что бы ни случилось

Доверяя свои переживания бумаге, изливая на нее океаны самых соленых слез, … слез любви, мы так рискуем развеять по ветру, растерять по пути до дрожащего кончика карандаша, самую тоненькие штрихи, неповторимый облик наших чувств.
Как спокойны деревья. Вечер. Как натянуты струны внутренней невзгоды, негодующего ревущего нутра моего… Больного, уставшего, изможденного. Боже, что же происходит. Ломка. Хруст тоненького стебелька, жахнущего под палящими лучами летнего полуденного  солнца.
Лето. И еще пара недель.
Как мерно и мирно все стало снаружи, когда вдруг забилось сердце все сильнее и громче сильнее и громче сильнее и четче и чаще. И долгий глубокий вдох, раздирая легкие несется в меня. Чуть приподнимаются брови, подрагивают крылья носа, падают веки… Занавес. Руки стремятся принять естественную форму сжатого кулака и пальцы утягивают за собой складки простыни… Все позвонки, как пешки перед боем, все замерли сжались напряглись. Я не чувствую ног. Я стою или сижу или я таю и утекаю талым снегом  вниз – вниз – вниз …
Одно неверное движение… Чуть вздрогнул подбородок… Нет больше места … Нет больше сил. Воздух наполнил меня всю и … Будто оборвался….Рот мой втягивает в себя губы… и … неистовая боль… и привкус крови на кончике языка распахивает меня выворачивает меня диким криком наружу. И весь воздух с ним. Воздух, доли секунды назад наполнявший каждую мою клеточку, рвет меня изнутри … лишь бы вырваться…
Я чувствую внезапный удар откуда то слева. Сначала бедра, потом спина, голова руки… Я падаю, ощущая прохладу голого пола подо мной. Ноги судорожно подтягиваются к груди, лоб стукается в колени. Запястья давят виски и степенно сходятся на затылке.
Короткими обрывистыми затяжками я силюсь втянуть в себя воздух. Глотаю пыль, дергая ткань джинсов зубами.
Что-то протяжное тонкое чувственно-томное воет из CD юшника:
          -  « How beautiful you are … »
Мои нервы (мои нервы ?) силятся и подвывают  этому тысячу раз знакомому женскому вокалу, привезенному тобой из-за океана.
Я устала. Я собираюсь в комок. Я вою как чуть подбешенная избитая собака. Шваль. Пыль. Под твоими босыми ступнями, грациозно топчущими меня, мою просоленную изнывающую суть.
И  воздух. Пыльный. Тронут дымом одной сигареты и тысячей  возгласов, выкриков, грома и стона, слов и мольбы, угроз и тихих просьб твоих : «Уходи.»
Но уходишь ты. Неистово ухватившись тонкой ручкой за сильное и загорелое плечо со свежим запахом импортного парфюма.
Уходишь ты. И   аб – со – лют – но   безразвратно ( безвозвратно, прости). Спешишь. Волнуешься. Быть уверенной твоей походке мешаю я. Закрутившаяся запутавшаяся воспоминаниями в твоих волосах, пытливым шепотом в ушах, кольцами на длинных и тонких пальцах… Ты продираешься сквозь меня, как сквозь кустарник шиповника… Я больно раню твои голые ноги, впиваясь тысячами маленьких шипов… прямо упрямо в сердце. Но ты сломаешь меня. Я чувствую. Сломишь каждый мой маленький шип своей каменной неприступностью. Тишиной. Жадным до улыбки взглядом. Ты растопчешь. Мы обе растопчем. Растоптали вместе. Отмаршировали. Стукнулись лбами. Раз – и – разошлись.
Душно. Сумеречно. Размеренно – тихо.
Я никак не могу уснуть от звуков снующих туда-сюда машин. И летней жары. И чувства тебя за стеной соседней комнаты так далеко далеко далеко сейчас как никогда , наверное. И уверенности в том, как невероятно легко преодолевается это физическое расстояние в четырнадцать шагов от стены до стены от тебя до меня, и как невероятно невозможно приблизиться  нашим, ставшим родными, сердцам и душам друг к другу. Растоптали вместе. Отмаршировали. Стукнулись лбами. Раз – и – разошлись.
Под утро я засыпаю. И снова (снова?) до сих пор как никогда и никого и навсегда – всегда люблю тебя, Мое Яркое Солнышко. Всплеск на гребне замершей волны. И я знаю и помню и живу, что ты любишь меня тоже. Ты же говорила: «…что бы ни случилось». Чтобы ни случилось.