Стихо до 14 лет

Пролог
Принимая случайных прохожих
За потенциальные уши,
Обрывки мыслей и дум расхожих
Посещают разбитые души.
 
Ваня
Вышел Ваня на крыльцо
Почесать себе… лицо,
Глядь – на морде нет лица,
Так и… грохнулся с крыльца.
Суть морали такова:
К чёрту бранные слова!
И зачем тогда ругаться,
Если нечему чесаться?
 
Ботинки
Иду по улице в теньке
И вижу бабку на пеньке;
Ещё какие-то прохожие
Стоят в очередях
На мороженое.
А я иду, печали в такт,
Слушаю, как урчит
Желудочно-кишечный тракт,
А мозжечок молчит.
Он занят чем-то… не людьми,
И не по поводу любви,
И не в стихотвореньях суть,
А в том, что мне ботинки жмуть.
 
Жизнь есть дар…
Жизнь есть дар.
Не все дары полезны,
Бывают даже вредные дары.
Жизнь – пожар.
Пожары интересны,
Но безопасны только до поры.
Жизнь – мечта.
Мечтанья неуместны,
Особенно безумные мечты.
Пустота.
Пустоты неизвестны,
Нет ничего страшнее пустоты.
Жизнь – пустота, мечта, пожар и дар.
Всё вместе - мёд и скипидар,
Лёд, пламень и смешенье красок.
Любите жизнь, остерегайтесь масок!
 
Дед Мороз
Дед Мороз спешит: «Пора!
Нужно к ночи мне успеть.
Ждёт подарков детвора:
Зайцы, лисы и медведь.
Я спешу раздать подарки:
Мишек, яблок и конфет;
А ещё наклеить марки
И ребятам слать привет.
Мой мешок подарков полон,
Детям нужно их раздать.
И утихнет детский гомон,
Если с ними поиграть.
Знаю я одну игру:
Встанем вместе в хоровод,
Развлеку я детвору,
Дружно встретим Новый Год!»
 
Любящий
На набережной небрежно
Стоит, любящий нежно.
Жить по презренным уставам устав,
Он, в точки вселённую разорвав,
Наслаждается происходящим,
Кричит, к радости вящей.
Ну вот, докричался… Пришли, увели…
Он, если угодно, правитель Земли:
Ему запретили – ему наплевать,
Он завтра опять возвратится кричать.
Придумали себе оковы,
Как у парнокопытных подковы,
А тот себе не тосковал,
Себя он лично расковал.
Теперь он по безбрежью тундры
Несётся и вздыхает мудро,
Гоняет он свой ужасающий крик,
Сияет в ночи устрашающий лик…
 
Ветер умер
Ветер умер, и никто уже не ходит по пустынным переулочкам души.
Вспоминать, что было правдой, а что нет, вообще любовь, которой нету, не спеши.
Ты не помнишь и, к несчастью, видно вовсе позабыла, кто здесь ты, а кто здесь я.
Было что-то непонятное, но что-то, стали просто так и даже не друзья.
Расцвела весною ненависть безумства, но не та, что заставляет полюбить,
А дешёвое презрение, что гонит от себя и от которого не жить.
Наступивший летний полдень не пожар, а снегопад принёс в разбитые сердца,
И померкнул без того усталый взгляд твой, как фасады ночью Зимнего дворца.
 
Грустная баллада
Ветка сирени, сухой и безвкусной,
На высохшем, старом лежала столе.
Моли же творца сей баллады прегрустной,
Чтоб речь в ней не шла обо мне и тебе.
В камине сгорел и обуглился стол,
Сирень истлевает в нагой тишине.
Молю я, любимая, неба престол,
Чтоб речь здесь не шла обо мне и тебе.
Однако ж, сухая сирень не горит,
Когда её смочишь любовной водой.
О чём же баллада сия говорит?
О том, что любви нет меж мной и тобой.
И пламени пыл не зажёгся, погас,
И я, словно вепрь, разъярённый и злой.
Зачем, почему, объясни без прикрас,
Не будет любви между мной и тобой?
 
Нелюбовь
Не могу я твоей нелюбовью насы-ытиться*,
Всё мне мало, всё хочется больше страдать.
Я - поэт-мазохист, ты - садистка-мучительница,
Сколько можно про это несчастье писать?..
Примечание: *читать нараспев
 
Повели объятья черт…
Повели объятья черт
В ад, туда, где правит черт;
Вывел локон завиток
В рай, туда, где правит бог.
Красота твоя – сметана!
Ем её, а мне всё мало.
Жалко лишь, что мой кефир
Не колышет твой эфир.
Получился кратким стих,
Что ж, такие нам нужны,
Так как у стихов таких
Брат - талант, но нет сестры.
 
Сага о ёжике
Ёжик по лесу бежал,
Посклезнулся и упал.
 
Интим
Да, я влюблён, хоть бей меня кнутом,
И мне нужны любовные стихи.
Готов я грудью встать своей и животом,
Чтоб защитить тебя от четырёх стихий.
Ты затмеваешь солнце, бла-бла-бла,
И каждый день мне без тебя не мил.
Нужны ли мне банальные слова,
Когда есть рядом Happy Mill?
Глотнём пивка и хлопьями закусим,
А на десерт - горячий поцелуй.
Горячий потому, что в тостере Zanussi
Зажарить можно даже… ухо.
Затем мы вместе дёргаем засов:
Периодическая функция – интим.
Период - около полутора часов,
Но можно меньше, если захотим.
Мечта любого папы-семьянина
(Три года - можно посчитать):
Нет девочек, зато четыре сына.
В постель, любимая? ОПЯТЬ?!
 
