Песнь, притча, Vita. Второе

По дороге из белых камней, с поводком. Чуть привстав на колено одно, поднимая себе сарафан; а на белые стопы – дубовьи колодки – надевала и кожей воловьей натуго – свою белую кожу – она на ногах до рубцов осиневших – сжимала.

Два пъса белоснежных сидели близ девы.

И два следа на горке песка от ступней её, и сплошной отпечаток – в том месте, где лежала она.

Двум крыльям подобна печать её рук на зелёной траве, ей придавленной, спящей и видевшей сны, средь росы.

И ступила она, стук колодок по воздуху, режа; и блекли пред нею деревья, если б это весна – но и лето вослед ей смолкало.

Утро раннее, светом солнца поля чуть прикрыты, и не близок полуденный зной, что звенит, и от жара такого иссыхает в груди и горит.

И идёт она степью, тропой, близ деревьев высоких, задевающих плотью корявой лазурь, а ей рядом два пса, охраняя.

Шелест трав, громом зля, раздался, весь подобен стене из огня. А за ним, стороной, что иная восходу ярила, с двух краёв, в молний блеске – глаза, озарившие ужасом тех, что в чащобах дрожат, ещё жаждя тепла и хотевших от влаги ручьёв испивать и все жажды топить подле пищи своей.

Скопом ветер, свища, ободрал её плоть и помчался скорей, весь сжимаясь в чернеющий столп и катя за собой еле выдранных почьв клочки.

Это бриз, только волосы ей за лицом собрались, а оскалились псы, и глаза налились густотой.

Перед нею был град; в той дали, куда шла.

С головы её, к поясу ниже – коса.

А обнял бы коль ветер, то груди младые точно сочным подобны плодам, что туги и, когда бы вкушать их, то в нектаре их вкуса утопает рассудок, и теряется воля.

Только к тонким губам прикоснуться б.

И два пса только знают, каковы её рук прикасанья – оттого и полно их дыханье злобой преданной – псу лишь доступно окружённым доселе быть ею.

Только солнце чуть ярче и выше.

Только город чуть ближе с часами.

Только город тот ближе день на день.

Только град приближается к деве – месяц к месяцу, медленно, верно, -

А пёс справа готовит ей пищу и вкушает пред нею подарков; а пёс слева – приносит добычу и слюною своей омывает её всю от ступней и до лика; только волосы моет она на себе влагой горных ручьёв и росою с деревьев и трав, и сама омывает рабов своих, отирая ладонями шкуры.

Ты подобна великой скале, той, к которой добраться нет силы, а добрался, и гладкость её заставляет бросать то, что сделал. Но тому, кто к вершине дошёл и оттуда окинул долину, кто дышал твоих губ и волос… - пусть умрёт:

Только солнце пусть греет тебя,

Только руки мои пусть касаются плеч твоих нежных,

Только губы мои пусть хранят твоих губ, как медов горных пчёл, как тянучей смолы древней ели, - необъятные вкусы;

А от стуков колодок твоих разрывается сердце, когда только вижу рубцы и как  псы тебе лечат те раны:

Эти псы – охраняльники неги своей, оттого так белы их одежды и глаза их блестят твоей жизнью, а на лапах нет пятого пальца.