Когда потонут призрачные дни...

Когда потонут призрачные дни,
ты спросишь, где скитались мы с тобою,
как мы столкнулись в этом разнобое,
и почему мой голос вдруг затих,
хрипя до суши горлового строя.

То в страхе пропадать, то во грехе,
и жаждать мерой закипанья крови,
и улетать, как птица, налегке,
как волк степной, остепененье кроя.
Оцепененье, рваные края
сочащегося глубиною крика...
Ты слышишь гон. Смятением великим
полна душа поющая твоя.

Ты будешь петь вразрез и вопреки
всем ослепленьям. И паденьям тоже...
А я? А я – в параличе и дрожи,
и выживать мне больше не с руки.

Прорывы – ни измерить, ни простить,
лишиться слов и в обмороке слышать
их пустоту: как дождь по тонкой крыше
щекочет слух, оттачивая стиль.

Но музыку твою – с собой, с собой.
Для сумасшедших театр – уже в разгаре...
Возьми гитару, улыбнись, напой,
в каком сегодня мы с тобой ударе,
как бредим мы смертельной новизной.

………………………………………

Когда нагрянет потаённый срок,
и никого уже не будет рядом,
слова уйдут, но, светел и суров,
я вырвусь вон из жизненного ряда

затем, чтоб к новой жизни устремить
раскрой души, питающейся светом,
который там пытался я забыть,
в котором здесь я не боюсь запретов.

Свободой духа разом достижим
становится звенящий напряженьем
мой вымысел, который не дожит,
моя любовь, растерзанная мщеньем,

и навсегда горящая во мгле
твоя звезда с измученною кровью...
Но я пока скитаюсь по земле,
где только ты рифмуешься с любовью.