Пробы

Я не получил эту роль. Роль всей моей жизни. Роль, получить которую ещё раз, возможно, мне никогда больше и не удастся. По крайней мере… в этой жизни.
Только не в этой жизни – удачный рекламный слоган, оправдывающий мой провал.
Я уже давно не молодой актёр, чтобы рваться на главные роли в новомодных постановках гениальных режиссёров, мне было бы достаточно и этой. Самой простой и заурядной третьеплановой роли, если бы… если бы не одно но – если бы эту роль можно было бы сыграть хотя бы дважды. Но… опять же – только не в этой жизни.
А как всё начиналось… три сотни распечатанных листов пьесы под нелепым названием: Моя жизнь. Вкус красного терпкого вина, оттенённого теплом ночной лампы, запах чайной розы, тишина пустой комнаты и ничего того, чтобы могло позволить отвлечь меня от моих воспоминаний.
Банальный сюжет увлекал своей определённостью и предрешённостью. Обыденностью и простотой исполнения. Спектакль одного актёра. Мой выбор, моя роль.
Мне надо было прожить один день, всего лишь один день. Но этот день должен был стать последним днём в моей жизни.
Я сыграю, я готов. Как никогда я чувствовал, что готов к этой роли. Мне казалось, что я шёл к ней всю свою жизнь. Я чувствовал её, чувствовал её всем телом, всеми кончиками своих пальцев, вздрагивающих при одном только упоминании о том, что этот день последний, последний из всех, в которых мне надо было кого-то играть.
Моя фигура приобретала соответствующий осунувшийся вид, глаза немного безумный и отрешенный взгляд, а на губах каким-то странным образом корчилась дурацкая улыбка. К тому же все мои фразы носили явно негативный характер и имели не законченный вид.
Мне казалось, что именно так должен со стороны выглядеть тот, кто идёт на самоубийство или на более модный –  суицид.
Но ведь никто и никогда не общался с теми, кто всё это уже прошёл, кому это удалось.
Многие идут на это, совсем не желая того. Только затем, чтобы кому-то что-то доказать. Они не хотят умирать, они боятся смерти, поэтому, когда у них всё получается, они цепляются за жизнь всеми возможными и невозможными способами. Мне же надо было сыграть того, кто решил умереть сознательно, и кому не нужно ничего доказывать, для кого всё уже доказано, а смерть является просто логичным итогом.
Простейшая роль. Мне ничего не стоило сыграть её. Сыграть так, чтобы все поняли, что я хотел этим сказать. Так, чтобы моя игра надолго отложилась в памяти зрителя. Так, как никто и никогда до меня не играл этой роли. Так, как сыграть её смог бы лишь я.  И я играл.
Играл. Играл сразу, с чистого листа, без подготовки, без читки, без репетиций, без прогонов, без всего... – это была моя роль. Это была роль всей моей жизни. Главная, самая главная роль.
Я знал о ней буквально всё: каждый жест, каждую реплику, каждую паузу, всё. И всё это, в моём исполнении, было настолько естественно и легко, что казалось, что я оттачивал эту роль годами, постоянно шлифуя своё мастерство именно для этого момента, для этого дня.
А день был просто прекрасен: весеннее солнце целовало меня в лицо, обдувая прохладой девичьих губ, пташки пели весёлые песни, прохожие старались не так часто попадаться мне на встречу, а мороженое оказалось по-настоящему сливочным, именно таким, каким я бы хотел его запомнить в свой последний день. Мне было легко и безумно весело, всё вокруг было просто замечательным, и я радовался. Радовался всему, всему чего раньше бы и не заметил, что раньше для меня не имело никакого значения. Я был самым счастливым существом на планете, тем, кто точно знал, что с ним будет завтра.
Сколько всего мне довелось увидеть за этот день, сколько всего сделать и доделать, и как я был счастлив тому, что всему этому пришёл конец, что всему этому уже больше никогда не суждено повториться.
Предвкушение смерти намного острее предвкушения жизни, ведь в отличие от жизни, никто из нас не знает, что за собой несёт смерть.
И у меня получилось.
По мере того, как я умирал, зрительный зал оживал. Мы менялись ролями, и зрителю это нравилось. Они видели смерть и хотели жить. И видя их лица, я чувствовал, знал, что они понимают, понимают, что я умираю, умираю у них на глазах. Умираю ради того, ради чего стоит жить. Им жить, а мне умереть.
Мне оставалось просто доиграть свою роль и подвести итог. Но я не смог, я спустился в зрительный зал, чтобы посмотреть на представление. Я не довёл всё до логического конца, не дождался того момента, когда занавес коснулся бы сцены. Я не смог. Но не потому, что резко захотел жить, нет, просто я слишком старый актёр, и я безумно сильно избалован зрительской реакцией, будь то аплодисменты, или же свист. Я не мог умереть и не увидеть, не услышать зрителей, того, как они отнесутся к моей последней роли.
Я с треском провалил эти пробы. Пробы на самую главную роль в моей жизни. Променяв свою роль, на билет в последнем ряду. Билет в зрительном зале.
Но жизнь –  странный спектакль, и начатое мной представление доиграл другой, совсем молодой и никому неизвестный  актёр.
Зал аплодировал стоя. Я не плакал. Я бы сыграл лучше.