Ничего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь

Ничего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь,
хочешь чтобы само пришло, сама пришла,
потому что в Вене-Риме-Нью-Йорке длинные ночи,
как в Москве, Вавилоне. Кусок стекла

или просто дыра в стене, дверной проём, бойница,
проницаемые взглядом до той пустоты-насквозь,
через которые втекают-вытекают лица,
все лица жизни, сколько их за неё набралось,

оставляя по себе нелепый, чужой привычный осадок -
этакое никому-кому-нибудь письмецо -
рысьи бега сгибов, углов, овалов, отвердевающих складок-
это твоё-не твоё собравшее их лицо.

Комната, номер отеля, каюта, купе вагона -
неси меня-его-меня каменный, железный, деревянный конверт
ты разберёшь скоропись жизни, Персефона,
в зелёной, бурой, сгоревшей своей траве.

Я о себе-тебе-не себе-толпе идущей
через дни к ночи, бесчисленные, отсчитанные дни,
в этой толпе ночей - в удушье
ещё шевелю губами - вёслами лиц, как они,

и она - безответна, безадресна,  податлива, черновата,
она замечает нас, когда устаём ждать, устаём жить,
и тогда - залепляет нам слух гулкой, свистящей ватой
ночь, но чтобы поверить в ночь - нужно персты вложить.