Чудо
Незамеченное чудо!
Солнце светит никуда,
Ветер дует ниоткуда…
Впрочем, всё как и всегда.
 
Вечерняя прогулка
Как-то волнительно греет Луна,
В голову лезут безумные мысли.
Ночь. Паранойя. И всё. Тишина.
Праздные думы о жизненном смысле.
Белые ночи – никчёмная штука:
Нету свободы и скрытности той,
Коей в достатке в замёрзших проулках
И в ледяной синеве мостовой.
Серый закат, он совсем не красив,
Мутные звёзды в тупой тишине;
Злобная сказка, испорченный миф
Где-то внутри, а, быть может, извне.
Опыты лет ничего не дают.
Жизнь, как консервная банка, блестит.
Внешне красиво: сверкает салют,
Золото светится как антрацит.
Страждущий славы безликий поэт,
Горя боящийся и не свободный,
Глядя на звёзды, несёт сладкий бред.
Он – непонятный, он – не народный.
Я же, под синтезом смелых идей,
Как реактивный, лечу напрямик.
Я в темноте, сам себе Асмодей,
Бегло вкушаю безвестности миг.
 
Я по душе твоей скитаюсь...
Я по твоей душе скитаюсь,
Меня не понимаешь ты.
Я тщетно угадать пытаюсь
Твои тревоги и мечты.
Когда с другим рука об руку
Ведёшь сердечный разговор,
Ты, как бы разгоняя скуку,
Ко мне свой обращаешь взор.
Не первый я и не последний;
Недаром говорит народ:
«Любовь - цветок не многолетний,
Она завянет и умрёт»
И если ты любовь готова
И сердце на размен отдать,
Скажи, и я не буду снова
Надеяться тебя понять.
 
Мальчишка
Маленький мальчик идёт по дороге:
Голые руки, усталые ноги;
Мальчик идёт по дороге без цели
Вот уже целых четыре недели.
На плечах лишь котомка висит,
Барабан, что был звонок когда-то.
На дороге мальчишка сидит
И мечтает о славе солдата…
 
Импрессионизм
На заборе нарисован,
Белой краской размалёван,
Фиолетовый петух,
Глаз один заместо двух.
Там – кружочек, тут – квадратик,
Здесь – Кристина Орбакайте*.
Этот импрессионизм –
Над палитрою фашизм.
Бесполезный вид искусства:
Там – бордовая капуста,
Здесь – лиловый огурец,
Тут и сказочке конец.
Примечание: *сам не знаю, при чём здесь Орбакайте.
Некстати подвернулась...
 
В пику Булату Окуджаве
Давайте плевать друг другу на голову,
Давайте будем хамить и ругаться,
Давайте плавить сердца, как олово,
Тогда мы загнёмся лет через двадцать.
Давайте швыряться камнями с балкона
И доказывать кому-то, какие мы крутые,
Давайте порвём вековые законы,
И неважно, что скажут боги немые.
Ты – не сын богатого папочки,
Ты – не дочь золотого тупицы?
Так давай-ка, бедняк, принеси-ка мне тапочки,
А не то я тебя раздавлю, как мокрицу.
Гигадержавы, мегаимперии,
И только Христос заранее знает:
Это похоже на мыльные серии,
Когда поколения вдруг умирают.
Культы личности, золото партий,
Бразды правления в руках гадких.
Ему наплевать, он в беспечном азарте
Готов убить тысячу ради взятки.
Гибель человечества бесчеловечна,
Низкие помыслы Землю шатают.
И суждено, видно, нам бесконечно
Летать в пустоте, как другие летают.
 
Песню душит неизвестность…
Песню душит неизвестность,
Небо требует созвездий,
И сатиры нарядились
В облачения возмездий.
Грешные цветные строки
Составляют глыбу текста,
И гниющие пороки
Лепят ненависть из теста.
Нет, не жизнь и не судьба,
А судьбина и житуха.
Очень меткие слова:
Не понос, так золотуха.
И любовь давно остыла,
Опостылело кричать…
Умываю руки с мылом,
Хоть и жалко всё бросать.
Видно, так сказали сверху:
Я – о ней, она – о нём.
Завелась от нервов перхоть
И живёт вчёрашним днём.
Я не Тютчев и не Фет
Злые рифмы не взращаю.
То, что подано в обед,
Я на ужин возвращаю.*
Примечание: *что верно, то верно.
Тютчев сказал бы: Мудрый бог подал совет,
Я, покорный, выполняю.
А Фет: Гаснет небо, блекнет свет,
Я в волненьи замираю.
 
На саду
Летний полдень. Жара. Красота.
Бабуля снуёт то туда, то сюда,
Влагою землю питает спеша:
Грядка за грядкой ложится межа,
Два помидора - как два алкаша!
«В будущем можно бассейн построить,
Землю удобрить, богатство утроить», -
Так размышляет бабуля моя;
С нею согласны и я, и земля.
 
