31 10 2002

31/10/2002

Смотри,
я начинаю спать,
звонок поставлен
шесть утра.
Я накрываю одеялом тело,
взбиваю пух.
Смотри: один мой глаз
уже косит.
Я медленно киваю
и засыпаю,
сплю,
(почти уснул).

5 часов утра.

Какие сны – всё те же, что вчера,
дорога от работы к дому,
холодная и тёмная Москва,
от театра Дурова до «Пентагона».
Растрёпанная пачка сигарет
в негнущихся окоченевших пальцах,
и светлый «Мельник»,
и болит в спине,
и слишком жалко мне
себя в себе,
и надо плакать.
Идти, молчать, смотреть по сторонам,
а, вдруг, всё просто, даже объяснимо –
теперешние злые холода,
сплошная жалость
и плохое пиво?


9 утра.
/............./



Там же…

Ну, что за странности?
А, кажется, в трусах
ложился спать
и, если вспомнить, в майке…
Пришёл домой,
поел на всех парах,
лёг спать и…
дорогая, здравствуй.
Где всё?
И не скажу, что жаль
пропавшего белья,
могло б и хуже…
А всё-таки,
кто Диму раздевал
в пустой квартире,
где сквозняк и трубы,
которые не греют десять дней,
внутри которых завывает ветер?
Ну, нет жены,
и даже нет детей,
да что жены –
здесь даже нет соседей!?

В ту же минуту…

Город, зачем ты шумишь,
лупишь, как капля о губку,
с одурью в жесть старых крыш,
гравием по подворотням,
крысами в старом дому –
(хруст недоеденных брёвен)
я в нём живу, живу,
спал бы давно –  не сплю!!!
Слушаю, блин, заоконье.

Полдень.

Голова, буйным цветом расцвела.

12 часов, 1 минута.

Совсем недавно было сто друзей,
и не хватало места телефонам,
а каждый был и ближе и родней
всё на клочках,
кусках,
всё на обоях…
записывал с надеждою создать
огромный справочник,
всех обзвонить под праздник,
поздравить, на словах облобызать,
посплетничать, спросить и рассказать,
собраться выпить и пройтись по «травке»…
но, вдруг, ушли.
Куда?
Зачем?
Когда?
Я как назло опять сменил квартиру,
записанные мною номера,
остались в коридоре, как картина
и злят, наверно, старую каргу…
И ни гу-гу…
ни мне, ни я…
Всё сплю…
И у меня сегодня день рожденья!

12 часов, 1 минута.

Совсем недавно было сто друзей,
мы день и ночь почти не различали,
мы долго провожались у дверей,
чтоб через час опять начать сначала.
И кто был кем, и как кого зовут –
всё расплывалось, и стирались грани
и дед в углу, что громко так храпит,
наверно, старше, чем Иван Сусанин,
а тоже с нами, (как он к нам попал?)
и всё о том же – о любви и силе,
он, кажется, в Цусиме воевал,
а, может, умер где-то под Берлином
и спит теперь, устав от ратных дел.
А кто-то к нам приходит из астрала,
порвав пределы и законы тел,
затарившись в киоске у вокзала,
и радостно вопя на всех вокруг,
что он кормилец, просто мать родная,
а этот дед - сэнсей из Занзибара,
его старейший и вернейший друг,
почти любовник… господи, прости,
и слишком громко огласив окрестность,
мы наливаем деду от души,
смеёмся, пьём, и кто-то тянет песню…
Нет счёта дням, и нет ночам конца,
и время растянулось, как экватор,
и… нет друзей, как не было отца,
а дед тот помер спьяну от  инфаркта.

13 часов, 30 минут.

13-30, а должно быть шесть
утра –
итак,
давно уже, давно 13-30
и на плечах чужая голова,
и странно так сломалась поясница:
сюда чуть-чуть, туда уже никак,
и почему-то вдребезги компьютер…
я, кажется, не получил письма,
с банальной фразой «С добрым утром»…


13 часов 29,5 минут.

Мама, ещё минуту, пять, если можно, мама!
Утро, я знаю, что утро - утро трясёт кровати.
Помнишь, ты мне рассказала, как оно будит сонных!
Мама, ещё минуту. Встану, поем, закрою
Дверь за тобой, ну, мама, дай мне минуту, слышишь,
ну, подожди немного, не уходи на работу!
Встал – голова, как бубен, жестью грохочет крыша…
нет ни друзей, ни мамы – были они, да вышли.


Между 13 - 29,5 и 13 – 30.

Заварю тебе липовый чай, в старом бабушкином заварнике
оладушек на меду  горяченьких...
Незаметно пришью ножки Зайчику,
чтобы прыгал он с моим мальчиком.