Диалог

(это я посвящаю всем авторам Стихи.ру, которых я читаю, а также всем авторам, до которых я еще не добрался)

Женя сидела рядом со мной у костра. Ее непослушные черные волосы разметал очередной порыв теплого ветра. Большие и глубокие, необыкновенно красивые серые глаза - первый раз вижу серые глаза с такой глубиной - выражали легкую печаль. Вокруг стояла уйма пустых бутылок и банок из-под пива. Сделав очередной глоток и хорошо затянувшись, она сказала:
- Представляешь, Фред, я тут твое творчество у себя на столе оставила случайно, и моя мама его все прочитала.
- Ну и какой болезнью, как она считает, я болен? - нахально прищурившись, весело спросил я.
- Она сказала, что с такими, как ты, нельзя общаться, - открывая новую банку и на ходу затягиваясь еще раз, серьезно выдавила Женя, и, выдыхая фиолетово-сизое облачко дыма, добавила, - это заразно.
- Слушай, ну я это и сам тебе говорил неоднократно, что нельзя общаться с такими ублюдками, которые даже жизнь рассматривают как наркотик. К тому же учитывая мое постоянное смутное желание выпить и мои литражи, а также страсть к нелитературным выражениям...
- ****ь, да кто бы ****ел-то, да я в тринадцать лет одеколон пила и "ГрОб" слушала, и дома почти не жила, я алкоголичка, Фред, понимаешь?!!..
Ровно на этом месте я от винта осушил свою почти полную бутылку и закурил очередную сигарету, пытаясь пускать кольца. Успеха в этом я, впрочем, не достиг. Посмотрев на свой блок "Marlboro", затем - на сиротливо лежащие возле Жени шесть пачек "Winston One", я задумчиво произнес:
- И как только ты можешь курить такие слабые? Они же, по-моему, че покурил, че газету почитал - толку никакого, а еще врачи говорят, что слабые курить вреднее, потому что ими затягиваешься глубже и дым попадает глубже в легкие, и они поэтому очищаются медленнее. Да не, я не о том, Женька - ты просто успокойся, мы ж тут не водку щас ***рим, а вполне культурно сидим на природе и давим два ящика. Отдыхай, в общем, ты поди и так за неделю забегалась! - тут я, улыбнувшись, продолжил, - Слушай, кстати, а как твои черепа тогда к этому относились?
- Да хрен пойми, по ***, наверное, было. Хорошо хоть, в наркодиспансер не сдали.
Женя задумчиво курила и смотрела на огонь. Ее точеный профиль напоминал живое воплощение искусства Эллады, а жесты - то резкие, то вкрадчиво-мягкие - саму непредсказуемость и непосредственность. Бархатный голос был полон усталости. Усталости от мира, от себя, от своей жизни - но в глазах теплилась хитрая искра, а кроме того, бутылок было еще предостаточно. Мы молчали и пили, пили и молчали - со стороны могло показаться, что мы поклоняемся какому-то неизвестному богу, поднимая тару в его честь. Я всматривался в отсветы пламени в Жениных глазах, затем переводил взгляд на деревья, затем - в небо. На мой слегка пьяный взгляд, мир вокруг выглядел совершенным, и практически полная тишина только подчеркивала эту совершенную красоту всего окружающего. Солнце уже спряталось за горизонт, и все вокруг находилось во власти сумерек - самого таинственного и самого прекрасного времени суток. В такие моменты я начинаю каждой своей клеточкой ощущать движение вселенских часов, как будто соприкасаясь с самой Вечностью. Мне вспомнился один такой же вечер на берегу Обского, когда сквозь тихий плеск волн, в который я настойчиво вслушивался, она впервые заговорила со мной. «Любая попытка стоит того, чтобы пытаться, - ведь твоя жизнь настолько коротка по сравнению с моей» - прошептала она. «Я думал, ты не разговариваешь на человеческом языке» - мысленно прошептал я. «Да, я действительно не разговариваю на вашем языке» - «А как же я тогда слышу тебя?» - «Ты знаешь». - «Не уходи, побудь со мной!» - прошептал я уже вслух, но тишина была прервана, и больше в тот день я ничего не услышал.
