Стянув носки, я увидела все те же ожоги. А потом пришла боль. Боль и запах дыма...

Очнулась я уже в больнице. Ноги в бинтах, вены исколоты, голова как чужая. Подруги рассказали, что нашли меня утром у потухшего костра. И все решили, что, замерзнув ночью, я «погрелась». Я пыталась доказать, что это не так, но меня никто не желал слушать.

В 16 лет все повторилось. И в 17. я с ужасом ждала очередного 10 октября.

Вечером, девятого, я поставила под кровать большой таз с водой и решила не спать. Как только почувствовала жар – сунула ноги в воду. Ожоги появились, но были значительно меньше, а вода в тазу нагрелась градусов до семидесяти. А часов в шесть утра заглянула мать и, увидев таз, сунула в него руку. Вода все еще была горячей. После этого меня повели к психиатру...

Два года мне давали какие-то таблетки и с сентября по ноябрь чем-то кололи. Несмотря на это ожоги появлялись, хотя и болели меньше.

В 19 лет я переехала в квартиру дяди. Он умер от рака, а единственной наследницей сделал меня (своих детей у него не было). Родителей мне удалось убедить, что со мной все в полном порядке. Помочь мне они все равно не могут, так зачем же волновать их напрасно?

А к своей странной «болезни» я уже привыкла. Стараюсь на октябрь брать отпуск, чтоб не донимали расспросами. Так что вот так!

А тут узнала, что мой очень хороший знакомый стал «сенсом». Решила – ты-то точно не шарлатан, вдруг и правда поможешь! И вот я здесь.

 

Никита начал говорить что-то о кармической зависимости, возрасте «дырок» в моем поле и еще черте чем. Я перебила:

- Слушай, Ник, давай поконкретней. Можно что-нибудь попробовать или нет?

- Мне кажется, что дело в реинкарнациях...

- В чем?

- В предыдущих жизнях. Попробуем разобраться...

- Так я для этого и пришла. Только не пудри мне мозги своей кабалистикой.

- Кабалистика здесь не причем. А чтобы, как ты говоришь, «не пудрить тебе мозги» скажу проще – будем тебя гипнотизировать. Гипноз тебе не кажется кабалистикой?

- Нет. Ну и что мне надо делать? Смотреть в глаза? Считать слонов?

- Расслабься-ка для начала. Ложись на кушетку, глаза закрывай. Молодец. Теперь слушай мой голос. Не мешай.

- Лежу, лежу...

- Готова?

- Да.

- Поехали...

 

Год назад...

Я рассталась со своим мужем. Плохо рассталась. До сих пор больно. Готова была убить его за предательство. Злость прошла, боль осталась.

Два года назад...

Вечеринка у моей лучшей подруги. Все свои, все знакомые тысячу лет, почти родные. И Юра... Мой обожаемый муж. Танцую с ним. Целуемся. Боже, как я его люблю!

Три года...

Пикник. Чудесное лесное озеро. Костер. Тихая музыка. Все сидят и смотрят на языки пламени. Я не смотрю... Ненавижу огонь. Что привлекательного они в нем находят? Юра уводит меня в лес. Мы любим друг друга прямо на траве, а потом снимаем с себя хвою и муравьев и хихикаем как сумасшедшие. Он делает мне предложение. Согласна ли я? Конечно же...

 

- Быстрее!

 

Пять лет назад...

Новая работа. Только-только закончен институт. Тревоги, волнение... Первая встреча с Юрой. Сводящие с ума, знакомые до боли карие глаза его...

Десять лет назад...

Выпускные экзамены, выпускной вечер. Первое серьезное увлечение и первое разочарование.

Двенадцать лет назад...

Пожар, кошмары и ... пустота.

Я – дошкольница...

На день рождения мне подарили «ходячую» куклу. Розовое платье и длинные волосы. А еще огромный торт-мороженое с пятью свечками. Значит мне – пять. Я умею читать и считать до ста и страшно горжусь этим.

Мне два...

Самолет. Такой огромный. И облака. Меня везут в Минск к папиной маме. Чувствую, что мама волнуется. Она не хочет лететь. Тогда и я не хочу. Реву. Папа берет на руки и дает конфету. Сладко. Тепло. Спокойно.