Железный мужчина
Пришёл, стоит и созерцает,
Включает, снова выключает.
Кричит и как бы отрицает:
«Влюбляйтесь, вами помыкают!»
Железный мужчина не нашёл оловянной женщины,
Нет оловянных и даже алюминиевые засекречены.
Зачем ему женщина? – Чтобы согнуть
И всё подчинить золотому рассудку.
Серебряный разум в раскрашенной будке
Ночами не может зачем-то заснуть.
Решился, на улицу вышел, вернулся,
Поймался на мысли, что он не мужчина.
Привычно свалил на судьбу как скотина,
Которой под лемех булыжник ввернулся.
Он так проживёт, даровито и смело,
Ему ведь до женщин и вовсе нет дела.
«Не надо нам особей женского рода,
Без них обойдётся мужская порода!»
Охотник, безумец, бухгалтер, ковбой,
Железный мужчина, боец и Playboy, -
Не выживут злые железные братья
Без капельки олова, капельки счастья.
 
Погода
Распогодилась погода,
Осень на дворе опять,
И минувшие невзгоды
Повернулись вспять.
Эта матушка-природа –
Старая слепая бабка:
Ну какая тут погода,
Если на душе не сладко?
 
Мысли
Дождь по крыше –
Тёплый звук.
Ум всё выше,
Сердца стук.
В рай ворота –
Потолок,
Ум в заботах
Весь промок.
Бесконечно
Мысли вдаль,
И навечно
Боли шаль.
 
Маяк
Я ощущаю себя маяком
В никому не известном заливе,
Лишь бескрайнее море кругом
И волна в бесконечном приливе.
Бесполезным, но яростным светом
Путь в кромешную тьму освещаю;
Тяжело, чёрт возьми, быть поэтом.
«La garзon*, мне мышьяк с чашкой чаю…»
Примечание: *официант (франц.)
 
Чёрные и белые
В черепную коробку бегут,
Набегают раздумья банальные.
Порох, кони и проч. За редутом редут –
Проплывают картины батальные.
Столкновение мыслей и новых затей
В наших думах, запальчивых, смелых,
Столкновенье безумных, порою, идей
Есть слияние чёрных и белых.
 
Не твори себе богов
Нет, не любит. Ненавидит!
В душу плюнет и уйдёт.
Та вторая половина
Не простит и не поймёт.
Будь хоть трижды Ломоносов,
Ей до лампочки любовь.
Поломает жизнь, кокетка,
И разрубит сердце вновь.
«Сказка – ложь, намёк – таков, -
Я хочу сказать, -
Не твори себе богов,
Чтобы крепко спать».
 
Серебро
Сонных улиц
Вдыхаю яд,
Серебряных лиц
Серебряный взгляд.
То, что не мне –
Уже далеко.
Жалко вдвойне,
Простить нелегко.
Огненно-рыжих
Серебряных плит,
Мыслей бесстыжих
Время кричит.
И никогда –
Огненный взор,
Лишь серебра
Белый позор.
 
На тему бабушки и козлика
Ленивая волка спесь:
Козёл испускает дух,
Старухой играет месть
В течение минут двух.
К чему тут тупая лесть,
Старуха и радикулит?
Козлёнок покоится здесь,
А рядом волк лежит.
Вот печальный стих:
Волчий глас поник,
Смерть прибрала двоих,
У старухи был дробовик…
 
Осень
Осень, что ты несёшь? И покой, и забвенье,
И восторг непонятный, и радость, и бред.
Жалко лишь, что осеннее прикосновенье -
Это новый вопрос, а не старый ответ.
Я не нов, может быть; я потомок
Тех поэтов, великих людей,
Что вот так же брели меж сосёнок,
Ожидая твоих новостей.
Каждый шорох - частица сознанья,
Каждый блик - солнца радостный свет;
Очень жаль, дорогое созданье,
Что сегодня сказала ты: «Нет!»
И, казалось бы, всё как и прежде,
И осенний денёк так же свеж,
Но погасли гнилушки надежды,
Как и сотни минувших надежд.
Это было бы так смешно,
Если бы не было так грустно;
Вспоминать об ушедшем грешно.
А о чём вспоминать? Пусто.
Пусто...
 
Когда усталое перо...
Когда усталое перо
Писать не в силах те творенья,
Увы, которым не дано
Узнать восторга поколенья,
Когда в душе и в сердце горько
И боль не в силах превозмочь,
Ты улыбнись судьбе, но только
Не умоляй её помочь.
Любви таинственная сила
Поэта с раненой душой,
Она от бед его хранила,
Она дала ему покой,
Ворвётся в сердце. Дух свободы
Порвёт судьбы всесильной нить,
Освободит забвенья годы
И чашу счастья даст испить.
 
