Рассказ ни о чем

С каштана облетали листья, они облетели меня три раза и скрылись где-то в вышине. Я шел по улице, любовался осенью и самим собой. Мелкий дождик капал на меня, изредка попадая на землю.
Все говорило о том, что наступила осень, все говорило и говорило радио. Недалеко от старого дерева от меня спрятались рыжие лисички, грибы скрылись так хорошо, что ни одной так и не нашел. Солнышко выглядывало из-за тучек, выглядывало, выглядывало, да выглянуть так и не смогло.
Сзади послышалось. Я оглянулся. Послышалось спереди.
По Москве ехал трактор. Я не знаю, откуда он взялся, но меня поразил взгляд колхозника, со страхом смотрящего на иномарки, обступившие его со всех сторон. Колхозник не понимал, как он оказался здесь, в чужом огромном городе на незастрахованном транспортном средстве. Еще минуту назад он безмятежно трясся на своем тракторе-убийце по истерзанной еще до войны антиасфальтовой сельской дороге, и вот теперь он в пробке, без московской прописки, без денег на солярку.
Выберется.
Собака гонится за кошкой. Скрылись за углом дома. Боюсь, кошке сейчас будет тяжело. Но нет! Собака выбежала из-за поворота и, поджав хвост, понеслась обратно. Ее преследовало семь кошек. Хорошо, когда есть друзья!
На мосту через реку – двое влюбленных. Они оба несчастны, хоть и влюблены. Стоят рядом. Хотят броситься в реку. Они влюблены, но не друг в друга. К обоим кто-то не пришел. Река уже совсем близка, но в последний момент появляются те, кто надо, и развозят влюбленных по загсам.
По рекламному листу размазан Чебурашка. Он улыбается и предлагает мне какой-то йогурт. А я не хочу, ведь мне не нравятся плоские Чебурашки.
Купил шаурму. Люблю ее. Никогда не знаешь, сколько огурцов и мяса выпадет тебе на этот раз. Или просто выпадет.
Взявшись за руку, гуляю по дорогому моему сердцу и моему кошельку городу.
Бордюр отделяет от дороги, от другого тротуара, от людей, идущих по нему, от домов, стоящих с той стороны, от полей, раскинувшихся за теми домами, от лесов, растущих за теми полями, от океанов, бушующих где-то там, от материков, которых я никогда не открою, от маленького острова с озверевшей обезьянкой, ото льда, от холода, от голода, от правды и неправды, от полей, от домов, от меня самого, стоящего у этого бордюра.
Чешется спина. Хотел почесать, а она вот сама начала чесаться.
Живучи комары в наших подвалах. Живучи и певучи. И кусачи. В городе, понимаешь, многое есть.
В городе, понимаешь многое. В деревне – меньше.
Три магазина перестреливаются. В каждом цены ниже, чем в предыдущем. Боюсь уже что-то покупать. Обязательно найдется где-то дешевле. Я верю, что обязательно найдется.
Воздух прохладен. Про воздух, будь он неладен. Цинк, свинец, немного урана – это ли не воздух? Раньше думал, что воздух – это кислород. Оказалось, - свинец и другие невредные вещества. Вещества не могут быть вредными. Вредными могут быть люди, но не вещества. Вещества – они вещественны, а мы – духовны. Живем, как на духу. Дыхни – и нет нас. Вещь может сделать нас духом. Это одна из причин, почему зимой и весной я не хожу по тротуарам. Ледяных вещей, свисающих на меня, слишком много. Их специально развешивают над тротуарами. Сам видел, как дворники по ночам закрепляют сосульки на козырьках, чтобы днем сбивать их на нас. Сами-то привязаны.
Монитор, телевизор, книги и журналы – ослепительное зрелище! Слепну на глазах.
Помогает только то, что я провожаю взглядом. Хорошо, если провожаю листья. Они кружат, прощаясь, задевают щеки и меня, стремятся всех покинуть, броситься оземь и превратиться в прекрасный перегной. Но мы им не дадим, мы их сожжем. Сгребем в кучу и спалим, или выбросим из сердца вон от греха подальше на свалку наших надежд.
Все будет хорошо. Никогда нет, всегда – будет. Хоть что-нибудь сейчас! Но…. Будет хорошо. А когда? Время не подскажете? Сколько? Мало?
Оказалось, что жить легко… если нечего. Нечего жить. Совсем нечего. И то жил, и это. Ничего не осталось.
Впрочем, нет. Где-то внутри что-то находится. Нашел! Теплое, горячее. Может, достать это изнутри и положить вовнутрь? Или, хотя бы, вовне? А вдруг остынет? Так все одно – остынет. А так хоть покажу.
Достаю остатки сердца, очищаю его от костей, оттираю от мозга (извилины очень тяжело отдирать), выкидываю желудок за ненадобностью. Формалина добавить? Для формы? Нет, сердце формальности не любит. Оно любит душу. Я его душу. Задушил. Надушил.
Красивое. Горит, сияет, светит и, что удивительно и непонятно и интересно, не остывает! Ты посмотри, а? И ты посмотри. И ты.
Можно двигаться дальше. Впереди еще много чего и мало ли что. С сердцем идти будет легче, если только на нем не будет тяжело.



25.10.02