Нет тебя больше

К тебе пишу. Чего же боле?
С меня уж хватит этой боли…
Хотела поэму
забахать –
не в тему
мысли, на плаху
положенные,
скукоженные
боятся…
Признаться,
я – тоже!


Молчать? Так ты бы не узнал
презренья своего накал,
не ощутил
боли
светил,
игравших нами
между
мирами,
соли,
отсыпанной
прежде
горя
из крови моря.


Зачем наказывать меня,
хоть – каплю – жалости храня?
Вонзала в себя –
поглубже –
тебя…
Послушай,
стыд –
моя печаль,
разболтанная
осколками, -
спит.
Жаль.


Тебе могу еще сказать,
что не вернуть всего назад:
сомнений крест
дубовый,
терновый,
тяжелым комком
оковы
запутавший,
тайком
попутавший
слово,
спит.
Забыт.


Сейчас – да, месть. Тебе я мщу,
забвенья от тебя ищу…
Оставь меня.
В бурьяне,
храня
слиянье,
дождем сгораю.
Как быть?
Не знаю.
Вочеловеченная,
изувеченная,
со всем миром перевенчанная,
жить
начинаю.


* * *


1. Ты видишь? Город – на дыбы,
От небоскреба до избы.


Перевернулись окраины
спаянно,
забрасывая мусором небо,
скомканными
письмами Авеля Каину,
кожурой,
мишурой,
нашей последней игрой,
отбрасывая,
где бы ты не был,
колоннами
черными,
под фуражкой асфальта
скрытыми,
подбитыми
глыбами базальта
ресницами тени –
мгновений.



Заполошно трамваи
лязгают,
дрязгают,
безглазые лица
проносятся…
Птица
не долетит –
ах, как искрится! –
до середины
льдины,
скрывающей
Ржевки Гаваи,
аппетит-
но нагнетающей
кровавую пену в ванне –
смерти кальяне.


Тебе – о, да! – это нравится.
Смотрю,
дарю –
зрачки суженные,
недужные,
никому не нужные,
в землю.
Говоришь,
что застрЕлится?
Ишь!
Невесело…
Песенно
месиво
Ищу, чтобы не было.
Хочу поправиться,
убиться,
чтоб от себя скрыться.

Не буду.



2. Ты слышишь? Город поет в темноте:
Если не вместе, то мы уж не те.


Пауки в сигаретном
тумане,
обмане
ползают ласково,
улыбаются.
Держишь
железом за рУку –
нежно!
Творю –
горю
узорчатым,
горьковато-конфетным,
на поруки
взятым,
свинчатым
пламенем.
Моим-твоим знаменем!


Пересечения лжи параллелей
место.
Тесто
слеплено так красиво,
так неумело.
Трогай!
В последний раз –
разрешаю.
Зарницы
спицы
уже в сполохах.
Мы никогда ведь с тобой не хотели
так, как сейчас,
раствора вздохов.
Ранящего –
больно,
раскольно –
сладко
дурманящего.


Убитых останки уж в фиолете,
лентой
закутаны,
спутаны,
успокоенные,
похороненные.
Только запах…
В чем твой,
изгой,
интерес истязать,
я понимаю.
Страх
и прах –
все, что осталось
На моем жизненном парапете.
Взорвав глаза,
струна сломалась…
Как жадно,
витийственно,
убийственно,
естественно
ты предлагаешь!
Ладно,

Не надо.


3. Ты чувствуешь? Ветер знобит в кронах…
Все. Ухожу, несмотря на препоны!


Сможешь ли ты мне теперь простить
предательство,
укрывательство?
Опасаюсь, что нет –
не след –
во вред –
мне отплатишь.
Что ж,
Вот лицо:
обращаю всегда
к городу,
холоду,
мороку,
ворогу.
Полночь-
сволочь
близится.
На прощанье слабО перекрестить?
Навестить
через года?
Сможешь присниться
дурным –
эротичным,
тряпичным
сном –
только моим?!


Прошу, ты пойми меня милый:
выдохлась,
ссохлась,
умерла, оживая,
еще живая.
Каждый раз
пусто вокруг:
тревожно,
острожно –
невозможно
найтись!
Любимым,
гонимым
ошейник петли
сплести не забыла –
не сложно!
Не знаю, надет ли.
Безумие
плещет,
хлещет
плеткой
кроткой,
как лава Везувия.


Жаркая новизна плесени
твоих рук –
круг,
замкнутый ловко
(веревкой) –
не разнимешь.
Искренность –
идеальная боль –
всеоруженность.
Вся ложь
лишь грош
стоит бЕз того.
Теперь со мной только песенник.
Весельник,
висельник –
вот моя роль.
Билета пробитого
тыщу раз –
мира поверенного
проверенного,
застреленного
морем глаз

Не возьму.


* * *

Все! Вместо гниющих крыльев-сонат
Натянув полосатый тент,
Готовлюсь сменить покорение Анд
На такой смешной,
ненужный,
большой,
выстраданный,
вырыданный
(не только мной),
простой –
хэппи-энд.