Надоело
Освободились от любви оков,
Перестали валять дураков.
Надоело напрягаться, потеть,
Лучше, бросив всё, улететь.
Тебе не нужно заботы и ласки,
Ты продашься за рваный пятак.
Пора выбросить мифы и сказки,
Я теперь не влюблённый простак.
Это так всё, пуканье в вечность,
Ведь тебе всё равно наплевать.
И пора молодую беспечность
На здоровую грусть поменять.
Бесконечно обидно за время,
Что потрачено кошке под хвост.
Я свободен, и скинуто бремя;
И слова, как обои, внахлёст,
И почти тридцать два миллиона секунд –
Это всё, что раскидано прочь.
Я ведь не 'Energizer', скорее, 'Корунд'*,
Не могу я себя превозмочь;
Ты же можешь купаться, хмельная,
Хоть в бассейнах наветов и врак.
Проклят я, ты – смертельно больная,
Но болезнь та – не СПИД и не рак.
Эгоизм и апатия к людям,
Что к тебе относились не так –
Вот болезнь твоя, впрочем, забудем.
Слава богу, не СПИД и не рак…
Примечание: *марка советской батарейки
 
Причёски
Вдоль по улице замёрзшей,
Что песком покрыта мелко,
Кто-то ходит, весь обросший,
Кто-то лысый, как коленка.
Тот - усат, а тот - небрит,
Этот - коротко острижен.
Первый, видимо, острит,
А второй, видать, обижен.
И брюнеты, и блондины
Достают свои расчёски:
Личностью - не исполины,
Но огромные причёски.
Волосатого вопроса
Я, по правде, не пойму.
Хоть встречают по зачёсу,
Но проводят по уму.
 
Сталин
Он смотрит на меня с портрета:
Иосиф Виссарионович Сталин.
Его ненавидят поэты,
Он зол, он угрюм, он печален.
Он зацепился железным плечом
За шестерёнку истории.
Слагали баллады люди о нём,
А он их сжигал в крематории.
Под яростным гнётом
Склонился народ –
Его пулемётом
Спасли от невзгод.
Жизнь в страхе и боли,
Страна в опале,
Он справился с ролью,
Иосиф Сталин.
 
Замок
И я застыну, поражённый,
И стон замёрзнет на устах,
И я к тебе, ужё влюблённый,
Иду и путаюсь в стихах.
Но, видно, как-то однобока
Моя заветная любовь.
Иль близок я, иль я далёко,
Твоя не шевельнётся бровь.
Твой взгляд, надменный и холодный,
Не потеплел от нежных встреч.
Опять, разбитый и голодный,
Встречаю грудью я картечь.
Надежды искоркой лишь греюсь –
Она одна, одна в тиши.
Я жду опять. Опять надеюсь
Открыть замок твоей души.
 
Размышления о жизни
Вся жизнь – вода, а смерть – из-под воды стакан уже опустошённый;
Стараясь воду выпить, мы не замечаем,
Как воздух иссушёнными губами лишь глотаем.
Иной доволен так своим существованьем,
Что хвалится водою беспрестанно,
Другой вздохнёт и скажет с огорченьем:
«Водопроводная попалась! Как-то странно...»
Но горькая иль сладкая вода
Страшна не вкусом и не содержаньем,
А тем, что сущность жизни мы всегда
Как выпитый стакан, бросая, разбиваем.
 
Рабы
Истекает оригинальность,
Отпущенная вечностью;
Стихов гениальность
Кричит человечностью.
Забыты предрассудки,
Разорваны строфы;
Обыденности жутки,
Легки катастрофы.
Бредовые творения
Болеющего мастера,
Извечные борения
Красного фломастера.
Свободные мысли,
Клетка сознания;
Волнения скисли,
Ведутся дознания.
Вращения шарика
Вечного времени,
Живая истерика
Скромного племени.
Забыты скрижали,
Сколочены окна;
Колени дрожали,
Звенели стекла,
Когда указатель
Сменил направление.
Чудак избиратель
Выдумал мнение.
Закрома родины
Полнятся трупами,
Полит. уродины
Уходят группами.
Какое знание?!
Какие Платоны!?
Чужое сознание,
Наши законы.
Кидаются крошками
Волки режима;
Родились Гаврошками,
Стали, вестимо,
Они господами,
Мы подчинялись.
Были рабами,
Рабами остались.
 
Мы погибаем…
Мы погибаем.
Шумом воды пытаемся мысли глушить.
Что будет завтра, никогда не узнаем.
Не зная, однако, пытаемся что-то решить.
Не хотим принимать судьбу, какой она есть.
Живём, чтобы умирать.
Позабыв тысячелетнюю честь,
Учимся горечь глотать.
Презираем великих,
Охотимся друг на друга, как на дичь,
Лишаем безликих
Надежды хоть чего-нибудь в жизни достичь.
Пытаемся захлопнуть сами перед собой двери,
И понимаем,
Хоть так не хочется в это верить:
Мы погибаем.
 
Любовь - такая штука сложная…
Любовь - такая штука сложная,
Что ею невозможно обладать.
Предполагая даже невозможное,
Любви, однако, надо доверять.
Любовь рассыплется как из соломы дом;
Пускай уверен ты, пускай сомнений нет.
Раскаянье и боль придут потом,
Оставив на душе тяжёлый след.
С любовью надо обращаться так,
Как мастер обращается с часами:
Секунда промедленья - не пустяк,
Она вернётся несчастливыми годами.
В любви всё очень хрупко и хитро,
И лучше раз и навсегда понять,
Рискнуть и опереться на стекло,
Чем вместо этого осколки собирать.
 