- Что-то, однако, какая-то бессодержательная пьянка у нас получается, - обратился я к Жене, и не дождавшись ответа, закончил сам, - а впрочем, содержательная или бессодержательная - один хрен свое содержимое изрядно пополним.
Женя улыбнулась и взглянула мне в глаза. Ее взгляд уносил прочь, в снежную проседь Млечного Пути на прозрачно-черном летнем небе - и дальше, еще дальше сквозь небосвод. Казалось, эти глаза знали какую-то великую Истину, неведомую мне, и просвечивали мою душу насквозь.
- Фред, да ладно тебе грузиться, на тебя прям не угодишь, - мягко произнесла она.
- На тебя, однако, тоже редко когда угодишь, - парировал я.
- Да ты не обращай внимания, Фред, у меня характер такой, что я до всех докапываюсь по поводу и без. Вон у Праски спроси, сколько ей от меня вытерпеть пришлось, когда она мне под руку попадалась. Так что не комплексуй.
Через некоторое время мы уже шли по Морскому. Вечер был удивительно теплым, звездное небо выглядывало сквозь ветви и макушки деревьев и со спокойствием философа взирало на проспект. Мои часы показывали первый час, что, похоже, было еще детским временем не только по моим меркам - то и дело навстречу попадались люди. Правда, при таком освещении разглядеть их было невозможно, так что я оставил свою обычную игру в поиск и идентификацию знакомых лиц (Тут следует пояснить, что при моем далеко не стопроцентном зрении люди и днем на расстоянии выглядят как расплывчатые силуэты, и прогулка среди казалось бы совершенно неузнаваемых людей порой преподносит массу приятных сюрпризов). Мы уселись на «пятаке» - это скромное место возле ларьков напротив Дома Ученых всегда было известно тем, что на нем собиралась вся пьющая половина населения Верхней Зоны. Вокруг никого не было. На смену закончившемуся пиву было тут же принесено новое, и праздник продолжился. Разговор медленно перетек в русло религии.
- А знаешь, Фред, я хоть и атеистка, но по-своему верю, - задумчиво промолвила Женя, - и может, даже крещусь когда-нибудь. А вот ты, я вижу, на сатаниста смахиваешь.
- Ничего подобного, - возмущенно сообщил я, - и как ты вообще могла подумать? Я - индивидуалист. И горжусь этим! Вообще, конечно, у меня есть убеждения, например, мера ценности вещей заключается в удовольствии, ими приносимом…
- А, знаю, таких гедонистами называют. Где-то слышала, что все это не так примитивно, как кажется.
- Все верно. С философской точки зрения, если тебе что-то совершенно необходимо, то заполучить это тебе будет по кайфу, - сделав добрый глоток и втянув очередную порцию дыма, я увлеченно продолжил, - вот приведу тебе простой физиологический пример. Допустим, ты голодна. И когда ты наешься, ты почувствуешь себя хорошо. Разве нет? Так же и здесь имеется в виду не удовольствие от излишества, а удовольствие от необходимого. Я тебе насчет этой философии много чего могу рассказать, я когда реферат на кандминимум сдавал, мне даже статью опубликовать предлагали. Только просили мои тридцать восемь страниц до двенадцати сократить, на что я не согласился. Про свободу, между прочим, рассуждал, она у сократиков краеугольным камнем была…
- Надо же, какие ты речи толкаешь! - удивилась Женя, - такой образованный человек, эрудит прямо. Чего ж ты тогда водяру хлещешь и пиво бухаешь?
