Познать дракона

             
Снова над осенней степью появился змей крылатый.
Ветер воет, тучи плачут, змей летает и хохочет,
люто молниями сыпля.
Этот хохот – гром трескучий. Властный окрик,
хищный вызов, неотвратное злодейство – все смешалось
в этом смехе, в этих дьявольских раскатах.
Люди, жалкие безмерно, в страхе прячутся в квартирах –
все опасней и циничней злодеяния дракона.
Как увидишь змея-монстра, хоть его изображенье,
то погибнешь в адских муках; те, кто видел, умирая,
об ужасном говорили; потому все книзу смотрят,
все зажмуриться готовы.
Педагоги, журналисты просвещают о драконе, мудрецы
ответы ищут: в чем причина этой кары?
Ветер воет, гром грохочет. В «Новостях» приободряют,
убеждают не пугаться, не смотреть в исчадье неба.
Иванов, как все, боится и, как все, угрюм, подавлен; лишь
в своих ночных виденьях бьется с монстром он, как рыцарь.
Явь страшнее сновидений… Но сегодня все, довольно!
Иванов свой выбор сделал, чистит верную двустволку.
Не удержишь, не умолишь – и супруга отступает, сын
в отчаянье, дочь плачет. Рыцарь тверд и непреклонен,
и на бой с крылатым монстром  он стремительно уходит.
Город будто вымер, ветер носит мусор по проспекту;
рядом степь, туда шагает, зло шепча проклятья, рыцарь.
Долго по степи идет он, смотрит в небо. Где же демон?
Плачут тучи, блещут тучи над бескрайнею равниной.
Гром гремит. То грохот мифов, стрелы вымыслов – сказаний?
– Ты ничто, ты мрак сознанья, я в тебя совсем
не верю! – Иванов кричит надрывно и дрожит от
напряженья.
С ужасающим раскатом в степь широкую садится
змей крылатый, диво ада – одноглавый, ростом с тополь.
Пасть дракона в клубах дыма, взгляд пронзительный,
застывший – он на рыцаря направлен, от него мороз
по коже.
Рыцарь жив. Он в морду змея метит и стреляет точно –
дробь дракону, что песчинки.
Снова выстрел, снова точно, змей чудовищно хохочет; гром гремит,
из пасти – пламя, и из глаз, как уголь, черных, стрелы молний вылетают.
Иванов бежит, спасаясь, под собою ног не чуя,
навзничь падает, споткнувшись; поднимаясь, видит нечто:
демон-змей на прежнем месте, но как будто стал он больше!
Потрясенный, убегает Иванов от наважденья; обернувшись,
цепенеет: стал дракон еще огромней!!!
Это просто невозможно – против непреложных правил!
Все смешалось: быль и чудо, жизнь и видимость дракона, – он Горгона, всем известно.
Зарядив ружье, собравшись, Иванов идет в атаку,            план– приблизиться настолько, чтобы в глаз прицелить змею;  если умирать – так гордо!
Удивительное дело! Чем крылатый демон ближе,              тем становится он меньше!.. С каждым метром, с каждым шагом… Вот размер первоначальный. Меньше, меньше, меньше, меньше!
Змей смеется – и не страшно, дым пускает – и забавно,      словно фейерверк отведал, в тошных спазмах искры сыплет.
Ближе, ближе, вот он рядом, ростом меньше, чем мизинец.
Потешалку и коптилку рыцарь на ладонь сажает;             недалекое созданье  метит молниями в руку, хищно когти распускает; вовсе не огнеопасно, безболезненно-щекотно…
Иванов несет дракона показать жене и детям
Шаг победы бодр, как в марше.
Проясняется. Несмело город раздвигает шторы,               но на улицах  безлюдно – как обычно после бури.
Возле телецентра двое – репортер и оператор.               Иванова для вопроса подзывают к объективу:
– Интервью о безрассудстве. Вы спешите застрелиться?
– Я грабитель… Не пугайтесь. Город я лишаю мифа. –         К телекамере подносит Иванов кулак с драконом,                раскрывает, торжествуя:
–Вот дракон наш!.. Смейтесь, люди!
Демон, гневом распаленный, предстает во всеоружье:
он хихикает  до колик, выдыхая дым и искры,                тупо вертит головою, выдавая залпы молний.
Этот натиск обжигает руку рыцаря, и вздрогом               в сторону дракон отброшен – приземляется он бо'льшим.
Объектив все отмечает, рыцарь объясняет чудо: змей, поймав момент, взлетает, устремляется к закату.
Он летит, разоблаченный, становясь все больше, больше,     призрачней, бледней, бесплотней… – исчезает навсегда…