Свобода
Орел парил во тьме лесов,
Он созерцал тот тьмы полёт,
Сродни которому его
Летания во тьме казались.
И роль, и смысл орла понятны:
Он птица, он парит, он бог,
А тьма летит - вот безрассудства
И лжи таинственная суть.
Орла несут родные крылья,
А тьму несёт чёрт знает, что.
Смотря на небо, редкий зритель
Заметит тьму, а не орла.
И тем не меньше, тьма есть небо;
Орёл летает в поднебесье,
Пускай не знает, что во тьме,
Парит он, лицезрея тьму.
И в этом соль свободы нашей:
Надеясь, жаждуя её,
Не замечает тот, кто жаждет,
Что ей в достатке обладает.
 
Счастливцы, жившие тогда…
Счастливцы, жившие тогда,
Когда река на нежном склоне
Вздымалась томно, и леса
Стояли в девственной истоме,
Когда природа-мать дарила
Плоды запретные тому,
Кто не гнушался их вкусить
И раствориться в их плену,
Не знали зависти и боли,
А наслаждались жизни цветом,
Купались в призрачном рассвете,
И каждый первый был поэтом.
Счастливцы те – Адам и Ева –
Из миллиардов только двое,
Но и они, блин, согрешили,
И из-за них весь мир в отстое.
 
Идеал
Тебе нравятся пошлые шутки.
Жаль, но нет, ты не мой идеал.
Я пляшу под влюблённости дудку,
Как испуганный морем нарвал.
Нет любви, я отринут и брошен
Я отвержен, покинут, разбит.
Не смертельной косой я подкошен,
А бессмертной любовью убит.
Не стесняясь священного гнева,
Ты ввергаешь сознание в боль,
Ходишь с лёгкостью вздорной налево,
Отводя мне последнюю роль.
Чёрт с ним, буду кладбищенским вором,
Буду грабить безликость могил,
Одари меня, боже, позором,
Видно, больше я не заслужил.
Эта глупая, злая проблема,
Эта вечно простая беда;
Преклоняю пред нею колено,
Замирая уже навсегда.
Не нашёл я оракула славы,
Не нашёл Ариаднову нить,
Но блещу как собор пятиглавый,
Ведь собору не надо любить.
 
Судьба
Я, забыв о тебе, иногда
Начинаю придумывать снова
Время, даты, недели, года,
Как мы встретились там полвторого.
Там - это где-то не рядом, не тут,
Это вечно далёкое где-то;
Жди хоть сотни минут и секунд,
Не дождёшься оттуда ответа.
А ответ и не нужен теперь:
Вот столкнулись мы здесь, у театра,
А могли ведь столкнуться, поверь,
Не сегодня, а может быть завтра.
То, что нам предначертано свыше,
Что извечно зовётся судьбой,
То чем мудро так правит всевышний,
Не узнать никогда нам с тобой.
Нам осталось лишь вместе ценить
Счастье наше и капельки света,
Жизнь любить и друг друга любить.
Есть судьба, надо помнить об этом.
А когда, взявшись за руки, вместе,
Мы уйдём в загорелый рассвет,
Посмотри на опавшие листья –
В них остался наш сумрачный след.
 
Тёплый ветер сонно дует…
Тёплый ветер сонно дует
И гоняет облака.
Кто-то дома не ночует,
Кто-то в тишине тоскует,
А кому-то мнут бока.
Кто-то смотрит передачу,
Кто-то делает омлет,
Кто-то бьётся над задачей,
Кто-то укатил на дачу,
Кто-то хочет в туалет.
Я иду по переулкам,
По рассадникам идей,
И знакомлюсь с промежутком
(Где-то добрым, где-то жутким)
Жизни бытовой людей.
Слева слышен женский ор,
Из окна свисает кактус,
Сверху справа - разговор,
Справа снизу лезет вор,
Хлюпает в подъезде вантуз.
Я не лезу в этот мир,
Я - прохожий посторонний,
Я - непризнанный кумир,
Наблюдаю жизни пир
В этот вечерок субботний.
 
Мини-лето
Дверь открылась и закрылась;
Отмороженные люди
С посиневшими носами
Завалились в центрторг.
Им навстречу вышли те,
Коих в стенах центрторга
Отогрел горячий воздух;
Их носы горят огнём.
В ситуации подобной,
Как статистика сказала,
Девяносто семь из сотни
Ежемесячно бывают.
И заметьте, из обеих
Фракций синих и бордовых
Поголовно все мечтают
О тепле и летнем солнце.
Независимо от цвета
Выступающих частей
Непосредственно лица,
Поголовно все хотят
Не декабрь, а июль,
И не снег, а землю с травкой;
Это свойственно природе
Человеческой - мечтать.
Пусть желание такое
В целом, неосуществимо,
Но оно как мини-лето
Греет каждого внутри.
 