- Не помню, кто это сказал, что многое знание есть многая скорбь, - весело ответствовал я, - но он был абсолютно прав. А в общем-то, вот от этого осознания несовершенства окружающего мира и невозможности разграничить желаемое и действительное, следствием чего является неизбежное разочарование…
- Да ты даже в алкоголизме романтику находишь, я смотрю! Знаешь, Фред, я долго не могла привыкнуть, ты так смешно рассказываешь, но теперь я даже тебя понимать начала…
- Блин, Женька, это для меня как комплимент, что я могу кого-то своими разговорами развеселить. Я же груженый вечно хожу, заметила наверное. Честно сказать, я вообще в любой компании себя как-то абстрагированно ощущаю, отдельно ото всех. Да впрочем, я и не стремился никогда к единению со всеми; есть у нас, рифмоплетов, привычка такая, мы должны быть отдельно ото всех, нам просто необходимо, чтобы нас никто не понимал, необходимо чувство оторванности от всего происходящего - мы в этих вещах и вдохновение черпаем, и страдание, которое у нас просто как разновидность вдохновения, а может - даже и само вдохновение. Мне необходимы стрессы, постоянные встряски, регулярная смена окружения, а еще чтобы было ***во, и изредка - ****ец как хуево, извини что выражаюсь опять, просто точнее здесь слов не подобрать. Мне скитаться по жизни нужно, просто как воздух необходимо, а не стоять в тихой гавани, потому что от этого себя неходовым кораблем чувствуешь. Хотя иногда это так трудно, хочется чего-нибудь спокойного, без заморочек, хочется занимать какое-то место в чьем-нибудь сердце. Ну я наверное тривиальные вещи говорю, этого ведь почти все хотят, ну а я все-таки тоже такой же как все, только на голову ****утый малость. Да у всех тараканы есть, просто у каждого свои. И чем мои тараканы хуже чьих-нибудь еще, в конце концов? Ладно, прости, что-то я заговорился, разоткровенничался совсем, аж стыдно…
- Ну а разве тебе не кажется, - мягко возразила Женя, - что ты всего лишь получаешь тот мир, который ты хочешь увидеть? - от ее слов веяло таким ангельским спокойствием, и я был готов поверить, что действительно сейчас смотрю на мир уже другими глазами - ее глазами.
- Эх, Женька, умница ты моя, я бы очень хотел верить, что все именно так, - тихо, почти шепотом, устало произнес я. - Если бы все, что я видел в мире до этого, оказалось просто сном, а я бы от него сейчас очнулся. Ведь я же совсем не контролирую то, что вижу. Знаешь, было совершенно так же, когда я первый вступительный в Универ сдавал, математику. Я тогда за ночь восемь колес димедрола сожрал, и когда утром на экзамен пошел, то видел все как сквозь дымку, и мне казалось, что я вообще ничего не делаю, а все как-то само происходит, кто-то совершенно другой вселился в мое тело и пишет экзамен вместо меня. Я не узнавал знакомые лица, я даже не осознавал, что люди вокруг меня - живые, мне весь окружающий мир казался каким-то одним огромным запрограммированным механизмом. И сейчас мне пришла в голову мысль, что это могло быть не такой уж и неправдой. Как ты считаешь? - я закурил и вопросительно посмотрел в ее глаза.
- Серьезные ты вопросы задаешь, фатально у тебя все как-то, пугаешь ты меня, Фред, если честно, своей серьезностью. Неужели у тебя в голове действительно так мрачно? Неужели нет никакой жизни и никакой надежды?
- Да не, Женька, не боись, я нормальный вообще-то и даже добрый, просто в детстве Станислава Лема почитать любил. А сейчас вот Филипа Дика читать начал. Поэтому, наверное, так и рассуждаю. - тут я взглянул на темную аллею, кое-где освещенную мягким оранжевым светом фонарей и изредка - таким же оранжевым светом окон. Вокруг было тихо, стихло даже движение по проспекту. Чуть-чуть ущербная Луна светила тоже желто-оранжевым; вся картина в целом напоминала импрессионистов - слегка размыто, но с некоторого расстояния все выглядело потрясающе. То, что очень много деталей оставалось в тени, ничуть не мешало полноте восприятия - воображение дорисовывало все недостающие элементы. Впечатление было неописуемым: все было новым и в то же время совершенно привычным и уютным. - Если бы ты могла сейчас увидеть все моими глазами, как это вижу я, ощущать как я ощущаю!.. Знаешь, мне иногда кажется, что ты так много теряешь из-за этого, и не видишь так много прекрасных вещей. Да, я много плохого вижу, но те редкие моменты, когда я вступаю в гармонию с окружающим, стоят того, чтобы чувствовать себя и в десять раз хуже, чем я.
