пуговИцы

*     *     *
На фоне сердца
расстрелянные женщины зовут маму.
Панорама пестика заслоняет их боль,-
Хочется несмышлённым хохотом
Не замечать их.

Забудьте ваши готические руки,
эротические науки!!! -
Сегодня во мне совершается дезертир;
сегодня Фанфнир тянет из жалости крошки хлеба!

А на фоне сердца
Женщины продолжают расстреливаться
и звать какую-то непонятную маму.






 
*     *     *
Ты прячешь себя за праздничной штукатуркой,
истребляя тающую снежинку в построение
храма на кончике языка.
Ты пытаешь меня ребёнком на белом куполе!
Прости! Я не умею угадывать ноты…
Я не вижу смысла становиться старше
в девичьем сраме разбуженных птиц.
Из всех зарниц –
ты напрасно не замечала меня,
когда я готовил преступление
на медленном танце бронхов. –
Ведь я тогда уже знал,
что ты не разбинтуешь свои свирели
в открытый кислород.







 
*     *     *

Где кафель троганьем ранки напоминает боль;
где реклама в вопле старух на Красной площади,-
туда меня используют по мотивам Суда…
Туда вода взберёт все свои камушки из-за пазухи,
чтобы высветлить тонкий просвет готики твоих пальцев.
Разбуженный в чердак – заумирается голубь…….
Песенкой постеклянет до храбрости поцелуя - …
не простит Святки играющих на танках детей.
И только какой-то очень старый мужчина
зашторит над побережьем мудрость
и завянет на кончике деревянного ландыша.






 
*     *     *
Половлю над горсточкой Родины
хрупких бабочек в абажуре грустящей кухни.
Засыплю окопы ненадёжности майским вереском и хоромами,
чтобы полдень дворника воссиял белоручием.
Наикаюсь над льдом и нежностью
из твоих грудей чернокаменных!
Постою… Пошатаюсь в алкогольных блёстках.
Но! Не трогай меня шарфом и шафраном,
не плескай рыб разговорами из-нутри.
Ведь завтра за нами придут……
Ведь завтра за нами останется только пасть
чёрной подворотни
и недопитый штоф совместного неумирания.





 
*     *     *
От нас останутся крылья передознувшегося подростка,
неумение выстраивать походы лесных зверей
и Город.
Этот Город (в опаске воробьёв) прорастает из окон
охапками недозрелой сирени;
набережной тепла ускользает из-под одеяла
и направляет контуры тенью
по комнате, испытавшейся жильцами.
Но к четвергу устанет малиновый выкрик!
Но к четвергу дождь распахнётся в объятия храмов,
а потом он начитает наизусть осеннюю дрожь.
А мы также будем прихрамывать
и колотиться синдромами недосказанности.






 
*     *     *
Талая стая в надёжной охапке пинцета
щебечет поэту стекляшками мыслей.
Эта стая – мудрость без проекций добра,-
словно в щенячий визг забыли добавить соли,
словно ледяные пуговицы сорвали одежды.
Реже ветер…
Реже скорбящая на рынок бесплодия.
Мелодия ивовых уст коротает летний концерт,
чтобы выхватить из вазы отчаянье,
заставляющее нас красить лица
и избегать встреч на обломках проспектов.
Это мы знаем.
Только это.