Блюз без слов

В баре, полном табачного, белого и едкого дыма было пусто. Столики накрыты стульями, а пол был уже давно протерт. Барная стойка блестела лаковым блеском, по кроям, как слезами, наполнена перевернутыми рюмками... Дым был здесь королем : он ласкал лаковые столы, обнимал сцену, целовался с давно потерявшим цвет полом и выигрывал войну со свежим воздухом. Он и оставался бы здесь единственным владельцем, но быть одиноким не позволяли звуки гитары, вернее голоса струн. Он вливались в дым наполняя бокалы. Касаясь струн пальцы обжигались и огонь превращался в музыку. Рука небрежно поддерживала гриф, тело еще небрежней навалилось на сам корпус. 15-ая рюмка чего-то чертовски горячительного завершала коллекцию своих сестер и служила ближайшей подругой. Губы обнимали сигарету, немного покусывая фильтр зубами, ее дым покидал корпус в такт бегающим по струнам пальцам, нежно прикасаясь к темным волосам. Жгуче- карие глаза утеряли резкость, а головокружение сливалось со светом прожектором, бьющим из потолка. Все свидетельствовало о сильном алкогольном опьянении, но не о безразличие. На стойке лежал исчерканный листок, с сотнями латинских букв. Что-то все время начиналось, но впоследствии зачеркивалось и переписывалось заново. Казалось есть что-то несомненно единое , но именно единого и не получалось. Флегматично прикуривалась следующая сигарета, обжигающая жидкость погружалось внутрь и конечности кисти снова ощупывали струны, в поисках взаимопонимания. Бездонно грустное выражение лица шептало о том, что ничего не получается. Тогда все резко останавливалось, тишина наслаждалась обладанием всего вокруг, свет устало подмигивал... и немного дьявольская улыбка снова врывалась и переворачивала все вокруг. Тот, кто искал чего-то этой ночью в пустынном баре, в компании сигарет и рюмок, был упрям. И всё вокруг знало об этом... либо он получит то, за чем пришел , либо не получит ничего. Упрямство и желание рисковать давало ему либо все, либо наоборот. Девушки либо хотели быть обладаемыми им, либо ненавидели всем сердцем, мужчины хотели либо находиться в его компании, либо делать все, чтобы избавиться от нее же, поклонники либо ненавистники... Все вокруг впадало в крайность... Но как бы там не было, то, зачем он пришел сейчас, не хотело не любить, не ненавидеть его ... Кровь, бушующая внутри, говорила о приближении утра и холодела, от осознания этого. Все было бессмысленно, а скрепучая душа ненавидела бессмыслицу. Руки начали нервно метаться по тонким, затем останавливаться и обнимать их. Это стало повторяться бесконечно, после чего рука снова записывала латынь на искомканной бумаге и тут же зачеркивала ее.
Сквозь простыню дыма и приглушенного алкоголем слуха послышался звук падающем монетки. Затем последовал непонятный скрип железа и снова воцарилась тишина. Все это не стоило заострения внимания, которое было столь дефицитным сейчас, и безумное касание возобновилось, пока вдруг не послышался легкий стук каблуков и чья-то прохладная рука, каснувшаяся его разгоряченной, остановила звуки. Титанически тяжелые веки попытались приподняться, а зрачки- выполнить свою прямую обязанность. Но они не успели, прохлада рук потянула на себя, поставив тело на ноги. Все расплывалось, а между тем, его руки уже обвивали чью-то талию, голова окунулась в мягкие плечи, шея была в плену рук, а обоняние- в заточении у тонкй нотки духов. Все происходило само собою : в бар ворвались звуки медленного блюза Эрика Клэптона и ноги подхватили ритм, указанный маэстро. Тело, обнимаемое им, казалось невесомым и желанным. Рука, недавно обжигаемая струнами, теперь купалась в живой прохладе немного жестких волос, а другая, недавно так послушно держащая гриф, также небрежно обнимала талию. Пара растворилась в табачном дыму, чувства, в этом невесомом блюзе, а мир- в компании той рюмки и медленно тухнущей сигареты. Ему захотелось умереть вот так, сейчас, никогда и никак больше... Глаза отказывались открываться, ночто не стоило того... Закрытыми видно больше. Это был танец полный желания, покоя в наслаждение и... музыки. Умеем ли мы чувствовать танец? Допускаем ли мы его до самого сердца? 90 из 100 – нет. Они не танцевали, они передвигались по нотам и все вокруг давало им такую возможность... Нельзя убрать ни единого элемента, танец составляет ВСЁ. Этот низкий голос говорил что-то о чувствах в медленном ритме блюза, мысли испарялись, а кончики пальцев кричали от наслаждения.
Также стремительно и неожиданно как пришел, также стремительно и неожиданно он удалялся. Музыка песоком просачивалась сквозь пальцы. Ритм жестоко замедлялся, а стук каблуков начал удаляться. В руках растаял лед волос, таяло тело и только неповторимый аромат не покидал помещения. Вместе со звуками растворялось осознание происходящего и само происходящее растворялось в след. Он медлительно дошел до стойкию Сел. Обнял гитару ...
Скрипучий звук открывавшейся двери, ослепительный дневной свет, струящийся из открытых окон и твердая рука, трясущая плечо, вырвали его из забвения, называемого по-просту сном. Знакомый бармен, знакомыми до боли словами начали знакомое до боли утро. Бар уже был освобожден от белой летучей смеси, стулья болтали со столами, а сцена вовсю готовилась к рабочему дню. Он лениво начал попытку влиться в реальность, протереть глаза. Свежий воздух отрезвлял, а жажда начинала мучить все сильней. Не успев даже произнести своего желания, перед ним уже стоял стакан газировки и немного виски – бармен знал привычки своего клиента и это доставляло уме огромное удовольствие, впрочем, это был хорошо оплачиваемый бармен. Проделав привычную процедуру по прихождению в себя и перекинувшись парой слов, он обнаружил то, чего не замечал до этого, а именно, клочок бумаги, смятый в руке. Это сразу же напомнило о неудачных вчерашних поисках и он интуитивно отшвырнул его в угол, отвернулся, скорчил недовольную гримасу и, небрежно сделал глоток газировки, заставившей лицо сморщица. В ближайшие же секунды в голову ворвался вчерашний танец и сладостность воспоминаний моментально заставила метнуться к листку и яростно отнять у метлы, желавшей взять беззащитный сверток в плен совка. Бережно развернув, в глаза бросилась латынь, много латыни ... Наконец она не была перечеркнута, во втором ряду были нацарапаны слова. То, за чем он приходил лежало у него в руке. Не хватало одного – названия... оно родилось через минуту. Достав из-за уха карандаш и поднеся его к бумаге он, уже аккуратными буквами, медленно выводил название- "Блюз без слов" .

27.08.02 21:36