Мне месяц...

Мокро. Хочу есть. Ору. Берут на руки. Переодевают, кормят. «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю...», - старо как мир, но как успокаивает...

Рождение...

Сплошной страх перед неизвестностью. Родиться также страшно как и умереть.

Темнота. Стена. Каменная, поросшая мхом и скользкая на ощупь.

 

- Иди вдоль нее, ищи выход.

 

Иду, иду. Бр-р-р... Она еще и холодная. А вот и калитка, да не одна.

 

- Куда теперь?

- Куда хочешь. Ищи что-нибудь связанное с огнем.

 

Дверь в виде люка. Прохожу сквозь нее:

Яркое небо. Я на корабле. Я никуда не хочу плыть. Мне тошно. Тоска, хотя люди вокруг веселятся. Вижу на спасательном круге название корабля. «Титаник».

 

- Так, это явно не то...

- Назад. Ищи дальше.

 

Чугунная дверь. Вся в каких-то финтифлюшках.

Замок. Огромный зал с мягким пушистым ковром на полу. И очень большой камин. Я должен его чистить. Это моя работа. Я – трубочист. Но я имею дело только с погасшим огнем. Значит...

 

- Опять не то.

- Ищи дальше...

 

Простая деревянная дверь. Довольно грубая.

Деревня. Вдалеке виден лес. На самом краю деревни – мой дом. Я здесь чужая, но меня терпят. Я – ведунья. Сведущий человек значит. Они называют меня ведьмой. Ну, это их право...

В эту деревушку я пришла лет пять назад. За месяц до этого в доме, в котором я теперь живу, умер местный знахарь. Войти в него побоялись все, кроме меня. Я похоронила несчастного одинокого старика на опушке леса (на кладбище у них колдунов хоронить не положено -  боятся за своих «праведных» покойников). Место прелестное, я думаю – он бы и сам его выбрал. Но жители деревни опять недовольны: мол, теперь его дух будет тянуть жизнь из живых, надо было его сжечь. Прям как дети...

В деревне часто болеют – сказывается близость болот. Лечу их самих и, иногда, скотину. В самую засуху устраиваю дожди, в страду – отгоняю тучи. Так и живем.

Иду по деревне. Местные меня недолюбливают. Потому что боятся. А боятся – потому что не понимают. Все, что больше возможностей среднего человека – все от дьявола...

Небольшой чистенький домик с птицей на крыше и резными ставнями. Здесь живет мой любимый. Захожу...

Мать его демонстративно выходит из дома, прихватив младшую дочь и зыркнув на меня из подлобья. Тоже не любит, хоть я и вылечила ее больные ноги. Ведь ходить уже не могла. Да и с дочурки, между прочим, свела бородавки. Ну да ладно...

Шаги. Это он. Входит и останавливается. Надо же, как он похож на Юру. Или это Юра похож на него? Тот же нос, те же губы. А главное – те же родные карие глаза.

- Ты че пришла?

- Соскучилась...

- Просил же – не ходи. Сам бы вечером пришел. Мать злится, говорит, что позорю их перед  людьми – с ведьмой спутался. Думает – приворожила ты меня.

Я смеюсь, но замечаю тоску смертную в его взгляде.

- Женить меня хочет, - продолжает он, - на вдовушке одной с домом и двумя коровами. Детей, говорит, пора заводить. А с тобой, чай, лешие да русалки народятся.

- А ты?

- А я чё? Может и впрямь ты меня приворожила?

- Ой, перестань...

Проходит месяц. Приводят дочку старейшины. Она уже пять лет замужем, а детишек нет. Ей бы мужа поменять – больно уж стар ее «избранник», но уж больно богат...

Даю травки для нее и ее старичка, говорю чем его кормить надо, чтобы сила мужская хоть иногда появлялась. Обнадеженная, она уходит.

А через неделю умудрилась она в болоте завязнуть. Ели вытянули. Косятся на меня: мол, сглазила, болотному хозяину отдать хотела. Дураки. Если хотела бы – не спасли бы.

Проходит еще пара недель...

Появился мой милый. Говорит, что решил наконец женится. Я-то, дура, обрадовалась. Собрался, значит, с духом и пошел против воли строгой матушки. А зря. Не на мне жениться решил – на вдовушке мамкиной с домом и коровами...