Половина земли*
Сердце поёт: «Не кричи, вороньё,
Я в восторге от этой красотки!»
Разум свербит: «Это всё, брат, враньё.
Пустота, всё заколки да шмотки»
Сердце упорно бастует: «Люби!
И не слушай холодного брата»
Мозг говорит: «На куски поруби!
Это всё, братец, лишние траты»
А когда разберёшься, кто прав, а кто нет,
Уже мыслишь душой, а не мозгом,
То тебя вдруг встречает готовый ответ:
«Пошёл к чёрту, зануда промозглый!»
Понимая, что зря жаркий диспут вели
Ум и сердце, ложишься в кровать,
Чтобы завтра опять половине Земли*
Серенады в ночи распевать.
Примечание: *имеется в виду прекрасная половина, а не меридиональная
 
Язвительность
Пишет кляузы на действительность,
Разочаровывает современников, -
Там она, наша и ваша язвительность,
Среди старых клюшек и новых веников.
Книжные полки уходят в вечность,
Гении мрут, простите, как мухи;
Мухи, познав судьбы поперечность,
Тоже, как следствие, мрут с голодухи.
Сила Земли разрывается в клочья,
Старая добрая смерть не в почёте.
Бог говорит: «Не смогу вам помочь я,
Вы ведь увязли в себе, как в болоте»
Себе шизофреники душу терзают,
А те, кто свои уже истерзали,
На новые души впотьмах нападают, -
Страсти реалии, как в кинозале.
Надо пытаться бороться со злобой,
Время – любви, а минуты – работе.
Чтобы не стать пресноводной амёбой,
Любите друг друга, дяди и тёти.
 
Реальность
Мозг деградирует
При виде скелетов и почек.
Смерть забавляет,
Как котёнка цветочек.
Ровесники, ровесницы
Остались в тоталитаризме.
Всё становится на круги своя,
Как в обыкновенном фашизме.
Враги поют регги,
Политики рвут друг дружку на части.
Все люди - калеки
И прыгают на пупках от радости.
Судьба одна,
Хоть ходи к гадалке, хоть нет:
Мы все сдохнем,
И крови прибой смоет грешный след.
Я отвечу Олимпу,
Сплёвывая кусочки заразы:
«К чёрту жизнь,
И мне не помогут ваши тупые указы»
Шизофрения масс:
Здоровый человек – редкостное уродство.
По сообщениям ИТАР ТАСС
Солнце через 5 000 000 000 лет умрёт.
И мы умрём.
Если останемся…
 
Израненный красками аквамарин…
Израненный красками аквамарин
Щекочет оранжевой струйкой поэта,
Восход умирает в темнице долин,
А птицы летят на восток за ответом.
Хотя должны лететь на юг,
Подальше от метель и вьюг.
А, в общем, здесь ведётся речь
Не о полётах глупых птиц,
А об ударах хладных встреч
И пустоте немых ресниц.
Но, впрочем, мы забыли, блин,
Как наш блестит аквамарин!
Вернёмся же в старый двустопный размер,
Он как-то приятней для нашего слуха.
Без всяких стандартов, шаблонов и мер
К подобным картинам не может быть глухо
Ни сердце, ни уши, ни радостный взгляд.
«А кто написал?» - «Да, художник, наверно.
Он, видно, художник с макушки до пят.
В сравнении с этим, всё прочее скверно»
Стихи сочиняет влюблённый поэт,
Художник влюблённый рисует картины,
Влюблённый господь сохраняет от бед,
Влюблён даже ангел, душою невинный.
Красиво сказал… Да, мы все влюблены,
Хоть кто-то об этом не подозревает.
И любят друг друга сердца всей страны,
Одна лишь проблема меня занимает.
Она – для него, он – за той, та – за этим,
А этот – в неё, в ту, что не для него,
И вроде бы все влюблены, но, отметим,
Что из четверых нету двух никого.
С картины начав, мы закончили богом,
Не то, чтобы здравие и упокой,
Но эти понятия разны во многом,
Как разна любовь между этим и той.
А, впрочем, бывают же счастья моменты,
Когда удаётся обоих найти;
Тогда с валентинкой и розой конверты
Летят прямо к сердцу в любимой груди.
 
Тоска
Я бросаю кусочки бумаги в окно
И пытаюсь попасть в самолёт.
По стеклу ползёт прозрачный паук,
Ну и пусть себе ползёт.
За стеклом – пустота, бирюзовый рассвет,
На стекле – бирюзовый паук.
Я читаю книги в две тысячи лет
И бесенею от наук.
Как банальна судьба, как банальны слова,
Как банален весь этот мир!
В голове – ничего, лишь напильник звенит,
За решёткой ждёт сувенир.
Я в тюрьме, и враги пекут пироги,
И фальшивый рояль в тишине.
Не хочу проходить ада злые круги,
Да и жить как-то скучно мне…
Я спросил: «Что есть жизнь?», чёрт ответил: «Любовь!»,
Погрозив когтём в небеса.
Надоевшая рифма, но пустеет кровь,
И в башке говорят голоса.
Навсегда продолжается эта борьба
Поражений и старых побед.
Очевидно, такая уж наша судьба,
Что судьбы и в помине нет.
 