- Вот видишь, Фред, можешь же, если захочешь, все и по другому интерпретировать!
- Эх, Женька, все же это всего лишь интерпретации, и как, черт возьми, паршиво понимать, что все, что с тобой происходит, происходит лишь у тебя в мозгу! Я вот только один раз видел мир и не пытался пропустить его через себя - это когда первый раз винтом вмазался. Никогда бы  до того не подумал, что какие-то несчастные полтора куба раствора способны сделать человека Буддой. Я ведь в самом деле видел все вещи как они есть, потому что просто не заморачивался их как-то пропускать через свое сознание и интерпретировать. Никогда этого не забуду. Вот научиться бы такое без допинга делать!..
- И слышать не хочу о ваших сраных наркотиках! Водку бы лучше пил и не выебывался. Ты же вроде нормальный совершенно, зачем это тебе? У меня просто все это дерьмо с тобой не вяжется. У тебя же твоя музыка есть, в конце концов! Ты же не хочешь как все ваши свихнуться? – ее большие выразительные глаза встретились с моими.
- Ты абсолютно права, Женька, - тихо проговорил я, - спасибо за то, что вообще слушаешь. Давай больше не будем об этом. Ты, пожалуй, одна из немногих, кто меня в нормальное русло направить может. И за это тебе отдельная сердечная благодарность.
Через некоторое время мы будем идти под руку по Морскому, я буду показывать Жене причудливую игру света и тени и как меняются силуэты деревьев. Мы будем прилично пьяны и радостны…
А через еще две недели, за несколько дней до своего дня рождения, без гроша в кармане, я окажусь в состоянии глубокого запоя на одной из квартир на Верхушке. И утром седьмого, когда я буду с Калугиным опохмеляться ящиком пива на двоих и после второй бутылки уже буду практически невменяем, Женя ткнет меня в бок и скажет: «Фред, я уже вызвала такси, давай сваливать из этой ловушки, у тебя же сегодня днюха, и нам с тобой еще по магазинам бегать, а потом на хате готовиться.» И я отвечу: «Да хоть сейчас готов всем этим заняться!» А она скажет: «Нет, сначала надо часов до трех проспаться.» А я спрошу: «Ты всегда так рассудительна?» - и риторически добавлю: «Эх, Женька, Женька, радость моя, и с какого же хрена ты мне, пьяной свинье, всегда так помогаешь?» Мы разъедемся и отоспимся, а потом будет моя днюха, и я буду пить не слишком много. А на следующий день будет днюха у Димаса Бороды, перед которой меня чуть не сдадут в реанимацию из-за того, что я, сожрав пару колес феназепама, буду спать в кресле с открытыми глазами.
Девятого я узнаю, что Леха, про которого я седьмого подумал, что он просто перекурил махорки, реально двинулся головой. А одиннадцатого к нему приедут врачи из дурки, втрескают ему транков и пропишут их еще больше. Я буду утешать его сестру Таньку, говорить ей, что и у меня каждую осень шиза случается, и что это проходит потом к зиме. А Танька, вытирая слезы и пытаясь улыбнуться, скажет мне: «Если мы переживем осень, мы переживем все» - и добавит: «Помнишь, ты сам это когда-то мне говорил?» И я отвечу: «Да, солнце, ты права, я так почти каждую осень говорю».
Двенадцатого я буду гулять по Ботсаду, будет на редкость теплая погода, и я пройдусь по самым красивым местам. Я буду идти, слыша вдали флейту, наигрывающую что-то печальное и кельтское, и вдыхать прозрачный осенний воздух…
А Вечность прошепчет мне: «Кроме этого, ничего не имеет значения – ведь все преходяще». И я мысленно отвечу: «Да, я знаю» - и, улыбнувшись, добавлю: «Только ты со мной навсегда…»

18.8 – 15.9.2002