- Но ходить к тебе все равно буду, люба ты мне. Только таиться лучше надо будет.

- Не надо. Жене-то твоей каково будет? Она-то в чем виновата. Не по-людски это.

- Да кто бы говорил... Ты ж сама как нелюдь живешь. По лесам да болотам рыщешь. А не надо – так не надо. Ищи себе другого. Только вот кто еще с ведьмой путаться-то захочет?

И ушел, хлопнув дверью.

Я проревела целый день. А к ночи вновь явился мой ненаглядный. Глазки бегают, руки места не находят, весь тревожный какой-то.

- Я, - говорит, - дураком был. Прости. Никто мне не нужен больше. Ты только...

Я, на радостях, не знала, что и сказать. Только смотрела на него молча и плакала.

- Ну, не реви уже. С тобой буду, мое слово верное. Женюсь, заживем с тобой сами, а кто что говорить станет – их дело. А то может с тобой за травами ходить начну. Возьмешься меня учить?

Я, изумленная, киваю.

- Вот и ладно. Принеси-ка лучше водицы, да похолодней. А то в горле пересохло.

Я рванула в сени, наклонилась с ковшиком над ведром... и получила по голове осиновым поленом.

Очнулась связанной по рукам и ногам. Темно. Пахнет сеном и скотиной. Видимо, чей-то хлев. У двери снаружи кто-то покашливает. Караулят.

Утро 9 октября 1347 года.

Меня выволакивают из хлева и тащат на площадь. О-го-го! Помост уже успели соорудить. И столб посередине. А под столбом бревнышки для костра. Аккуратненько так сложены, ровненько. К столбу-то меня и привязали.

Полдень. На площади собираются люди поглазеть на обезвреженную свежепойманную  ведьму. Рот мне заткнули грязной вонючей тряпкой, чтоб, значит, лишнего не сказала.

Толпа прибывает. А вот и милый со своей невестой. Она его под руку держит, кралей смотрит. Гордая. Ну, еще бы! У ведьмы дружка сердечного увела, «привороженного - околдованного». Прям героиня! А он на меня не смотрит. Эх, ты! Сокол ясный! Поднял бы глазоньки! Неужто стыдно стало? Или тоже меня бояться начал?

Мысленно целую его последний раз, целомудренно, в лобик. Не мое же теперь «сокровище». Дернулся как ужаленный. Почуял никак? Я и не то могу, да жалко на него силы тратить, они мне еще пригодятся.

Рук уже не чувствую. Дышать тяжело из-за кляпа во рту. Замерзла вся...

А вот и моя несостоявшаяся свекровь. Тоже пришла полюбоваться. «Невестушка» что-то шепчет ей на ухо, она разворачивается, окатывает меня полным ненависти и презрения взглядом и смачно плюет в мою сторону. Я мысленно ей аплодирую. Очень артистичный жест, ничего не скажешь. Такой талант пропадает! Дикари...

В глазах темнеет. Так обычно у меня начинаются видения. Но сейчас не самое подходящее время. Пытаюсь их прогнать, но они настойчивы.

Сдавшись, закрываю глаза. Вижу мужчину в черной с серебром одежде. Его длинные черные густые волосы собраны в «хвост». Печальные карие глаза с тревогой глядят на меня. Не впервые он является мне, но раньше я не видела его так ясно. Глаза... внезапно я понимаю, что влюбилась в «соколика» потому, что их глаза похожи, но похожи как бриллиант и довольно удачная его копия. Как могла я так ошибиться?

Раньше я не могла постичь цели появления этого странного человека, было только чувство ужасной потери, которое долго бередило душу. Что-то мешало.

Теперь преграда рухнула...

Светлый весенний лес. Мы едем с ним на лошадях по тропинке. Я безумно счастлива. На мне белое платье расшитое серебром. Мои длинные огненно рыжие волосы убраны белыми розами. Мы только что обвенчались и я не могу поверить, что бывает такое блаженство. Теперь мы навсегда вместе и даже смерть не разлучит нас...

Он поднимает руку и радуга слетает под ноги наших коней. Мой муж – чародей.