Муза, рифма и поэт
О муза! Строки этого сонета
Тебе я посвящаю, ибо без тебя
Веками не могли б влюблённые поэты
Творить, страдая, мучаясь, любя.
С тобою стихотворцы, тихо млея,
Ведут беседы на пониженных тонах;
С тобой певец и музыкант, благоговея,
Слагают самое заветное в стихах.
Стихотворенье оборвав на строчке,
Поэт обычно грустно восклицает:
«Всё! Муза не пришла, и точка!
Меня она давно не посещает…»
И вашему покорному слуге
Проблема музы и поэта актуальна;
Не получается порой на бумаге
То, что в душе звучало гениально.
Вот яростный пример борьбы святой:
Слуга с бумагой не рифмуется никак,
Ведь ударения, по сути, вразнобой,
И так заведомо легко попасть впросак.
Мораль сего сонета такова:
Не надо говорить высокопарно,
Чтобы и в рифмах и в словах
Не заблудиться и подавно.
 
Парта, ученик и стул…
Парта, ученик и стул.
Вещи эти совместимы:
Если стул отнять у парты,
Ученик уже стоит.
Если парту отобрать,
Ученик уже не стоя
И не сидя постигает
Все премудрости науки.
Он бежит по коридору,
Ибо зная, что урокам
Уж закончиться пора,
Ученик спешит домой.
Дома он не ученик:
Ученик сидит за партой,
Слышит речи о науке
И внимает тем речам.
Если хочется варенья,
То об этом на уроке
Ученик не может думать,
Так как он грызёт гранит*.
Дома все права имеют
Место быть, притом, конечно,
Всё варенье тебе в жизни
Не дадут из вредности**.
Но хоть каплю, хоть немного
Ученик имеет право
На законный хлеб и масло
Положить любовно ложкой.
Кубатура же варенья
Прямопропорциональна
Тем успехам и геройствам,
Проявления которых
Ученик, сидя за партой,
Находясь верхом на стуле,
Безуспешно, но усердно
Ждёт и будет ожидать.
Примечания: *гранит науки
**вариант: ...из принципиальных соображений
 
Богач и бедняк
Как-то раз, порой вечерней,
Злой, измученный сосед
Спорил с добрым и здоровым
И ругал весь белый свет:
«Жизнь пестра и бесполезна
И не стоит ни гроша»
А другой сказал: «Неправда!»
И ответил не спеша:
«В жизни всё по разуменью:
Я – богач, а ты – бедняк.
Ты за бедностью своею
Не поймёшь меня никак»
Тот сказал, сперва подумав:
«Нет, сосед, ведь ты не прав:
Дед при жизни был начальник
Всех вокруг земских управ»
«Так и всех?! – воскликнул толстый, -
Братец, ты лишка хватил.
Чтоб со всеми управляться,
У царя лишь хватит сил!»
- Царь такой же человек,
Как и мы с тобой, Данила!
- Что ты, что ты, чёрт с тобой,
С ним, с царём, вишь, божья сила.
- Вот с кем сила, так с отцом:
Жив был – гвозди гнул в калач,
А теперь на том он свете;
Вот судьба: хоть злись, хоть плачь.
- Да, отец твой богатырь,
Ты же костью в мать пошёл,
Отощал совсем, бедняга,
Счастья вовсе не нашёл!
- Горя я хлебнул немало,
Потрепала жизнь меня.
А теперь похуже стало:
Нет ни крова, ни огня.
- Что такое приключилось?
- Тёща выгнала из дому,
А супруга после свадьбы
Через день ушла к другому.
Залился Данила смехом:
«Братец, ты – большой чудак,
Жизнь твоя пуста взаправду,
Да и сам ты, что пустяк!»
Было нечего ответить,
И ушёл тот восвояси,
А вослед ему Данила
Долго от души смеялся.
Рассудить того соседа
Не удастся мне никак,
Из двух спорщиков всегда
Тот – подлец, а тот – дурак.
 
Самоирония
Муза за левым плечом – сатана,
Шепчет наветы бранные, честные.
Мысли в бумагу намечены чётко,
Дланью… не то… авторучкой фиксирую.
Чудное чудо: твори, что захочется!
Можно писать даже про президента,
А если получится вдруг нецензурно,
За это тебе ничего не случится.
Бумага, такая субстанция, терпит.
Пиши аморально, пиши без сомнений,
Пиши! Это дивное слово «свобода»
Вены наполнит, мозги возбуждает.
Разум пыхтит, растормошены чувства,
И даже в Америке не понимают,
Что фабрика грёз и American Dream -
Это полная лажа в сравнении с ней.
Она – это женщина, радость, мечта;
Она – это та, что проносится мимо…
Прошу принимать мои речи не сонно,
А резко и сочно выхватывать звуки.
И вот, заключения жирная точка!
Щас кто-то вздохнёт и воскликнет: «Опять!
Ну, ты уже заколебал тут всех со своей депрессией!»
Внимание, рифма: «Иди лучше спать!»
Но самое главное так и не сказано:
Как клёво быть, всё-таки, шизоманьяком!
Она – это СМЕРТЬ, МЫ ВСЕ СДОХНЕМ!!! По-моему,
Я где-то такое уже написал.
 
Последний толстяк
Кто-то в восторге воскликнул: »Убойно!»,
Кто-то читает за Ваню молитвы,
Многих резня океанская бесит,
Кто-то относится к шоу спокойно.
Граждане, копите жиры и углеводы!
Может быть, срубит деньжат самый хитрый,
А, может быть, тот, кто больше всех весит –
Последний толстяк опустевшей природы.
 
