Памяти Лены Майоровой

Мы пили коньяк.
        Лена много курила.
Штормило
  И в Адлере, и на Курилах.
Через синяк
        Полусмытого грима
Едва узнавалась
           Великая прима.
Вполсилы
         Светилась
Темная зелень тревожного взгляда.
А в робких неловких движеньях подростка
(Изящество линий, податливость воска,)
Готовность тотчас ни за что извиниться,
Она была скована, связана, рада
Сквозь пол-потолок улететь-провалиться.
Но что-то ее неотвязно держало,
Как слово в строке позабытых скрижалей,
В пространстве чужого и чуждого дома.
Мы были и не были с Леной знакомы,
И говорили, спасаясь от скуки,
О юности, ГИТИСе, общих подругах,
Без удержу, много, почти до рассвета,
До грани, сминающей вето-запреты
На самые тонкие грани сознанья,
Когда уже хочется лечь в основанье
Своей Пирамиды
Под сенью Изиды.
В произнесенном вслух откровеньи
Есть воля фатального повиновенья.
Лена тогда о себе рассказала,
Что ненавидит пространства вокзалов,
Что страшно-мучительно время разлуки.
Так тяжело - хоть накладывай руки.
Беги, задыхаясь, звони в неотложку,
По моргам ищи, по больницам, сторожкам
Российских унылых заброшенных кладбищ...
Лена - да вот он- твой друг и товарищ
По ГОРЕ-профессии - сердце актера
Бьется ровнее монаха и вора.
Ах, но ведь сердцу еще - не прикажешь.

От ОПОЗДАНИЙ - УЖАС ПОЖАРИЩ.

Лена, я помню, что был извинительно нежным
Жест твоих пальчиков влажно-прохладных.
Прикосновенье столь чутко и бережно
Снова и снова ко мне возвращается,
Если я где-нибудь в зоне вокзала
Или в тени позабытого кладбища.