«У меня есть для тебя подарок», - он берет меня за руку и ведет в дальнюю комнату его (теперь уже нашего) дома. Он рассказывает мне о себе много нового и пугающего. Я сама была знахаркой, но его силы во много раз превосходят мои. И у него имеются не менее могущественные враги. Живя с ним, я рискую своей жизнью и он хочет защитить меня. Поделиться своими силами. Другого выхода нет. Отказываться от меня он не станет даже если «все демоны ада будут вынуждать его сделать это». И добавил странную фразу: «ОНИ тебя не получат!»

 

«...я отдаю часть своей силы сей женщине...» - низкий голос сопровождается длинным эхом. Мерцанье свечей на полу. Чувство всемогущества...

Но что-то пошло не так. Ценой моей защиты стала наша разлука. Нам нельзя было оставаться вместе. Может быть когда-нибудь потом...

Я предпочла бы умереть, чем расстаться с ним. Он пытается убедить меня, что это необходимо, что потом все обязательно будет хорошо. Мы спорим. Потом яркая вспышка и, не помня свою прошлую жизнь, я очутилась недалеко от этой несчастной деревушки.

Вот так...

 

Открываю глаза. Я вспомнила все. Тонкий лучик надежды осветил меня изнутри и дал цель жизни. Я знаю, чего я хочу и знаю как этого добиться. Даже если мне придется потратить на это не одну жизнь. Я хочу вернуться ДОМОЙ. Я хочу найти ЕГО. И ни что меня не остановит.

Я понимаю теперь почему мне не страшна эта стая перепуганных дикарей. Я использовала здесь только незначительную часть своего дара. Теперь я знаю на что я способна.

Смеркается.

Приходит старейшина. Из моего рта наконец вытащили эту мерзкую тряпку. Как сухо во рту! Очень хочется пить.

- Обвиняется в колдовстве! – старейшина начинает перечислять мои «грехи».

На того порчу навела, того сглазила, этот из-за меня заболел, а тот умер...

Все неприятности деревни сваливали на меня. Он говорил долго, нудно, бездарно и глупо.

Наконец дошла очередь и до моего «соколика».

- Приворот! – торжественно выкрикивает старейшина.

- Свидетельствую, - подает голос мой бывший дружок.

Ну что ж. Послушаем.

Пока «соколик» перечисляет свои «любовные подвиги» на которые я его «своротила», да расписывал какая я развратная ведьма, один из мужиков выкрикивает:

- Эй! А может она и меня на ночку приворожит? А потом и сожжем. А то чё добру пропадать?  Кому она потом нужна будет, головешкой-то?

Дружный гогот среди мужиков. Бабы морщатся и крестятся. Оратору отвешивают подзатыльник.

После приворота меня обвиняют еще в смерти чье-то коровы и все...

- Приговариваем к сожжению. На заре и начнем.

Ну вот и все. Принято единогласно, обжалованию не подлежит. Все расходятся.

Раннее утро 10 октября.

Снова собирается народ. Переминаются с ноги на ногу, ждут - не дождутся начала представления. А вот и староста. И «соколик» с ним.

Вот те раз. Именно он и будет поджигать. Все правильно. Они считают, что только так он очистит себя от скверны. Скверна – это я, значит. Ну-ну...

Мысленно начинаю подтягивать тучи, а то ведь и правда спалить могут.

Старейшина снова держит речь перед деревней. Хорошо говорит, задушевно. Куда лучше, чем вчера. Готовился, видимо. Говорит, как хорошо да ладно они станут жить, когда меня спалят.

Люди начинают проявлять нетерпение. Старейшина командует:

- Жги!

И мой бывший возлюбленный руками, которыми сотни раз ласкал мое тело, несет пылающую головню. Сухие дрова вспыхивают легко и быстро. Подпалив со всех сторон, шепчет тихо:

- Прости... – это «соколик» кается.

- Бог простит, - отвечаю.

Тучи сгущаются. Достаточно одного сильного мысленного толчка, чтобы разразился ливень. Но что это? В просвете туч появилась черная точка. Птица. Летит ко мне. Ворон...

Садится мне на плечо и заглядывает в глаза. Толпа застывает.

- Ведьма! – чей-то одинокий возглас, потом еще один и еще... и вот уже мои дорогие односельчане дружно орут:

- Смерть ведьме!