К поэме «Двенадцать»
13
Кровь. Кровь. Всюду кровь.
Под ватником белым шевелится бровь.
Эй, буржуй, гони целковый!
Эх, гуляй мужик бедовый!
Царь-батюшка помер?
Вот это номер!
А, чёрт с ним, Петров,
Пойдём, выпьем штоф!
Революцьонный держите шаг!*
Неугомонный не дремлет враг!*
В трактире напился
И спать завалился,
На утро башка
Танцует гопака.
Мне Петька с утра
Сулил полведра,
Его я прибил,
Он, верно, шутил.
Водки не нашёл,
Плицмейстер пришёл.
Забрали в тюрьму,
За что, не пойму!
А Петька – он скот,
Такой анехдот.
Налить обещал,
Ни капли не дал.
Вперёд, вперёд, вперёд,*
Рабочий народ!*
Начальник молчит,
По стульям стучит.
Меня спросил:
«Кто Петьку прибил?»
А я притих,
Читаю про себя стих,
И так сужу:
«Ничего не скажу»
Мне морду набили,
Потом отпустили,
А, чёрт с ним, Петров,
Пойдём, выпьем штоф!..
Кровь. Кровь. Всюду кровь.
Под ватником белым шевелится бровь.
Эй, буржуй, гони целковый!
Эх, гуляй мужик бедовый!..
Примечание: *строки из оригинальной поэмы
 
Судьба офицера
Умри и воскресни, нагая страна!
Полковник Орлов, не расходуйте пули;
Свинцовым куском вы не выбьете дури
Из ветхих голов, не воспрявших от сна.
Качели и лужа у северной речки,
И пахнет болезнью и потом Сибирь.
Там, в детстве, Орлов, вы любили имбирь
И слушать рассказы у дедовой печки.
Теперь вы – борец за свободу идеи,
И вами командуют интеллигенты,
Тех ветхих голов и рабы, и агенты,
Они – Пифагоры, они – Птолемеи.
И важно почёсывать то, что на плечи
Им мудрый господь, торопясь, возложил,
Вязать себе пледы из вражеских жил,
Ходить на собрания, митинги, встречи, -
Всё это агенты, конечно, умеют.
Они во главе грандиозной толпы,
Разносят приказом гнилые столпы,
Едва ли они что творят, разумеют.
Полковник Орлов… Вас уж нету в живых?!
О да, офицер, вы дрались как мессия,
И вас не забудет родная Россия:
На вашей могиле цветочки и жмых.
Колышима ветром, покрыта травой,
Печальна, стоит ваша, воин, могила.
Написано: »С миром покойся, Данила.
Ты только в могиле узнаешь покой…»
 
Исповедь
В бессильной злобе и тревоге
Обил я многие пороги,
Не раз проклял я белый свет,
Который враз сходил на нет.
Пытаюсь быть каким-то гуру,
Не разобрав судьбину-дуру,
Копаюсь в черепах и в душах,
Ищу того, что ближе, лучше.
Лицом встречаюсь со стеной,
Которая была родной,
Спасти пытаюсь чьё-то сердце,
Когда в своём немало перца.
Возможно, слишком детски мыслю,
Хожу, согнувшись коромыслом.
Возможно, что не понимаю,
Возможно, много размышляю.
Но я такой, какой бы ни был;
Из жизни, вроде бы не выбыл,
А так, плетусь в сторонке тихо
И избегаю бед и лиха.
Возможно, сноб или пассивен,
Возможно, слаб и не спортивен,
Возможно, пью свои же соки
И не учу судьбы уроки.
Быть может, все меня не любят,
Быть может, стресс меня погубит,
Не знаю уличных я правил
И магазинов я не грабил.
Хотя, возможно, будь я вором,
Меня изгнали бы с позором;
И честным как-то не выходит,
А жизнь, как караван, проходит.
Работаю на старом масле,
Веду себя, подчас, как в яслях.
Быть может, эгоист, и всё же
Я часто на себя похожий.
В душе - романтик, чёрт личиной,
Стараюсь быть большим мужчиной.
Другим всё как-то сходит с рук,
А от меня уходит друг.
Примеров сотни, сплошь и рядом:
Вчера он был последним гадом,
Сегодня – бог и господин,
А я один, опять один.
Я знаю точно и наверно,
Что кто-то любит нас безмерно,
Возможно, бог, быть может, рок,
Души таинственный зарок.
И несомненно, что молитва
Всегда смягчала горечь битвы.
Кончаю исповедь свою,
Живите все, кого люблю!
 
Эпилог или Искусство лить воду
На этом я, пожалуй, лучше завершу
Свои нелепые младенчества порывы.
Я не оставил даже двух томов,
Не то, что Пушкин, стихоплёт ретивый.
За это у себя прощения прошу.
Да, вот ещё некстати замечанье…
Ах, все уже давно ушли домой?!
Ну, ладно, сам себе скажу без слов,
А, впрочем, предсказания долой,
Я ненавижу вовсе предсказанья.
Нет, всё-таки скажу, придётся предсказать.
Возможно, I’ll be back*, - и да, и нет.
Но, погоди же, дай-ка строки посчитать:
Одна, две, три… четырнадцать! Сонет!
Примечание: *я вернусь (англ.)