Ну спасибо...

Посыл по тучам. Дождь начался. Но костер уже разгорелся. Моя правая нога чувствует сильный жар. Дождь еще слабоват. Жжет уже не на шутку. Собираю волю в кулак. Еще удар по облакам. Дождь превращается в ливень. Огонь успевает еще несколько раз основательно лизнуть  и левую стопу, прежде чем начать угасать. Так... Теперь веревки... Сами собой они начинают распутываться. Заклинание не хитрое, но долгое.

Боль в ногах усилилась – проехалась веревка. Из моей груди вырывается стон, больше похожий на вой. Даже сама не ожидала. Но очень уж больно...

Толпа в ужасе шарахнулась, ожидая, видимо, моего превращения в сказочное чудовище. Или, на крайние случай, в волчицу. Ворон срывается с моего плеча и устремляется на людей. Делая низко над ними круг, пугающе кричит «Кр-р-р-а-а!» и возвращается ко мне.

- Дьявол, дьявол! – люди в панике разбегаются. Впереди всех староста, его дочка и мой дружок.

Дождь полностью погасил огонь. Веревки упали на землю. Я спускаюсь с помоста по мокрым доскам. Каждый шаг отзывается болью во всем теле. Ну и ножки у меня, сплошная рана. Ну да заживет.

 Сажусь на землю. Боль физическая смешивается с болью душевной. Предательство любимого, неблагодарность и глупость жителей деревни... я искренне пыталась им помочь. И помогала, несмотря на их враждебность. А что получила взамен?

Сижу в грязной луже под проливным дождем и реву как девчонка. Но все уже кончено здесь...

Ворон спрыгивает на мое здоровое колено. Склонив голову набок, он что-то всовывает клювом в мой левый кулак и улетает, сделав надо мною круг. Я осталась совсем одна, обоженная и промокшая насквозь. И нет до меня никому никакого дела...

Разжимаю руку. На моей ладони кольцо. Мое. Мое обручальное кольцо... ОН надел мне его на палец в самый счастливый день моей жизни. ОН помнит меня и любит. ОН снова говорит: мы еще встретимся в другой, более счастливой, жизни. Все еще может быть хорошо...

А дождь потоком несется по деревне, смывая грязь с домов и дворов, но, увы, не с душ человеческих...

 

Я открываю глаза. Кушетка. Кабинет Никиты. И сам Никита, склоненный надо мной.

               

Я сажусь. Голова слегка кружится. Ник смотрит на меня как на сумасшедшую. И тогда я замечаю, что улыбаюсь. Руки мои сжаты в кулаки, а на щеках еще не высохли слезы.

- Все в порядке. Спасибо тебе, Никита!

- Расскажи мне...

- Не сейчас. Потом. Но одно скажу – помог ты мне здорово.

- Но...

- Я думаю, со мной теперь все будет хорошо. Просто замечательно.

- Под конец, когда ты заплакала, я испугался. Ты сжала руку в кулак, а вокруг нее появился светящийся шар. Я ничего подобного раньше не видел. Что у тебя там?

- Это тебе!

- Но как?

- Не спрашивай. А теперь я, пожалуй, пойду. Мне надо еще о многом подумать. Еще раз – спасибо.

Мой плащ, слегка приподнявшись над стулом, мягко спланировал мне в руки. Я, чмокнув в щеку замершего в изумлении Никиту, выхожу из кабинета.

 

Сегодня 1 октября 1998 года я вновь обрела себя. Болезнь же моя была напоминанием, ранящим, но необходимым. Я вспомнила все...

Местом нашей встречи станет та самая деревня, где меня чуть не сожгли, и где я в далеком 1347 году впервые после нашей разлуки вспомнила ЕГО. А время – раннее утро 10 октября у меня в запасе еще девять дней. А потом...

Потом – целая жизнь вместе. Счастье, которое никто и ничто в целом мире не сможет у нас отнять.

Дождь моросил лениво, по-осеннему меланхолично. Остановившись под слеповатым фонарем, я разжала левый кулак. На ладони моей лежало то, что я не хотела показывать Никите и вместо чего наколдовала монету для него. Кольцо. Мое обручальное кольцо.

И сквозь тучи пробились лучи заходящего солнца...